Шестого февраля 1920 года я принял город Свободный как комендант города и военный комиссар.
Население спрашивало, скоро ли придут в город долгожданные партизанские отряды? Должен сказать, что согласно договору нашего главного штаба о японским командованием была установлена демаркационная линия и назначены сроки ввода в города партизанских отрядов. В городе был тоже создан отряд. Приблизительно 10 февраля я назначил смотр. В 11 часов дня отряд человек в двести разных возрастов — от пятнадцати до шестидесяти лет — построился и прошел мимо Совета по Большой улице. Повернув колонну кругом, я распустил ее по домам, а сам выехал с пятью кавалеристами с красным флагом в село Суражевка, где также была военная организация той же численностью, что и в городе Свободном.
По возвращении из Суражевки на Большой улице, не доезжая японской пулеметной команды, я был остановлен растерявшимся рабочим.
— Товарищ комендант! Японская пулеметная команда на позиции, видите, что там, — указал он на крышу дома, где действительно был поставлен пулемет.
Наводчик, как видно, ждал команды, чтобы скосить красное знамя, которое держал мой ординарец. Я приказал своему отряду не обращать внимания на пулеметы и ехать спокойно, как бы ничего не замечая.
Вскоре встретили мы председателя исполкома тов. Григорьева, который просил меня сейчас же отправиться в японский штаб и выяснить положение. Я отпустил своих кавалеристов и с одним Пуригипым Петром направился в японский штаб. Это было приблизительно в 6 часов вечера. Мы попали повидимому на собрание офицеров всего гарнизона. Даше появление для них было неожиданностью. Офицеры разошлись. Через полчаса в комнату вошел молодой офицер, отрекомендовавшись по-русски:
— Адъютант полковника Нарусаки, — и обратился ко мне с вопросом:
— Чем могу служить?
Я также отрекомендовался:
— Комендант и военный комиссар города.
Затем я попросил, чтобы офицер доложил полковнику о моем приходе. Пришлось опять ждать полчаса, пока вышел полковник с переводчиком. Я объяснил цель моего прихода и в ответ увидел недоумевающие физиономии.
— Я никаких распоряжений не отдавал, — ответил Нарусаки.
— Это неверно, — сказал я, — я сам видел пулеметы и пулеметчиков!
Начальник выразил еще большее удивление, но промолчал, видимо обдумывая ответ. Адъютант вывел его из затруднительного положения и сказал мне:
— Подождите, я справлюсь по телефону. Возвратившись от телефона, адъютант сказал:
— Совершенно верно, наша пулеметная команда сегодня выставила пулеметы!
Адъютант заверил, что сделает распоряжение о снятии пулеметов. Полковник просил меня, чтобы наши части, приходящие из тайги, расквартировывались подальше от японских казарм. На мой вопрос — для чего требуется изолировать нашего солдата от вашего — полковник Нарусаки объяснил мне:
— У ваших солдат нет царя, а у наших есть царь, и это дурно отразится на их моральном состоянии.
Около 8 часов, перед уходом от полковника Нарусаки, я от него услышал:
— Русскому начальнику гарнизона сообщаю для сведения, что одна из частей моего гарнизона будет производить учебные занятия в расположении северо-западной стороны города.
Вскоре после прибытия в свой штаб я увидел, как мимо штаба потянулись японские войска в полной боевой готовности: пехота, пулеметные команды, артиллерия и кавалерия, по-видимому весь гарнизон. Все это вызвало среди населения немало опасений. Ко мне являлись с вопросами: «Что делать, как поступить? Ведь японцы выступают!» Я в свою очередь наметил пункт расположения своих частей и приказал, чтобы на улице никто не смел появиться вооруженным.
День прошел благополучно. Назавтра с восходом солнца город буквально алел от красных флагов. Со всех сторон из тайги тянулись посланцы сел и деревень, наполняя много-людием широкие городские улицы. Пестрели красные платки, мелькали шляпки франтих-горожанок, виднелись солдатские папахи и рабочие кепки. Как на огрубелом, обветренном лице мужика, так и на выбритом лице интеллигента были видны радость и нетерпение — когда же покажутся сказочные, долгожданные богатыри?
— Идут, — раздалось в толпе.
Показалась разведка, и тысячная толпа колыхнулась вперед: город сотрясало неистовое «ура». Отряд прошел. Кавалерия и пехота расположились на обед, а возбужденная толпа не хотела расходиться. Я встретил полковника Нарусаки. Через переводчика он сказал мне, что так никто в целом мире не встречал своих героев. Я охотно согласился, и мы расстались.
Двенадцатого марта я сдал комендантское управление тов. Ильину и получил назначение по той же должности на станции Бочкарево. Почти одновременно со мной, с последним эшелоном из города Благовещенска, на станцию прибыл начальник
японских экспедиционных войск генерал Ямада. Японцы угоняли подвижной состав и не возвращали ни одного порожнего вагона. От военного комиссара я получил распоряжение задержать отправку эшелонов впредь до получения в обмен порожнего состава. В 12 часов ночи я направился к поезду генерала Ямада. Часовой указал мне вагон, в котором помещалось купе переводчика.
В купе сидел старичок-японец и маленькими глотками пил из жестяной рюмки японскую водку — сакэ. Он предложил мне сесть и выпить с ним. Поблагодарив, я от угощения отказался и попросил, чтобы обо мне доложили генералу. Через несколько минут я вошел к генералу и сообщил о цели моего прихода. Он подал мне руку, отрекомендовался по-японсни и предложил папироску. Мы закурили. Через переводчика я сказал:
— Передайте генералу, что я задержал отправку ваших эшелонов до тех пор, покуда генерал при мне не отдаст распоряжения о возвращении нашего порожнего состава и паровоза, а также о высадке всех белогвардейцев, взятых в японский эшелон.
Генерал вскочил, как ужаленный, и долго говорил на японском языке. Переводчик мне передал, что он просит не вмешиваться в планомерную эвакуацию и во имя подписанного договора с амурским правительством он желает скорее очистить территорию. Я категорически заявил, что исполняю волю своего правительства и решение не изменю.
После долгих разговоров переводчик мне сообщил, что завтра утром, в 7 часов, генерал отдаст распоряжение японскому коменданту станции Бочкарево и все требования будут выполнены.
— Вы получите все требуемое, и белогвардейцев в том числе — мне их не нужно, их вероятно взял начальник эшелонов, — сказал генерал улыбаясь.
На другое утро в 7 часов недавние друзья и покровители вытолкали в шею своих друзей — белогвардейцев. Грубо выброшенные из вагона белогвардейцы поднимались и не знали, что делать. Тут же стояли партизаны и смеялись над ними. С минуту помявшись на месте, они бросились бежать. Так позорно кончила свое существование контрреволюция на Амуре.
