Проникнув в сферу крупных дел, coratn populo, непосредственно с самим государством, дон Франснско не отказался от своих темных подпольных сделок, с которых он при тайном содействии доньи Лупе начал в первые годы «ученичества», давая деньги в рост из такого высокого процента, что будь его должники аккуратными плательщиками, вся существующая в мире наличность вскоре перешла бы в карманы процентщика. Вступив в новую жизнь, он сбагрил кое-какие делишки на сторону, понимая, что не пристало кабальеро с высоким положением заниматься грязными махинациями; но часть старых предприятий он сохранил, не решаясь расстаться с золотоносной жилой. Однако он вел свои делишки втихомолку, с осторожностью, скрывая от людских глаз, как постыдный недуг, как отвратительную язву. Даже со своим другом Доносо он не пускался в откровенность по данному вопросу, не без основания полагая, что старый кабальеро скорчит гримасу, услышав то, о чем сейчас узнает читатель: дон Франсиско оставил за собой шесть ссудных касс, расположенных в центре Мадрида и наилучшим образом аккредитованных в том смысле, что обслуживание клиента происходило быстро и с известной щедростью, из расчета реал за каждое дуро в месяц, другими словами — из шестидесяти процентов годовых. Четыре кассы находились в его полном владении, причем дела вел письмоводитель, участвующий в барышах; а в двух других Торквемада состоял компаньоном на половинных началах. Денежки из всех шести касс шли ему в карман, — пустяковый доход в тысячу дуро ежемесячно, — а труд его в каждой кассе ограничивался проверкой истрепанных и засаленных счетных книг.
Для проверки прочих счетов и более близкого ознакомления с делами ростовщик закрывался в своем кабинете два-три раза в месяц по утрам вместе с верными соратниками и придумывал тысячу историй, чтобы замести следы. Это помогло некоторое время держать в неведении всю семью. Но в конце концов проницательная и одаренная тонким чутьем Крус, сопоставив подозрительный облик утренних посетителей с подслушанными ненароком обрывками разговора, раскрыла тайну. Скряга, также не лишенный в некоторых случаях чутья и способностей ищейки, быстро смекнул, что его дорогая свояченица все разнюхала, и, полумертвый от страха, приготовился отразить натиск благородной дамы со всеми ее доводами в пользу морали, приличий и прочей чертовщины в том же духе.
Действительно, улучив как-то утром подходящий момент, Крус повела наступление на зятя с глазу на глаз в его новом кабинете. Всякий раз при появлении свояченицы дон Франсиско трепетал, — ведь несносная женщина только затем и приходила, чтобы досадить ему новой блажью и довести его до белого каления. Она возникала перед ним, как привидение, в ту минуту, когда, наслаждаясь покоем, он менее всего ждал подобной напасти; как из-под земли вырастала она, повергая его в смятение своей многозначительной улыбкой, парализуя рассудок и волю: неодолимая сила таилась в чертах ее лица, в ее убедительном красноречии.
В то утро Крус подкралась неслышной кошачьей походкой, и когда Торквемада опомнился, она уже стояла перед его письменным столом. Уверенная в своей власти, деспотичная женщина начала без околичностей, прямо перейдя к сути дела, в неизменно изысканных и вежливых выражениях, то с ласковой развязностью, то решительно сбрасывая маску и обнажая лик тирана. Вот и сейчас она стояла перед ним во всей своей трагической красоте, от которой волосы вставали дыбом на голове дона Франсиско.
— Вы, конечно, знаете, зачем я пришла... Не надо притворяться и наивничать. Вы достаточно хитры и проницательны и, разумеется, догадываетесь, что мне все известно. Я уже по вашему лицу вижу, на нем все так живо отражается.
— Провались я на этом месте, Крусита, если я знаю, на что вы намекаете.
— А я говорю, знаете... Меня не проведете, от меня ничто не скроется. Не пугайтесь. Вы думаете, я пришла бранить вас? Нет, сеньор, я все отлично понимаю: невозможно разом покончить с прошлым, в короткое время отказаться от старых привычек... Давайте говорить напрямик: дела такого рода не соответствуют вашему высокому положению. Не станем копаться в вопросах законности подобных предприятий... Я склоняю - голову перед историей, дорогой сеньор, и отношусь с терпимостью к сомнительным способам наживы, если в свое время невозможно было раздобыть деньги иным путем. Допускаю, что прошлое было неизбежным злом. Но в настоящее время, сеньор дон Франсиско, в настоящее время, когда отпала необходимость поступаться своим достоинством, подвизаясь на столь гнусном поприще, почему бы не передать эти предприятия в те грязные руки, которые для них созданы? Ваши руки сегодня должны быть чисты, вы это отлично понимаете. Доказательство тому — сугубая таинственность, в которую вы облекаете ваши недостойные махинации. Со времени вашей женитьбы вы непрестанно играете комедию, пытаясь спрятать концы в воду. Но ваши старания оказались тщетными, вы сами видите, что мне все отлично известно, хотя об этом никто и словечком не обмолвился.
Скряга не решился отрицать очевидность и, стукнув кулаком по столу, открыто признался: «Ну, и что ж?.. Что тут особенного? Прикажете выкинуть в окошко мои деньги? Передать дело в другие руки, говорите вы? За бесценок? Никогда! То, что заработано в поте лица, не спускается за бесценок. Так поступают только дураки. И хватит разговоров, сеньора».
— Не кипятитесь, Для этого нет причины. Еще никто ничего не пронюхал. Фидела, например, даже не подозревает, и вы можете быть уверены, что я ей не скажу ни слова. Но если бедняжка прозреет, ей будет очень тяжело. Доносо тоже пока не знает.
— Так пусть узнает, черт возьми, пусть узнает!
— Возможно, что какой-нибудь недоброжелатель и посвятит его в эти дела, но он ни за что не поверит. Он такого высокого мнения о своем друге, что не придаст значения грязным сплетням завистников. Никто, кроме меня, незнаком с вашим темным прошлым, и если вы так крепко за него держитесь, я сберегу вашу тайну и буду всячески помогать вам хранить ее, чтобы спасти себя и семью от позора, который ложится на всех.
— Ладно, ладно, — нетерпеливо проворчал ростовщик, х трудом сдерживая желание запустить чернильницей в голову своего тирана.— Мы уж с вами договорились: я хозяин в своих делах и поступаю так, как мне заблагорассудится.
— Я считаю это вполне справедливым и не собираюсь оспаривать ваших прав. Но знайте, что я блюду ваши интересы лучше, чем вы сами. Ладно... вы отказываетесь от моего предложения очиститься от язвы гнусного ростовщичества, но я буду по-прежнему с помощью нашего друга Доносо поставлять вам дела чистые, как солнечный свет, приносящие вам не только прибыль, но и почет. За зло я плачу добром. Как ни упирайтесь, как ни отмахивайтесь от меня, когда я силком тащу вас на путь добра, но рано или поздно вам придется пойти по прямой дороге. Да, в конце концов вы все же убедитесь в том, что я вам хороший советчик. И у вас не останется иного выхода, как следовать моим указаниям... О, вы кончите тем, что не посмеете дохнуть без моего разрешения...
Последние слова так мило прозвучали в устах Крус, что ростовщик невольно расхохотался, хотя гневные вспышки еще не погасли в его глазах. Но тут свояченица перевела разговор на другую тему, совершенно неожиданную для скряги.
— Да, кстати, хоть я и очень сержусь на вас за то, что вашими старыми ссудными махинациями вы дорожите больше, чем нынешним достойным положением, сообщаю вам приятную новость. Вы ее не стоите; но я так добра и милосердна, что за все ваши грубости согласна открыть вам свои объятия, конечно в моральном смысле. И если хотите, даже наградить поцелуем, разумеется духовным поцелуем.
— Что же это такое?
— Знайте, сеньор дон Франсиско, что я нашла покупателя на ваши земельные участки позади рынка Эспи-риту Санто.
— У меня и без того имеется покупатель. Вы опоздали с приятной новостью, моя дорогая Крусита.
— Вот нескладный! Как будто я не знаю! Ваш покупатель, Кристобаль Медина, дает вам по реалу с четвертью за фут.
— Верно. Но я не соглашаюсь и выжидаю случая взять по два.
— Здорово! А ведь вы купили, вернее — присвоили, себе весь участок в уплату долга из расчета по двести с небольшим песет за фанегу.
— Верно.
— И на прошлой неделе Кристобаль Медина предложил вам за него по полтора реала за фут, я же, в настоящий исторический момент, предлагаю вам по два реала...
— Вы!
— Да нет же, не будьте материалистом. Что я могу вам предложить?.. Я не собираюсь дома строить.
— А, понимаю, это ваш друг Торрес? Предприимчивый субъект, настоящий муравей. Он мне нравится, очень нравится.
— Вчера я встретилась с ним у Тарамунди. В беседе он предложил купить весь участок по два реала за фут с немедленной уплатой одной трети наличными; а остальные две трети векселями на разные сроки с постепенным погашением по мере того, как участок будут застраивать. Он вручил мне письменное предложение и добавил на словах, что если вы согласны, то он со своей стороны считает сделку заключенной.
— Дайте-ка, дайте-ка сюда эту штуку, — заволновался Торквемада, выхватывая из рук Крус бумагу, которую она показывала ему издали с кокетством женщины, взявшейся вести дела. Поспешно пробежав все четыре странички, скряга в короткий исторический момент ознакомился с важнейшими пунктами соглашения: «Выплата одной трети наличными... Постройка посреди парка дворца под названием «Вилла Торквемады», каковой дворец по оценке архитектора войдет в счет уплаты второй трети... Ипотека участка для расчета по третьему сроку и прочее...»
— Разве мне не следуют куртажные? — спросила Крус с улыбкой.
— В общем и целом дело неплохое,- хоть и не бог весть какое значительное... Я ознакомлюсь с ним на досуге, не спеша, и произведу расчеты...
— Разве я не заслуживаю того, чтобы имя Торквемады, связанное отныне с семьей дель Агила, было очищено от грязи ссудной кассы?
— Ну, что тут общего? Право, вы делаете из мухи слона. Ссудные операции не менее приличны, чем любые дела. Взять к примеру наш достойнейший Испанский банк, — разница заключается лишь в том, что в его зеркальных окнах не красуются старые заложенные плащи. Как вы щепетильны к внешнему виду! Благопристойность— ваш прекрасный идеал. Я же сужу не по внешности, а по существу...
— Ну, так я скажу Торресу, что сделка с участками не состоится, потому что вы гнусный скряга и доверять вам нельзя. Уж если я рассвирепею, то не ждите от меня пощады. Вы еще меня не раскусили как следует., Или вы выберете вполне достойный конституционный путь, или у нас каждый день будут стычки.
— Крусита, вы дьявол, а не женщина, исчадие ада, бесовское наводнение, то бишь наваждение! Велите Торресу ради всего святого сегодня же прийти ко мне, уж очень мне по душе его предложение, надо бы поскорее обсудить и договориться...
— Хорошо, сеньор, успокойтесь, сядьте. Не стучите кулаком по столу, вы его разобьете, и придется покупать новый, вот вам и лишний расход.
— Но вы же не даете мне жить как я хочу! Реазюмирую: что касается ссудных касс, я их посыплю землей...
— Сколько бы вы их ни посыпали землей, они всегда будут плохо пахнуть. Я вам говорю — передайте их другому.
— Не шумите! Будем справедливы. Если подвернется случай... Давайте поладим с вами по-хорошему: я еще некоторое время поработаю в этом... вертограде, а вам разрешу купить абонемент в оперу принца Адольфа, от абонемента отказалась семья Медина, когда тот подох... я хочу сказать, ввиду семейного траура.
— Мы уже взяли этот абонемент.
— Без моего разрешения?
— Без вашего разрешения. Не рвите на себе волосы, а то будете лысы. Вы же знаете, как Фидела мечтала о театре. Бедняжке необходимо развлечение; она послушает хорошую музыку, встретится с друзьями.
— Черт бы побрал эту оперу и того пса, который ее выдумал!.. Крусита, не раздражайте меня, я этого не выдержу, я взорвусь... У меня нет больше сил, вы доведете меня до банкротства. Я работаю, как негр, и все зря: стоит мне заработать грош, как вы тут же его выбрасываете на всякий вздор. Чтобы прибрать к рукам моих дорогих сеньор дель Агила, я пропою им, знаете, какую арию: покупайте себе ложу за счет стола и одежды.
— Но это невозможно. Не пойдем же мы в театр в лохмотьях и натощак.
— Ладно, ладно, вы меня разорите. Ведь абонемент в оперу влечет за собой тысячи бед, в просторечии — причуд, — перчатки и все такое. Ладно, дорогие сестрицы, в крайнем случае я отнесу в ломбард свое пальто. К этому мы идем.
— Когда явится в этом нужда, — торжественно заявила Крус, — я возьмусь шить на людей.
— Тут не до шуток. До разорения нам остался всего один шаг. И тогда уж увольте — я откажусь содержать семью.
— Семью берусь содержать я. Я научилась жить без денег.
— Вот и надо было продолжать жить так, как прежде.
— Зачем? Обстоятельства изменились: теперь мы богаты.
— Будем справедливы, у нас имеются некоторые средства, ну, скажем, неплохие средства.
— А я забочусь о том, чтобы мы на них неплохо жили.
— Замолчите ради бога! Ваши рассуждения сводят меня с ума.
— Что сделано, то сделано. Теперь готовьтесь к следующему номеру, — сказала с величественной улыбкой старшая в роду дель Агила, вставая и собираясь уходить.
— К следующему номеру! Клянусь святым преподобным отцом Каралампио, защитником от тещ! Ведь вы поистине моя теща, самая отвратительная и несносная, какую только свет видывал.
— А то, что я вам готовлю, почище всего предыдущего, мой дорогой зятек.
— Да поможет мне пресвятая дева! Что же это такое?
— Всему свое время. Моя жертва еще не опомнилась от сегодняшнего потрясения. Вы уж, верно, позабыли,что я вам устроила отличное дело с земельными участками. Даже не поблагодарили меня, негодник!
— Как же, я вам весьма благодарен. Но скажите, что вы еще затеяли?
— Нет, боюсь вас доконать. Как-нибудь в другой раз. Сегодня я удовлетворюсь абонементом в оперу и надеждой сбыть с рук эти гнусные ссудные кассы, В свое время мы продолжим разговор, сеньор донФран-сиско Торквемада, будущий королевский сенатор и кавалер большого креста Карла III.
Когда Крус удалилась, скряга процедил ей вслед проклятье, но в то же время со всей искренностью дикаря признал ее полную власть над собой.
