Н. В. Водовозов. "История древней русской литературы" Издательство "Просвещение", Москва, 1972 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
Своим патриотическим звучанием, своим призывом ко всем русским князьям объединиться, забыть свои личные счеты во имя защиты Русской земли от опустошительных половецких набегов, во имя блага всего народа «Слово о князьях» идейно перекликается с гениальным «Словом о полку Игореве», написанным десятилетием позже. «Слово о полку Игореве», созданное неизвестным нам по имени величайшим древнерусским поэтом между 1185 и 1188 годами, дошло до нас в единственном, позднем списке. Этот список был получен известным любителем древнерусской письменности А. И. Мусиным-Пушкиным в конце XVIII века в городе Ярославле от заштатного архимандрита Спасо-Преображенского монастыря Иоиля. Фонетические особенности найденной рукописи позволяют предположить, что этот список был сделан в Псковской или Новгородской области. Наличие в рукописи особенностей, характерных для орфографии XV—XVI веков, позволяет отнести ее именно к этому времени. Таким образом, найденная рукопись была не оригиналом, а довольно поздним списком, отделенным от оригинала по крайней мере тремястами лет. С найденной рукописи в начале 90-х годов XVIII века была сделана копия для императрицы Екатерины II. Эта копия впервые фототипически издана в 1954 году (1). Подготовка к печатному изданию «Слова о полку Игореве» велась А. И. Мусиным-Пушкиным с помощью двух виднейших ученых того времени: Малиновского и Бантыш-Каменского. В 1800 году это издание былo опубликовано. В 1812 году, во время вторжения наполеоновской армии в Москву, погибла богатейшая библиотека древнерусских рукописей, принадлежавшая Мусину-Пушкину, и в том числе единственная древняя рукопись «Слова о полку Игореве». Таким
-------------------------------------
1. См. «Слово о полку Игореве». Вступительная статья и примечания Н. В. Водовозова. М., Гослитиздат, 1954.
-------------------------------------
образом в настоящее время имеется лишь список «Слова», сделанный в конце XVIII века, и первое издание «Слова», вышедшее в 1800 году. Все попытки найти второй древний список «Слова», предпринимавшиеся за последние полтораста лет, остались безрезультатными. Слово о полку Игореве» было создано в конце XII столетия под впечатлением неудачного похода новгород-северского князя Игоря Святославича, предпринятого им совместно с братом Всеволодом, сыном Владимиром и племянником Святославом Ольговичем против половцев в 1185 году. Кроме «Слова о полку Игореве» об этом походе рассказывается в двух летописях: Лаврентьевской (конца XIV века) и Ипатьевской (начала XV века). В летописях рассказ ведется в строго хронологической последовательности. Во вторник 23 апреля 1185 года Игорь Святославич выехал из Новгород-Северского, предварительно договорившись о походе с тремя вышеназванными князьями. Кроме своей дружины, у Игоря был отряд ковуев (союзных половцев, поселенных на русской территории), данный ему князем Ярославом Всеволодовичем черниговским. Возле Донца русские воины увидели солнце, стоявшее, «как месяц». У Оскола Игорь подождал брата Всеволода, который шел «иным путем из Курска». Соединив свои силы, князья двинулись дальше к речке Сальнице. Там разведчики выяснили, что половцы проведали о походе Игоря и собрали большие силы для встречи русских. Благоразумнее было бы в таких условиях не нападать на половцев. Но Игорь сказал: «Если нам не бившись возвратиться, то срам нам будет хуже смерти». На следующий день, в пятницу, произошла первая битва. Половцы, пустив стрелы, стали отходить, заманивая русских в глубь степи. Младшие князья вместе с ковуями бросились преследовать половцев, захватили их вежи (стан) и пленных. Ночью, утомленные, они вернулись к старшим князьям, которые за ними «помалу идяста, не распуская полку своего», т. е. составляя резерв для младших князей. Игорь, по опыту знавший боевые приемы половцев, понимал, что враги собрали все силы для того, чтоб окружить и полностью уничтожить его отряд, далеко углубившийся в "поле половецкое". Игорь предложил немедленно возвращаться домой. Но Святослав Ольгович сказал: «Далече есьмь гонил по половцех, а кони мои не могуть. Аже мы будеть ныне поехати, то толико ми будеть на дорозе остать». Так прошла ночь. Утром в субботу огромные массы половцев, как и предвидел Игорь, начали со всех сторон обступать русских. Полк Игоря попытался пробиться из окружения, но не смог этого сделать. Тогда, чтобы успешнее противостоять врагу, русские воины спешнлись и с боем, хотя и медленно, продолжали пробиваться к воде. Битва продолжалась весь день и всю ночь. В воскресенье, изнемогшие от жажды и усталости, воины Игоря «полегоша за землю Рускую». Только немногие из них, вместе с князьями, были взяты в плен. Где же произошла эта трагическая гибель полка Игоря, память о которой доныне волнует читателей бессмертного «Слова»? Многочисленные исследователи занимались выяснением этого вопроса и по-разному решали его. Учитывая замысел Игоря «по-искати града Тьмутороканя, а любо испити шеломомь Дону», надо полагать, что битва произошла где-то в низовьях Дона, недалеко от Азовского моря. О близости моря, кстати сказать упоминает и само «Слово». Наиболее убедительным нам представляется решение, данное В. М. Глуховым (1). Отождествляя реку Каялу «Слова» с рекой Кагальником, впадающей восточнее Дона в Азовское море, исследователь пишет: «Если за центр битвы принять озеро Лебяжье, то Дон будет находиться в 6 км, река Кагальник (Каяла) — в 10 км, а море — в 20 км. Конечно, в этом случае надо допускать, что Игорь двигался от Оскола довольно быстро, проходя в день по 70 км, в чем ничего нет невероятного, если иметь в виду указания летописей о скорости движения русских войск и указания «Книги Большому чертежу», в которой говорится: «а от Царева города (в устье Оскола) до Перекопи скорою ездою ехати 5 дней, а с телегами ехати недели две». От устья Оскола до Перекопа Муравским шляхом 600 км; но если даже взять путь по прямой, то и тогда, чтобы его достичь за 5 дней, надо делать в день по 90 км» (2). В то время как Игорь потерпел поражение близ Дона великого, киевский князь Святослав, ничего не зная об этом, собирал воинов, чтобы летом выступить в новый поход против половцев. В Чернигове его нагнал Всеволод Просович, спасшийся из побоища с пятнадцатью воинами, и сообщил о гибели всего Игорева войска. Святослав с горечью сказал. «Дал мне бог обессилить поганых, а невоздержанная молодость отворила двери в Русскую землю. Как сначала сердит я был на Игоря, так теперь мне жаль его, брата моего, стало». Между тем среди половецких ханов возникли разногласия. Кончак хотел идти в Киев, чтобы отомстить за поражение, нанесенное половцам Святославом два года назад, а Гза пошел в Посемье, рассчитывая на легкую добычу. Половецкие силы разделились. Кончак дошел до Переяславля, где был остановлен храбрым Владимиром Глебовичем, и отступил к Римову, подвергнув этот город разграблению. Гза тем временем опустошил Посемье до самого Путивля. После этого половцы с богатой добычей направились к себе домой.
-----------------------------------
1. См. статью В. М. Глухова «К вопросу о пути князя Игоря в Половецкую степь». ТОДРЛ, т. XI. М.— Л., Изд-во АН СССР, 1955, стр. 22—23. 2. Там же, стр. 36.
-----------------------------------
Около года Игорь находился в плену. Половцы не очень стесняли его: разрешали ходить на охоту, не отняли его собственных слуг, даже позволили вызвать попа из Руси для богослужения. Такое отношение к Игорю отчасти объяснялось тем, что сын Игоря Владимир был помолвлен с дочерью хана Кончака. В плену с Игорем были сын тысяцкого и конюший. Они стали уговаривать князя бежать из плена, так как распространился слух, что половцы намерены перебить всех пленных.
Игорь согласился. Помогать ему должен был один половчанин, именем Лавор. Вечером, когда стражи Игоря «напилися бяхуть кумыза», князь осторожно приподнял заднюю стенку шатра и вышел из него. За рекой Игоря ждал Лавор с запасным конем. Загнав коней, беглецы потом одиннадцать суток шли пешком до Донца. Возвращение Игоря в Новгород-Северский было встречено общей радостью. Оттуда князь сначала отправился в Чернигов к Ярославу Всеволодичу просить помощи, а затем поехал в Киев к великому князю Святославу. Так рассказывает летописец. Совсем по-другому развертывается история этого «трудного» похода в «Слове о полку Игореве». Поэт стремится не просто последовательно изложить события похода, но прежде всего осмыслить их, понять, почему в двухвековой борьбе со степью прежде побеждала Русская земля, а теперь побеждают «поганые». Поэт понимает, что причина неудач кроется в феодальной раздробленности Руси. Он видит спасение родины в сохранении единства, как было во времена «старого Владимира». Поэт стремится передать свою тревогу за судьбы родной земли, зажечь слушателей своими стремлениями и своими надеждами. Он с такой лирической страстью, таким образным и живым языком, так проникновенно призывает к единению страны, что строки его поэмы захватывают своим патриотическим пафосом читателя и сейчас, спустя почти восемь столетий после ее написания. Поэт начинает свою песнь с вопроса о том, как ему описать «трудный», т. е. тяжелый, поход Игоря, рассказывать ли ему «по былинам сего времени» или же петь подобно Бояну - «по замышлению Бояню». В нескольких словах поэт мастерски воспроизводит образ неизвестного нам поэта XI века. «Боян бо вещий, аще кому хотяше песнь творити, то растекашеся мыслию по древу, серым волком по земли, шизым орлом под облакы. Помняшеть бо, рече, първых времен усобице. Тогда пущашеть десять соколов на стадо лебедей, который дотечаше, та преди песнь це... Боян же, братие, не десять соколов на стадо лебедей пущаще, нъ своя вещие пръсты на живая струны въскладаше; они же сами князем славу рокотаху».
Существование певца Бояна вызывало среди ученых большие споры. Одни считали, что такого поэта никогда не было в древности, другие полагали, что это — нарицательное имя вообще всякого древнего певца, и производили имя Боян от глагола «баять», т. е. сказывать, петь. Наконец, третьи признавали Бояна реальным лицом, жившим в середине XI века, за сто лет до автора «Слова о полку Игореве». В настоящее время можно считать третью точку зрения на Бояна общепринятой в науке. В «Слове» мы находим совершенно точное указание на время жизни Бояна и на содержание его «песней». Он «пел» про Ярослава Мудрого, умершего в 1054 году, про его брата Мстислава, княжившего в Тьмутаракани и Чернигове, про Романа Святославича Красного, скончавшегося в 1079 году. Личность Бояна в представлении автора «Слова» окружена ореолом славы. Он даже назван внуком древнеславянского бога Велеса, бога изобилия и покровителя искусства. Боян называется в «Слове» «вещим», «смысленым», т. е. проницательным и мудрым. Его творчество характеризуется широким размахом фантазии. Мастерство Бояна настолько совершенно, что под его вещими перстами струны сами рокочут, становятся как бы живыми. Раскрывая художественные приемы этого певца, автор «Слова» тем самым доказывает существование определенной поэтической школы в древней Руси, школы, создавшей, вероятно, не одно художественное произведение и подготовившей появление самого «Слова о полку Игореве». После этого вступления поэт переходит к описанию сборов Игоря в поход. Солнечное затмение не охлаждает воинского пыла князя. «Хощу бо,— говорит он,— копие приломити конець поля Половецьского с вами, Русици, хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону!» Скупыми, но выразительными, меткими словами рисует поэт образ благородного, мужественного героя, готового отдать свою жизнь за родную землю. Не менее ярко показаны и княжеские дружинники, о которых с такой любовью и гордостью говорит Всеволод, брат Игоря: «А мои ти куряни сведоми къмети; под трубами повити, под шеломы възлелеяны, конець копия въскормлени, пути им ведоми, яруги им знаеми, луци у них напряжени, тули отворени, сабли изъострени; сами скачють акы серый влъци в поле, ищучи себе чти, а князю славе». Первая битва русских с половцами завершается блестящей победой над «погаными». Красные девушки, золото, поволоки и дорогие аксамиты стали добычей победителей. Но не это нужно отважным бойцам за родину. Они «орьтъмами и япончицами, и кожухы начаша мосты мостити по болотам и грязивым местом, и всякыми узорочьи Половецкыми». Впереди их ждет новый, страшный бой. На другой день «рано кровавыя зори свет поведают; чръныя тучи с моря идут, хотят прикрыти четыре солнца... Быти грому великому! Идти дождю стрелами с Дону великого!» Сама природа полна зловещих предзнаменований: синие молнии сверкают в черных тучах, мутно текут реки, гудит земля... Начался бой...
Героизм русских воинов раскрывается поэтом в образе смелого Всеволода: «Яр туре, Всеволоде! стоиши на борони, прыщеши на вои стрелами, гремлеши о шеломы мечи харалужными. Камо, тур, поскочяше, своим златым шеломом посвечивая, тамо лежат поганыя головы половецкыя». Удивляясь отваге Всеволода, поэт восклицает: «Кая рана дорога, братие», тому, кто забыл "чти и живота, и града Чрънигова, отня злата стола, и своя милыя хоти красныя Глебовны свычая и обычая?". Описывая кровавую сечу, поэт вспоминает минувшие времена, когда дед Игоря, Олег Святославич, прозванный Гориславичем, первый начал сеять крамолу среди князей, ослабляя тем Русскую землю, губя жизнь и достояние Даждь — божья внука, т. е. русского народа. Но и тогда не было такого сражения, как это, говорит поэт: «С зарания до вечера, с вечера до света летят стрелы каленыя, гримлют сабли о шеломы, трещат копиа харалужныя в поле незнаеме, среди земли Половецкыи. Чърна земля под копыты костьми была посеяна, а кровию польяна; тугою взыдоша по Руской земли». Жестокая битва приходит к своему трагическому концу. Поэт снова переживает ее заключительный эпизод. Словно прислушиваясь к затихающему шуму сражения, он говорит: «Что ми шумить? Что ми звенить далече рано пред зорями? Игорь плъки заворачает, жаль бо ему мила брата Всеволода. Бишася день, бишася другый; третьего дня к полудню падоша стязи Игоревы. Ту ся брата разлучиста на брезе быстрой Каялы; ту кровавого вина не доста; ту пир докончаша храбрии Русичи; сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую». Поэт объясняет поражение Игоря отсутствием согласия между русскими князьями. Они стали говорить друг другу: «се мое, а то мое же», про малое «се великое», а «погании со всех стран прихождаху с победами на землю Рускую». Великий патриот, автор «Слова» скорбит о несчастии родной земли. «Въстона бо, братие, — говорит он, — Киев тугою, а Чернигов напастьми». Жены русские плачут по своим милым, "тоска разлияся по Руской земле". И по контрасту поэт припоминает недавнюю победу киевского князя Святослава над половцами, когда русские самого хана «Кобяка из луку моря от железных великих полков Половецких, яко вихрь выторже». Все
осуждают самовольный поход Игоря, который не только потерпел поражение, но и сам превратился в половецкого пленника:
"Выседе из седла злата, а в седло кощеево". Картиной уныния и печали заканчивается эта первая часть "Слова о полку Игореве", одушевленная страстной любовью поэта к родной земле, как бы написанная кровью его сердца. Вторая часть «Слова» начинается с описания вещего сна великого киевского князя Святослава, который по замыслу автора является центральной фигурой, объединяющей всю землю Pycскую. Бояре объясняют этот сон Святослава как намек на поражение Игоря. «Тогда великий Святослав изрони злато слово с слезами смешено». Он укоряет Игоря и Всеволода за их самонадеянность и легкомыслие. Несмотря на бесспорную храбрость этих князей, они своим поражением нанесли непоправимое зло всей Русской земле и ему, великому князю. «Се ли створисте моей сребреней седине»,— с горечью восклицает он. Но не время предаваться унынию, он должен подумать об исправлении зла. Подобно соколу, меняющему весной оперение, Святослав сбрасывает с себя печаль, чтобы не дать «гнезда своего в обиду». Далее в «Слове» следуют характеристики тех русских князей которые должны были в первую очередь откликнуться на «золотое слово» Святослава и вступиться «за землю Рускую, за раны Игоревы». Здесь и могучий суздальский князь Всеволод Большое Гнездо, который может Волгу вычерпать веслами своих воинов, и галицкий князь Осмомысл Ярослав, высоко сидящий «на своем златокованном столе», подперев «горы Угорьские», «затворив Дунаю ворота», и многие другие зависящие от них князья. Несколько особняком упоминаются полоцкие князья, потомки знаменитого Всеслава, о котором пел еще в свое время Боян. Эти князья выскочили из «дедней славе», они опустили стяги свои, вложили в ножны мечи поврежденные.
Но нет отзыва от русских князей, нет среди них единомыслия. «Сего бо ныне сташа стязи Рюриковы, а друзии Давыдовы»,— заключает скорбными словами поэт вторую часть своей поэмы. Третья часть «Слова» начинается с проникновенного плача Ярославны, жены князя Игоря, замечательной русской женщины. С городской стены старого Путивля слышится на заре ее голос. Это голос живой, всепобеждающей любви. Он обращен не к людям, которые бессильны помочь ей, а к стихийным силам природы: ветру, Днепру, солнцу. Она заклинает их помочь ее «ладе», вернуть его ей. Думая об участи мужа, Ярославна думает и о всех русских воинах, ушедших с ним, ее любовь к Игорю неразрывней связана с любовью к Русской земле и ее защитникам.
По глубине чувства, по художественной выразительности плач Ярославны имеет мало равных во всей мировой литературе. И словно откликаясь на ее страстный призыв, природа приходит на помощь Игорю во время его бегства из половецкого плена. «Дятлове тектом путь к реце кажут, соловии веселыми песньми свет поведают».
Заключительные строки поэмы переходят в торжественный гимн в честь возвращения Игоря: «Солнце светится на небесе, Игорь князь в Руской земли. Девицы поют на Дунай, вьются голоси чрез море до Киева... Страны ради, гради весели». Так ликует
Русская земля, встречая Игоря. Автор «Слова», осуждая Игоря за своевольныи поступок, приведший к тяжелым последствиям для русской земли, в то же время отдает должное его беззаветной любви к родине. Здравицей в честь Игоря, Всеволода, Владимира и их дружины заканчивается бессмертная поэма. Автор «Слова о полку Игореве» был не только великим поэтом, но и замечательным политическим мыслителем своего времени. Выступая в эпоху, когда феодальная раздробленность Руси превратила прежде могучее древнерусское государство во множество самостоятельных, но слабых в отдельности «полугосударств», он видел спасение русского народа в восстановлении прежнего государственного единства путем добровольного подчинения всех русских князей одному, старейшему в их роде, великому киевскому князю. Отсюда происходила его идеализация «великого» и «грозного» киевского князя Святослава Всеволодовича, который на самом деле был далеко не силен и не грозен. Знакомясь с гениальной поэмой русского средневековья, К. Маркс так определил ее смысл. «Суть поэмы,— писал К. Маркс,— призыв русских князей к единению как раз перед нашествием собственно монгольских полчищ». Призывая русских князей к единению для защиты Русской земли от жестоких захватчиков, автор «Слова» был не одинок. Как мы уже видели, все истинные русские патриоты, писатели XI и XII веков, призывали к тому же. Но никто из них не делал этого с такой страстью, с таким пониманием необходимости защиты родины прежде всего в интересах трудового населения, класса земледельцев-крестьян, а не класса землевладельцев-феодалов. Ведь если класс землевладельцев-феодалов находил для себя в непрекращающихся междоусобных войнах дополнительный источник обогащения за счет ограбления соседей, то крестьяне-земледельцы, беспощадно эксплуатировавшиеся в мирных условиях, во время войн не только разорялись совсем, но и угонялись в плен или же физически уничтожались. Поэтому, говоря о бедственных последствиях княжеских междоусобиц, автор «Слова» добавляет: «тогда по Руской земли ретко ретаеве кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупиа себе деляче, а галици свою речь говоряхуть, хотять полетети на уедие». На отрицательное отношение русского народа к междоусобным распрям князей указывал еще Н. Г. Чернышевский, писавший: "Сознание национального единства всегда имело решительный перевес над провинциальными стремлениями, если только были со времени Ярослава какие-нибудь провинциальные стремления... распадение Руси на уделы было чисто следствием дележа между князьями... но не следствием стремлений самого русского народа. Удельная разрозненность не оставила никаких следов в понятиях народа, потому что никогда не имела корней в его сердце: народ только подчинялся семейным распоряжениям князей. Как только присоединялся тот или другой удел к Москве, дело кончено: тверитянин, рязанец — такой же простой подданный московского царства, как и самый коренной москвич» (1). Поэтому мы можем признать истинным героем «Слова о полку Игореве» не Игоря, не Святослава киевского, никого другого из князей, но только весь трудовой русский народ в лице простых пахарей-ратаев. Заботами и думами о нем напоены страницы поэмы. Отношение же к князьям у автора «Слова» довольно сложное. Он полностью сочувствует им, когда они выступают «за землю Рускую». Тогда он радуется их успехам, гордится их силой и славой. Он полон глубокого сожаления и сочувствия к тем из них, кто отдал жизнь, защищая родину, но он всегда находит суровые слова для тех из них, кто своекорыстием, честолюбием или просто удалью губит Русскую землю, оставляет народ беззащитным против кровавых вторжений чужеземных захватчиков. Благо родины — это единый и высший критерий, по которому определяет автор «Слова» дела всех князей, упоминаемых в поэме. Сочувствие автора «Слова» Игорю и его отважным соратникам объясняется необычайной смелостью и широтой патриотического замысла Игоря. По случайным обстоятельствам не приняв участия в победоносном походе Святослава киевского на половцев в 1183 году (за что Святослав имел основание быта «сердитым» на Игоря), последний задумал, как об этом говорят бояре князю Святославу в Киеве, молниеносным конным рейдом в «конец поля половецкого» загнать половцев за Дон к горам Кавказа (как это сделал некогда Владимир Мономах) и овладеть Тьмутараканью, своей наследственной «дединой», так как родной дед Игоря Святославича Олег Гориславич и прежние черниговские князья одновременно были и князьями тьмутараканьскими. Возвращение Руси Тьмутаракани, захваченной половцами еще в конце XI века, могло положить конец набегам половцев на Русскую землю, поскольку создало бы серьезную угрозу их тылу в случае такого набега. Автор «Слова», прекрасно осведомленный о намерениях Игоря, с тем большей скорбью воспринял его поражение, что видел в нем крушение и своих патриотических надежд.
Близость автора «Слова» к трудовому народу определила глубокое соответствие между его поэмой и современным ему родным мироощущением. К. Маркс в письме к Ф. Энгельсу, упо-
------------------------------------
1. Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, т. III. М., стр. 570.
------------------------------------
миная о великой русской поэме, отмечал, что «вся песнь носит героически-христианский характер, хотя языческие элементы выступают еще весьма заметно» (1). Последнее обстоятельство многое уясняет в понимании общественно-политических симпатий автора «Слова». Христианство далеко не без сопротивления утверждалось в Киевской Руси. Новая религия учила народ терпению и повиновению господствующему классу, а демократические слои города и деревни все более страдали от гнета развивавшихся в феодальном государстве классовых противоречий. Языческая же религия, возникшая еще в доклассовом обществе, не освящала подчинения одного человека другому. Вот почему феодальные верхи так быстро освоили новую религию, в то время как народные массы продолжали придерживаться старой. Конечно, религия господствующего класса стала потом и религией народных масс, хотя они не отказались полностью от пережитков язычества. Так возникло «двоеверие», сохранявшееся в русском народе в течение многих столетий. Остатки языческой мифологии, которые так заметны в «Слове», таким образом, явились для автора поэмы не только простым художественным украшением, но и отражали еще реально существовавшие пережитки в сознании трудового народа, которому автор «Слова» так горячо сочувствовал. Близость «Слова» к народному мировоззрению раскрывается также в понимании автором поэмы значения «старого» Владимира киевского. «Не случайно, — пишет академик Б. Греков, — русский народ навсегда запомнил и с особой яркостью в эпосе отметил именно этот героический период своей истории» (2). Былины русского народа пронесли через весь период феодальной раздробленности непоколебленной идею единства Русской земли, поэтически выраженную в том, что вокруг «старого» Владимира киевского, Красного Солнышка, как называет его ласково народ, собираются русские богатыри для защиты «стольного» города и всей Русской земли от свирепых захватчиков. Объясняя эту особенность русского былевого эпоса, Н. А. Добролюбов писал: «...во время бедствий родной земли вспомнил он (русский народ.- Н. В.) минувшую славу и обратился к разработке старинных преданий... и целый трехсотлетний период сгруппировал около лица одного Владимира, бывшего ему памятнее других. Возбуждалась любовь к этим песням, конечно, горьким чувством при взгляде на современный порядок вещей. При нашествии народа неведомого ожидания всех обратились, разумеется, к князьям; они, которые так часто водили свой народ на битвы со своими, должны были теперь защитить родную землю от чужих.
--------------------------------------
К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. 2-е, т. 29, стр. 16. Б. Греков. Киевская Русь. М., Госполигиздат, 1953, стр. 322.
--------------------------------------
Но оказалось, что князья истощили свои силы в удельных междоусобицах и вовсе не умели оказать энергического противодействия страшным неприятелям... Горько было настоящее положение народа, обманутого в своих ожиданиях; он невольно сравнивал нынешние события с преданиями о временах давно минувших и грустно запел про славных, могучих богатырей окружавших князя Владимира». В том же самом смысле, противопоставляя Владимира I современным ему князьям, восклицает автор «Слова»: «О, стонати Руской земли, помянувше пръвую годину и пръвых князей! Того старого Владимира нельзе бе пригвоздити к горам киевьскым; сего бы ныне сташа стязи Рюриковы, а друзии — Давидови, нъ розно им хоботы пашут». Таким образом, автор «Слова», как и сам русский народ в своих былинах, обращается от средневековых феодальных усобиц князей ко временам прошлым, когда Русское государство было единым и могущественным. «Слово о полку Игореве» родственно русскому устнопоэтическому народному эпосу не только идейно, но и творчески, художественно-изобразительными приемами. Сравнения, образы гениальной поэмы источником своим имеют ту же поэтическую традицию, которая сохранилась до наших дней в народных былинах и песнях. Сравним, например, описание битвы в «Слове» с описанием битвы в русских народных былинах. В «Слове»: «ту кровавого вина не доста; ту пир докончаша храбрии Русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую». В былине:
Едет Алеша пьян, шатается, Ко седельной луке приклоняется. Завидел Алешу Илья Муромец: «Говорил я тебе, Алеша, наказывал. Не пей ты зелена вина, Не ешь сладки кушанья». Отвечает Алеша Илье Муромцу: «Рад бы я не пить зелена вина И не есть сладки кушанья: Напоил то меня добрый молодец допьяна, Накормил он меня досыта Той шелепугой подорожною».
В обоих случаях, как видим, битва сравнивается с пиром. Точно так же уподобление в «Слове о полку Игореве» битвы посеву («Чръна земля под копыты костьми была посеяна, а кровию польяна») находит полное соответствие в художественной образности народной песни:
Не черным то зачернелося. Зачернелось турецкое чисто поле.
Не плугами поле, не сохами распахано, А распахано поле конскими копытами. Засеяно поле не всхожими семенами, Засеяно казачьими головами...
Поэтический сон князя Святослава киевского в «Слове о полку Игореве», рассказывавшего, что он видел, как рассыпались доски связывающего их кнеса на крыше его терема златоверхого, построен по тому же художественному принципу, что и сны в народных причетах:
Мне приснился сон нерадостный, Как будто у моего кормильца-батюшки Все столбы да подломилися, Все тыны да опустилися, Порассыпались часты лесенки.
Можно также сравнить известные стихи из былины об Илье Муромце:
Одно солнце на небе, один месяц, Один донской казак на святой Руси Илья Муромец, сын Иванович...—
с величавым сопоставлением князя Игоря с солнцем в поэме. Связь «Слова о полку Игореве» с устной народной поэзией была отмечена еще Пушкиным, который в плане своей статьи по истории русской литературы поместил между летописями и «Словом» «сказки, песни, пословицы». Известно, что Пушкин, работая над переводом и комментариями к «Слову», привлекал широко сборники народных песен славянских народов, находя в них поэтические параллели к поэме XII века. После Пушкина В. Г. Белинский сопоставлял «Слово о полку Игореве» со «сказочными поэмами Кирши Данилова», т. е. с былинами этого сборника. По определению великого критика, "Слово" — «древнейший памятник русской поэзии в эпическом роде», в котором «еще заметно влияние поэзии языческого быта». Слово»,— писал Белинский,— прекрасный, благоухающий цветок славянской народной поэзии, достойный внимания, памяти и уважения» (1). Любовь к яркости, блеску, свету, красочности, нарядности, звучности, характерная для русского народного творчества, типична
также и для великой поэмы. Эпитеты: синее море, стрелы каленые, красные девы, кровавые раны, острые мечи, серый волк,
ворон, чистое поле — встречаются как в «Слове», так и в устной народной поэзии. Одним из источников поэтической образности в «Слове» являются также картины земледельческого труда. Вид жестокого побоища вызывает у автора поэмы художественные ассоциации
---------------------------------
1. В. Г. Белинский. Собрание сочинений, т. VI. СПб., 1903, стр. 358.
---------------------------------
с посевом, жатвой, молотьбой. Например, о сражении на Немиге он говорит: «На Немизе снопы стелют головами, молотят чепи харалужными, на тоце живот кладут, веют душу от тела, Немизе кровави брези не бологом бяхуть посеяни, посеяни костьми Руских сынов». В других случаях автор «Слова» прибегает к сравнениям из области соколиной охоты, широко распространенной в то врещя в феодальных верхах русского общества. Так, Святослав киевский говорит о себе: «А чи диво ся, братие, стару помолодити? Коли сокол в мытех бывает, высоко птиц възбивает, не даст гнезда своего в обиду». То есть Святослав, несмотря на свои седины может превзойти отвагой молодых князей подобно тому, как старый линявший сокол еще яростнее сбивает птиц, защищая свое гнездо. О бегстве Игоря сказано, что он полетел «соколом под мылами, избивая гуси и лебеди завтроку и обеду и ужине». Нельзя не отметить замечательную звукопись «Слова». Иногда она строится на гармонии начальных звуков, например: «Пороси поля прикрывают», «Се ветры Стрибожи внуци веють» «Се ли створисте моей сребреней седине» и т. д. Иногда же звукопись достигается искусным чередованием звуков, например л и р: «с зараниа до вечера, с вечера до света летят стрелы каленыя, гримлют сабли о шеломы, трещат копиа харалужныя в поле незнаеме среди земли Половецкыи». Нередко в «Слове» встречаются ассонансы, например на о: «Ольгово хороброе гнездо... не было нъ обиде порождено, ни соколу, ни кречету, ни тебе, черный ворон, поганый половчине!» Природа полна в «Слове» голосами и шумами. Даже неодушевленные предметы в нем говорят и чувствуют: «крычат телегы», «звенит слава», «поют копиа» и т. д. В связи с тем что автор «Слова» сам называет иногда свое произведение «песнью», ставился вопрос: стихами или прозой написана поэма. Попытки многих исследователей разложить «Слово» на правильные стихи вряд ли можно признать удачными. Но музыкальный строй и ритмичность «Слова» ощущаются бесспорно. Скорее всего можно предположить, что «Слово» исполнялось особым речитативом, близким к мелодии наших былин. Поэтому стих «Слова» не равностопный, не связанный с правильным чередованием ударных и неударных слогов, а использует самые разнообразные ритмические возможности. Образцами его могут служить уже отмеченные исследователями такие ритмические строки:
Уже снесеся хула на хвалу; Уже тресну нужда на волю; Уже връжеса Дивь на землю...
Или:
Ту ся копием приломати, Ту ся саблем потручати...
Или:
Игорь спит, Игорь бдит, Игорь мыслию поля мерит.
Основой такого «стиха» является риторический параллелизм, иногда он усиливается неполной рифмой:
Боян же, братие, не 10 соколов на стадо лебедей пущаше, Нъ своя вещие пръсты на живая струна въскладаше...
Всеслав князь людей судяше, Князем грады рядяше, А сам в ночь влъком рыскаше...
Высокое художественное мастерство «Слова» опирается не только на устнопоэтическую народную традицию, но и на известную автору русскую письменность XI—XII столетий. В «Слове» нетрудно найти следы внимательного изучения его автором древнерусской летописи, этой подлинной энциклопедии жизни древнерусского государства. «Нельзя не видеть,— справедливо говорит Д. С. Лихачев,— какие жемчужины отобраны автором «Слова» в «Повести временных лет»: поединок Мстислава Владимировича с косожским князем Редедею, трагическая смерть Бориса Вячеславича, трагическая безвременная смерть «уноши» Ростислава и оплакивание его матерью. Даже вне зависимости от умелого использования этих эпизодов в «Слове», от поэтической их доработки самый выбор этих мест, в «Повести временных лет» мало заметных и эпизодических, но привлекательных по своему глубокому человеческому содержанию, говорит, что в лице автора «Слова» «Повесть временных лет» нашла внимательного и чуткого к ее жизненной красоте читателя» (1). Следует отметить, что автор «Слова» очень разборчиво относился к различным версиям современных ему исторических преданий. Так, он охотно воспользовался летописным рассказом о безвременной смерти Ростислава, но отверг созданную монахами Киево-Печерского монастыря легенду о том, что Ростислав погиб в наказание за неуважение, оказанное им этому монастырю. Сочетая в себе героические черты русского народного эпоса и передовые идеи древней русской письменности, «Слово о полку Игореве», естественно, оказывается в одном ряду с величайшими памятниками русского искусства XII века. Не случайно автор обнаруживает глубокий интерес к живописи, прибегая к красочным цветовым эпитетам, например: «пламенный», «багряный», «кровавый», «чръленый», т. е. давая целых четыре самостоятельных оттенка одному определению «красный». Краски в "Слове" всегда ярки, чисты, контрастны. Словно резкими мазками рисует автор «Слова» живописный образ. Такова у него
-----------------------------------
1. "Слово о полку Игореве". Сборник. Изд-во АН СССР, 1950, стр. 14.
-----------------------------------
белая хоругвь на чръленом древке или чръленая челка на сребрене стружии. Описание грозового утра в день памятной битвы на Каяле обнаруживает в авторе «Слова» подлинного знатока живописи: «кровавые зори свет поведают; чръныя тучя с моря идут, хоят прикрыта 4 солнца, а в них трепещут синии молнии» Из этих смелых, энергичных штрихов перед читателем «Слова» зрительно возникает мрачный пейзаж роковой битвы, подобный по своим краскам русской фресковой живописи XII века, сохранившейся до наших дней в реставрированных соборах Новгорода и Киева. Не менее искушенным является автор «Слова» и в области прикладного искусства, которым славилась древняя Русь. «Златокованный» княжеский стол, «золоченые» шлемы, «злато стремя», «драгыя аксамиты» и т. д.— это не только выразительниц эпитеты, но и точное изображение изделий высокоразвитого древнерусского ремесла. Автор «Слова» также ценит и любит великие достижения русского зодчества. Он вспоминает могучий гул колоколов Потоцкого собора, он видит городские стены Путивля, он описывает златоверхий терем Святослава на горах Киевских. Упоминаемые в «Слове» князья (Святослав киевский, Ярослав Осмомысл галицкий, Всеволод суздальский и Рюрик Ростиславич) были крупнейшими строителями своего времени. При них были созданы замечательные памятники русского зодчества, созвучные во многом самому «Слову». Ярослав Осмомысл построил в Галиче белокаменный собор, богато украшенный резным камнем, известный нам только no раскопанным остаткам. Святослав киевский создал в Чернигове в 1186 году Благовещенский собор, удивляющий величием замысла и грандиозностью его масштабов. Рюрик Ростиславич построил в Овруче храм Василия, включавший в свою композицию мощные угловые башни, напоминавшие торжественные «вежи» Софии Киевской. Но особенно замечателен Димитровский собор во Владимире на Клязьме, построенный в 1194-1197 гг. Всеволодом суздальским. По словам Н. Н. Воронина "гений зодчего Димитровского собора был равновелик и родствен гению «песнотворца Святославля» по широте мысли и силе чисто изобразительного мастерства... Богатейшее резное убранство, подобное тяжеловесной и драгоценной пелене, затканной выпуклыми изображениями зверей и чудищ, растений и ангелов, святых и мчащихся всадников, одевает храм от главы до пояса... Оно неизмеримо повышает ноту торжественности и царственности в образе Димитровского собора: поддерживаемый по углам лестничными башнями, он уподоблялся могучему властелину в тяжелых одеяниях из негнущейся пышной ткани. Зодчему собора «великого Всеволода», как и автору «Слова», был в равной мере присущ гиперболизм выражения образа, эпическая грациозность в изображении героя. Оба гениальных творения русского искусства объединяет и другая черта. Если в «Слове» отсутствует церковно-религиозный налет, то еще более существенно и парадоксально, что резной убор Димитровского собора лишен руководящей религиозной идеи. Можно сказать больше, что христианские элементы здесь занимают ничтожное место, теряясь в сказочной чаще трав и «древес», в толпах зверей и чудищ" (1) Идейная глубина и художественное совершенство «Слова о полку Игореве» становятся особенно ясными при сопоставлении с современными ему памятниками древнерусского искусства. Все это свидетельствует о том, какой высоты достигло культурное развитие русского парода и его национальное самосознание в первые два столетия исторической жизни древнерусского государства. «Слово» по своим идейным и художественным качествам не только не уступает лучшим произведениям литературы всех времен и народов, но большинство из них, безусловно, превосходит.
«Слово о полку Игореве» — героическая поэма древней Руси «вошла,— как справедливо говорит современный исследователь — в литературный процесс нового времени и стала важным средством в борьбе за реализм и народность в литературе. Все передовые представители русской культуры сделали ее знаменем в борьбе за демократическое культурное наследство. Эта борьба проявлялась как в изучениях поэмы, в определении ее исторического и идейного содержания, так и в переводах ее на новый язык, доступный для широких читателей. Само по себе изучение «Слова» давно стало общественным делом, весьма важным для торжества народной культуры. Желание возможно полнее объяснить художественную ценность «Слова» объединяло не только русских ученых и ученых братских народов Советского Союза, но и передовых деятелей культуры зарубежных стран. Большой вклад в изучение «Слова» сделали ученые и писатели славянских литератур — чешской, польской, болгарской, сербской. Их любовное отношение к древней поэме тесно связано с глубокой любовью к русскому народу, засвидетельствовавшему в своей литературе преданность великим идеалам гуманности и свободы» (2).
--------------------------------
1. Н. Н. Воронин. «Слово о полку Игореве» и русское искусство XII-XIII вв. «Слово о полку Игореве». Изд-во АН СССР, 1950, стр. 331—332. 2. См. книгу проф. Ф. М. Головиченко «Слово о полку Игореве». Историко-литературный и библиографический очерк. М., изд-во МГПИ им. В. И. Ленина. 1955, стр. 474.
--------------------------------
