Н. В. Водовозов. "История древней русской литературы" Издательство "Просвещение", Москва, 1972 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
Например: «уже солнцу уклоншуся на запад и нощной тме пришедши, и тако брань преста. Царевы же воеводы поидоша во град, а поляцы начаша шатры ставити и почиша сном, токмо стражие не спят». Большой интерес представляют в «Летописной книге» портреты-характеристики исторических лиц, впервые появляющиеся в русской средневековой литературе. Вот, например, портрет Ивана Грозного: «Царь Иван образом нелепым, очи имея серы, нос протягновен и покляп; возрастом велик бяше, сухо тело имея, плещи имея высоки, груди широкы, мышцы толсты, муж чюдного разсуждения, в науке книжного поучения доволен и многоречив зело, ко ополчению дерзостен и за свое отечество стоятелен. На рабы своя, от бога данныя ему, жестокосерд вельми, и на пролитие крови на убиение дерзостен и неумолим; множество народу от мала и до велика при царстве своем погуби, и многие грады своя поплени, и многие святительские чины заточи и смертию немилостивою погуби, и иная многая содея над рабы своими, жен и девиц блудом оскверни. Той же царь Иван многая благая сотвори, воинство велми любяща и требующая ими от сокровища своего неоскудно подаваше. Таков бо бе царь Иван». Даже в характеристике-портрете Лжедимитрия I, близостью с которым Катырев-Ростовский скомпрометировал себя в глазах современников, автор «Летописной книги» умеет различать как теневые, так и светлые черты. «Рострига же, — пишет он, — возрастом мал, груди имея широкы, мышцы толсты; лице же свое имея не царского достояния, препростое обличив имея, к все тело его велми помраченно. Остроумен же, паче и в научении книжном доволен, дерзостен и многоречив зело, конское ристание любляше, на враги своя ополчитель смел, храбрость и силу имея, воинство же велми любляше».
Пожалуй, только Василий Шуйский, виновник ссылки Катырева-Ростовского в Сибирь, получил почти целиком (но все-ки не совсем) отрицательную характеристику: «Царь Васи, возрастом мал, образом же нелепым, очи подслепы имея; книжному научению доволен и в рассуждении ума зело смысле скуп велми и неподатлив; ко единым же к тем тщание имея, которые во уши ему ложное на люди шептаху, он же сих веселым лицем воспринимаше, а о всех своих не радеша». Автор «Летописной книги» несочувствие Шуйскому выражает и в указании на участие царя в отравлении его прославленного племянника князя Михаила Скопина-Шуйского. К числу особенностей «Летописной книги» следует отнести даличие многочисленных рифмованных строк на всем ее протяжении. Для большей живости изображения автор охотно заменяет прошедшее время настоящим. Его излюбленной синтаксической формой является предложение с несколькими сказуемыми, вынесенными на конец строки. Вот типический образец его речи:
Люди же града того никако о том ужасошася,
из града мужески вытекоша,
и на войско царево нападоша,
и гору сию древяну зажгоша,
людей же царевых бесчисленно побиша...
Помимо рифмовки строк, ритмичности речи автора содействуют частые повторы словосочетаний «и такс». Например: «И тако разрушена бысть превеликая Москва», «и тако бысть велие низлогание», «и тако пади на землю славный сей...» и т. п. Художественные достоинства «Летописной книги», в особенности ритмичность ее языка и обилие рифмованных строк, позволили некоторым исследователям даже назвать ее «поэмою». Как ни тяжелы были последствия крестьянской войны и иностранной интервенции для Русского государства, оно в сравнительно короткий срок не только сумело преодолеть их, но уже к 30-м годам XVII столетия становится снова одним из сильнейших государств в Европе. Начавшаяся в 1618 году Пражским восстанием в Чехии Тридцатилетняя война разделила европейские страны на две боровшиеся между собой коалиции. В одной из них оказались Франция и Швеция, которые стремились вовлечь Русское государство в войну на своей стороне. Французское правительство отправило с этой целью посольство в Москву в 1629 году. Шведский король Густав Адольф в своих неоднократных обращениях предлагал русскому правительству действовать совместно. Хотя неизбежность войны с Польшей за освобождение утраченных исконных русских земель была очевидна для правительства Михаила Романова, в Москве учитывали также уроки прошлого и не спешили с объявлением войны. Только смерть Сигизмунда III в апреле 1632 года и начавшаяся в связи с этим борьба польских магнатов за своих ставленников на польский престол ускорили вмешательство России в Тридцатилетнюю войну. В июне 1632 года земский собор в Москве высказался за начало военных действий. Но как только русские войска двинулись к Смоленску, крымские татары в количестве двадцати тысяч всадников пересекли южную границу Русского государства. За этим отрядом последовали другие, разлившиеся по обширной территории, подвергая все на своем пути разрушению и истреблению. Движение русских войск к Смоленску было приостановлено, что привело к срыву всей военной кампании. В Польше за это время королем был избран сын Сигизмунда Владислав IV, продолжавший еще претендовать на русский престол. Действия крымских татар, которым Владислав IV обещал крупные «поминки», т. е. дары, вызвали деморализацию в русской армии, осаждавшей Смоленск, поскольку в ней находилось много ратников из южных русских областей, разоряемых татарами. По заявлению самого московского правительства дворяне и дети боярские украинских городов, «видя татарскую войну, что у многих поместья и вотчины повоеваны, и матери, и жены, и дети в полон пойманы, из-под Смоленска разъехались, а остались под Смоленском с боярином и воеводою немногие люди» (1). Польское правительство было вполне удовлетворено результатами татарского погрома южнорусских земель. Литовский гетман Радзивилл выразил это в своей известной фразе: «Не спорю, как это по-богословски — хорошо ли поганцев напускать на христиан, но по земной политике вышло это очень хорошо». В 1634 году был заключен мир с Польшей, по которому Владислав отказался от своих притязаний на русский престол, и русское правительство возвратило Польше все города, освобожденные в начале войны, кроме Серпейска с уездом. Учитывая значение обороны южных границ государства, московское правительство после войны начинает энергично создавать новую оборонительную черту на юге, строя города и заселяя пустующую территорию. Выдающуюся роль в борьбе против крымских татар и стоявших за их спиной турецких агрессоров сыграло в 30-е годы XVII века донское казачество. В 1637 году казаки овладели сильно укрепленной турецкой крепостью Азовом, расположенной в устье Дона и закрывавшей выход в Азовское и Черное моря. Азов, считавшийся неприступной крепостью, был окружен толстыми каменными стенами с одиннадцатью башнями, позволявшими держать под обстрелом все подступы к городу. Вокруг стен шел глубокий и широкий ров. Через Дон были переброшены железные цепи, мешавшие проходу судов. Постоянный гарнизон крепости состоял из четырех тысяч янычар с двумястами артиллерийских орудий. Азов надежно прикрывал крымские тылы и превращал Азовское и Черное моря в закрытые внутренние моря Турецкой империи. Понятно, как тщательно охраняли эту важнейшую крепость турки.
-----------------------------------
1. «Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII век». М., Изд-во АН СССР, 1955, стр. 472.
-----------------------------------
Борьба донского казачества за освобождение древнего Танаиса (Азова), захваченного турками и превращенного ими в оплот агрессии против Русского государства, имела свою историю. Еще в 1574 году донским казакам удалось овладеть предместьем Азова, Темракановым городом. В 1625 году они штурмом захватили одну из башен города, а другую разрушили. Но это были частичные и кратковременные успехи. Только в 1637 году после двухмесячной осады в открытом бою донские казаки разбили турецкий гарнизон крепости и целиком овладели Азовом. Об этой героической борьбе и победе донских казаков была кем-то из их среды написана «Повесть о взятии Азова», отличающаяся почти документальной точностью. Эта «Повесть» состоит из трех частей и имеет подзаголовок: «Преднаписание о граде Азове», относящийся к первой части «Повести», рассказывающей о том, что град Азов построен в древности «от истинныя православныя христианския веры от греческого языка». На самом деле древний Танаис был построен боспорскими греками еще до появления христианства, но донским казакам в XVII столетии казалось, что греки всегда были христианами, и притом православными. Далее в первой части «Повести» говорится о гонении на «истинную» веру со стороны «злохитренных волков», т. е. турок, захвативших сначала Константинополь, а затем и Азов. С того времени, т. е. с XV века, «поганские люди» многократно ходили из Азова «во всероссийское государство» разорять, убивать и захватывать в плен русских людей, чтобы превращать их в своих рабов или продавать за море «в великие неволи и каторги». Донское казачество грудью стало «за обиду Российского государства», стремясь помешать «басурманам» делать их хищнические набеги на Русскую землю, грабить и убивать русских людей или обращать их в рабство. Наконец, бог вложил казакам «ревность в сердца идти под град Азов и взяти его и всю бусурманскую веру искоренити». Во второй части «Повести» рассказывается о приготовлении донских казаков ко взятию неприступной крепости. Весной 1637 года казаки, собрав круг в Монастырском яру, «учали Думу о граде Азове чинити». Они разослали грамоты, призывая всех казаков, в том числе и запорожских, «итти под славный Азов град». Во главе всего казачьего войска был поставлен атаманом Михаил Иванов, и казаки, частью на судах по Дону, частью на конях по берегу, двинулись к Азову. Дорожа рыцарской «славой» и «честью», атаман Михаило Иванов обратился ко всему войску с речью: «Пойдем мы, атаманы и казаки, под тот град Азов среди дни, а не нощию украдом, своей славою великою. Не устыдим лица своего от бесстудных бусурман». Третья часть «Повести» посвящена описанию осады Азова и взятия его казаками. Осада началась 21 апреля, и уже через неделю казаки почти все свои денежные и пороховые запасы "изхарчили". В это время к ним на помощь из Москвы прибыл войсковой атаман Иван Каторжный с дворянином Степаном Чириковым. Они привезли новые большие запасы. Казаки повели энергично подкоп под крепостные стены. Турецкий гарнизон с насмешкой кричал: «Сколько де вам, казакам, под городом Азовом ни стоять, а нашего де вам Азова не взять». 18 июня казаки взорвали подкоп и устремились на приступ. Первым «на то прорванное место атаман Михаиле Иванов вскочил», а за ним и другие. В ожесточенной битве был уничтожен весь гарнизон крепости. Немало погибло и казаков, похороненных потом с воинскими почестями. Заканчивается третья часть «Повести» рассказом о «видении». Многим казакам во сне перед взятием города являлся «человек стар» и «жена светлообразна». Это были Иоанн Креститель и сама богородица, торопившие казаков идти на приступ, поскольку «время приспело» в Азове «христианской вере быти». Так религиозно осмысливался в соответствии с мировоззрением средневековья великий подвиг донского казачества, совершенный во имя защиты родины от непрестанных нападений татаро-турецких захватчиков. Автор «Повести о взятии Азова», безусловно, был участником описываемых им событий. Он точно указывает даты начала и конца осады, называет имена исторических лиц, которых, видимо, хорошо знал. Правильно определяя место города в дельте Дона, «в морских отоцех», он точно отмечает место, до которого казаки гнали по степи убегавшего врага, до речки Кагаль-ника. Автор «Повести», вероятнее всего, принадлежал к казачьей войсковой канцелярии, так как он владеет литературной манерой, в которой составлялись казачьи «отписки» в Москву, широко использующие наряду с официальными оборотами речи элементы разговорного народного языка. В «Повести» явно ощущается близость к устному эпическому народному стиху. Например:
Сколько де вам, казакам, под городом Азовом ни стоять, а нашего де вам Азова не взять.
Бывало де вас, казаков, под Азовом градом и не такая сила, а Азову де погибели не было.
Эта насмешливая речь зазнавшегося врага сразу же вызывает в памяти ассоциации с аналогичными местами в русски народных былинах. Но автор «Повести» не только знаток устной поэтической речи, он не менее хорошо знает книжную фразеологию средневековых русских воинских повестей. Например:
Азовцы же з города смотряху и радующеся глаголаху: казаки хотят от нашего города бежать!
«Повесть о взятии Азова» выражает истинно народную идею беззаветной преданности родной земле и самоотверженного служения родному народу. Это замечательное произведение, возникшее в казачьей среде, ценно своим демократизмом и патриотизмом. «Повесть» свидетельствует о полном понимании простыми русскими людьми политических задач своего времени и о достаточной их осведомленности в событиях далекого прошлого. «Взятие казаками в 1637 году турецкого Азова, — справедливо пишет один из исследователей «Повести», — повлекло за собой далеко идущие исторические последствия. Укрепившись в Азове, войско Донское пробило брешь в северо-восточном крыле Османской империи. Азовское и Черное моря перестали быть ее внутренними водными бассейнами. Турки потеряли важнейшую для них пограничную крепость, служившую как основной базой для постоянных агрессивных действий против окраин Московского государства, так и оплотом султанского влияния на его вассалов — крымского хана, ногайских и кавказских князей. Казачий Азов, по словам современников, стал султану «гораздо досаден». С другой стороны, и крымские татары под прикрытием Азова чувствовали безнаказанность своих частых набегов на русские окраины... С 1638 года набеги татар на Русь временно прекратились. Многие ногайские «улусы» после взятия Азова... перешли «под руку» русского царя. Соотношение сил в низовьях Дона стало меняться в пользу казаков, и теперь уже выдвижение русских военных форпостов к самым границам турецко-татарских владений сделалось вполне реальной возможностью» (1). Турки и крымские татары решили любой ценой вернуть Азов. В 1638 году крымский хан Бегадыр Гирей с татарами, ногаями и черкесами подошел к Азову. Турецкий флот в составе 60 крупных судов вошел в Азовское море. Две тысячи казаков на сорока стругах вышли навстречу турецкой эскадре и нанесли ей большие потери. Полную неудачу потерпели и войска Бегадыр Гирея, принужденные вернуться в Крым.
Однако казаки понимали, что своими силами они не смогут Долго удерживать Азов перед всей мощью Турецкой империи. Они обратились в Москву с просьбой принять от них Азов и прислать туда русские войска. Но московское правительство проявило большую осторожность: оно не приняло Азова, хотя послало казакам денежное жалованье, боевые и хлебные припасы и даже позволило «охочим людям» идти к Азову «безо всякой зацепки» и помогать казакам.
-------------------------------------
1. А. Н. Робинсон. «Повести об азовском взятии и осадном сидении». 8 кн. «Воинские повести древней Руси». М. — Л., Изд-во АН СССР, 1949, стр. 187—188.
-------------------------------------
5Летом 1641 года трехсоттысячная турецкая армия, имевщя в своем составе крымских татар и других турецких вассалов, подошла к стенам Азова и окружила его. В Азове в то время находилось всего около пяти тысяч казаков. Непрерывным артиллерийским огнем туркам удалось разрушить часть крепостной стены «до подошвы» и ринуться на приступ. Но после долгого кровопролитного сражения турки были отброшены от крепости. Началась четырехмесячная упорная осада крепости. Двадцать четыре приступа неизмеримо превосходящих сил противника выдержали казаки. Ни одного казака не осталось не раненного Тем не менее они продолжали стоять «крепко и неподвижно». Моральное состояние огромной турецкой армии оказалось настолько подорванным, что она была вынуждена уйти от Азова. Впечатление от поражения турецких войск было ошеломляющим. Константинополь, по донесениям иностранных послов, находился в «великом смятении и страхе». Во многих европейских столицах первое время не хотели этому верить. Уцелевшая горстка казаков вынуждена была спешно послать в Москву выборных, вторично прося принять Азов как свою «вотчину». В Москве был созван специальный земский собор, который должен был решить: «Азов у казаков принимать ли?» В известной мере для того, чтобы склонить земский собор на положительное решение вопроса, была написана замечательная «Повесть об азовском осадном сидении донских казаков», получившая за свои выдающиеся художественные достоинства название «Поэтической повести». «Повесть об азовском осадном сидении донских казаков» начинается небольшой выпиской из бумаг посольского приказа о приезде «к Москве» казаков с «росписью» об осадном сидении. Приведя точные цифровые данные о турецкой армии, осаждавшей Азов, автор передает первое впечатление казаков от ее прибытия: «Где у нас была степь чистая, тут стали у нас одним часом людьми их многими, что великие и непроходимые леса темные». Далее автор приводит речи, которыми обмениваются турецкие послы с казаками. Эти «речи» представляют собой мастерски сделанную характеристику международного положения, сложившегося в результате взятия казаками Азова. Турки говорят казакам: «Разделили вы... царя турскова тем Азовом городом со всею его ордою крымскою и ногайскою... разлучила его с корабельным пристанищем. Затворили вы тем Азовом городом все море синее, не дадите проходу по морю ни кораблям, ни каторгам царевым ни в которые поморские города...» Вместе с тем турки предупреждают казаков, что из Москвы им не будет «помощи и выручки», что «запасу хлебного с Руси николи не пришлют». Зато если казаки добровольно отдадут туркам Азов и перейдут на службу к султану, то им в Турции будет оказана великая честь, именовать их будут: «Дону славного рыдари знатные, казаки избранные». На это турецкое предложение казаки отвечают речью, исполненной метким народным юмором. «Где полно ваш Ибрагим турский царь ум свой дел?» — задают они иронический вопрос по поводу предложения сдать Азов. А на предупреждение, что из Москвы им не будет помощи, казаки отвечают так: «Мы про то сами без вас, собак, ведаем. Отбегаем мы ис того государства Московского из работы вечныя, из холопства неволного, от бояр и дворян государевых». Но это не заставляет казаков отказаться от своей родины. Они с гордостью говорят туркам: «А государство Московское многолюдно велико и пространно, сияет светло посреди паче всех иных государств... аки в небе солнце». Поэтому казаки, подобно народным былинным богатырям, готовы биться и умереть «за все государство Московское» и «за веру крестьянскую». А на предложение служить султану турецкому казаки отвечают словами Ильи Муромца, сказанными народным богатырем Калину-царю, что они послужат ему «своими сабельками вострыми» и освободят от него Царьград, который взяли «предки ваши басурманы поганые», убив греческого царя «Костянлина благоверного». После обмена речами начинается осада Азова. В «Повести» подробно рассказывается о всех двадцати четырех приступах, следовавших один за другим. Никакие военные хитрости турок им не помогают: ни устройство подкопов для взрыва стен, ни иасыпание земляной горы для лучшего обстрела города. Но с каждым новым приступом защитников крепости становилось меньше и меньше. Турки «бьющеся с переменою день и нощь», а казакам уже «переменится некем». В последний момент казаки уже думают только о славной смерти и обращаются с трогательными словами прощания к родине, ко всем «православным людям», к Дону-реке; «Прости, нас, государь наш тихий Дон Иванович, уже нам по тебе, атаману нашему, з грозным войском не ездяти, дикова зверя в чистом поле не стрели-вати, в тихом Дону Ивановиче рыбы не лавливати». - Однако и турки к этому времени отчаялись взять Азов силою. Онк предлагают казакам большой выкуп за сдачу города. На это казаки отвечают: «не дорого нам ваше серебро и золото», дорога нам «слава вечная»; и напоминают свой первый ответ на предложение о сдаче: «мы сказали вам — дадим мы вам про себя знать и ведать памятно навеки во все ваши край бусурманские, чтобы вам было сказать, пришед от нас, за морем царю своему турскому глупому каково приступать к казаку русскому». Невероятная отвага и упорство казаков, а также истощение запасов и приближение осени заставили турок снять осаду Азова. Это было настолько неожиданно для казаков, что они готовы были приписать бегство турок чуду: «сентября 26 дни в нощи от Азова города турские паши... со всеми своими силами побежали никем нам гонимыми с вечным позором». Но и уцелевшие защитники крепости, вытерпев от «злочестивых великую скорбь и нужду и страдание», также «всем стали скудны», среди них «перераненых без глаз, и без рук, и без ног стало много». А потому все великое Войско Донское обратилось в Москву с просьбой, «чтоб государь пожаловал — Азов город велел у них принять». На земском соборе в Москве голоса разделились. После горячих споров решено было не принимать Азова, чтобы не начинать новой войны. Выборные казаки, приехавшие в Москву из Азова, все были щедро награждены, кроме есаула Федора Порошина, который «был сослан в Сибирь». Порошин был одним из самых активных пропагандистов присоединения Азова к Русскому государству и «беспрестанно» хлопотал об этом. Возможно, «Повесть об азовском осадном сидении донских казаков» и была им написана с такой же целью. Возвращение Порошина на Дон после решения земского собора было признано нежелательным и, чтобы он не продолжал возбуждать умы, его сослали в Сибирь. Эпический подвиг донских казаков так полно выразил народное представление о героизме и патриотизме, что он не мог не стать достоянием устной народной поэзии, проникнутой теми же замечательными чувствами. На основе двух вышерассмотренных повестей появилось третье, чисто фольклорное произведение, получившее название «Сказочной повести об Азове». Эта «Сказочная повесть» объединила рассказ о взятии казаками Азова у турок в 1637 году с повестью о четырехмесячной осаде Азова турками в 1641 году и расцветила все вымышленными сказочно-эпическими подробностями. «Сказочная повесть об Азове» замечательна тем, что она показывает процесс фольклоризации средневековых литературных произведений, близких народу по своему содержанию и форме. Кроме того, эта повесть свидетельствует о дальнейшей демократизации русской литературы XVII века, об усиливающейся активности народной массы в идеологической борьбе своего времени, отражавшей средствами литературы классовые противоречия феодального государства. Все чаще в создании литературных произведений начинают принимать участие демократические слои населения: грамотные крестьяне, писцы, ремесленники, мелкий посадский люд. Литература, создаваемая этими слоями, носит ярко выраженный сатирический характер. Она остро бичует социальное неравенство, высокомерие и глупость господствующих классов, лицемерие и ханжество духовенства. Эта литература отнюдь не преследовала «развлекательных» целей: она представляла собой действенное орудие борьбы против феодально-крепостнического строя. Отсюда становится вполне понятной вражда, с которой относились к ней феодалы-крепостники и князья церкви. Недаром в 40-х годах XVII века царский стольник Иван Бегичев с возмущением писал о сатирической «Повести о куре и лисице», называя ее «баснословным и смехотворным письмом» (1). «Повесть о куре и лисице» представляет собой сказочный диалог между петухом (куром) и лисицей. В первой части повести лисица «лестными словами» уговаривает кура сойти с «высокого и прекрасного древа», на котором он сидит. Сначала кур недоверчиво относится к словам лисицы, но, когда она начинает укорять его во многих грехах и предлагает спуститься к ней для благословения и отпущения грехов, кур не выдерживает, спускается с дерева и попадает лисице прямо «в кохти». Во второй части «Повести» диалог между куром и лисицей продолжается, но уже в другой тональности. Лисица сурово осуждает кура за его многоженство, затем переходит к рассказу о собственных злоключениях в курятнике, где она была обнаружена благодаря «кукареканию» петуха. Кур «премудро» отвечает на все обвинения и обещает лисице место просвирни, если она отпустит его. Заканчивается «Повесть» словами лисицы: «Не сули ты мне журавля в небе, токмо дай синицу в руки. Не сули мне в год, сули в рот. А ты у меня и сам в руках, не дорого мне твое краснопетие и твои лестные слова. А я теперь сама голодна, хочу я тебя скушать, чтоб мне с тебя здравой быть». И тако скончал живот кур». Изображенная в «Повести» лиса-исповедница живо намекала читателю на хорошо знакомую бытовую фигуру попа-исповедника. Сходство подчеркивалось обилием церковнославянизмов в речи лисицы, в ее внешнем благочестии, кротости и смирении. Она лицемерно говорит куру о покаянии, о «царстве небесном», цитирует даже «Слово Даниила Заточника», называет свою речь «душеполезными словесами». Но после того как кур попал в ее «кохти», лиса-исповедница сбрасывает с себя надетую личину и обнаруживает свой кровожадный нрав. Она, «скрежеташе зубы», смотрит «немилостивым оком, аки диавол немилостива на христиан». В последний раз лицемерно сославшись на "правила святых отец", чтобы уличить кура во многих грехах, oнa начинает говорить «с великим гневом и яростию». Как бы забыв «высокую» книжную речь, лисица переходит к выразительному просторечию, когда обвиняет кура в причинении ей «пакости» в курятнике. Возможно, «Повесть о куре и лисице» была создана в Москве, где в 40-х годах XVII века имело место народное движение. В «Повести» кур обещает лисице место просвирни у крутицкого
----------------------------------------
1. А. И. Яцимирский. Послание Ивана Бегичева о видимом образе божием. «Чтения в обществе истории и древностей российских». М., 1898.
----------------------------------------
архиерея, у которого сам состоял в певчих. Действительно, крутицкий митрополичий дом в то время находился в Москве и при нем была певческая школа. Такая осведомленность автора «Повести» в топографии Москвы 40-х годов делает вполне оправданным предположение о месте создания «Повести». «Повесть о куре и лисице» выдержана в духе русских народных сказок, в которых нередко действуют петухи и лисицы, наделенные аналогичными чертами характера. Сказочный жанр «Повести» не исключает реалистичности выведенных в ней образов, являющихся яркими социальными типами. «Искусство владеть пером для практических надобностей — для писания всевозможных документов — во второй половине XVII века было достаточно распространено даже среди посадской и сельской бедноты. Здесь была группа профессионалов, которые имели особое разрешение властей «кормиться письмом».. Уездным крестьянам челобитные, «крепости», «записи» и другие документы писали церковные дьячки. Когда их выбирали «миром», то в «записи» им поручалось «у наших всяких мирских дел у письма быть всегда готову». Можно предполагать, что эти профессионалы — посадские и сельские грамотеи — принимали участие в создании той своеобразной литературы, которая во второй половине XVII века не только тематикой, но и ее литературным оформлением сближается с челобитными, грамотами и другими документами, характеризующими «нестроение» в Русском государстве того времени. Профессиональные навыки ощущаются вполне отчетливо у авторов этих сатирических произведений: они владеют и деловым языком документов и церковным языком, причем весьма хорошо осведомлены в богослужебной литературе. Авторы сатир XVII века обнаруживают свою тесную связь и с устной поэзией... Вместе с приказными служащими, которые в это время были втянуты в литературную работу, так как им поручались переводы чисто литературных произведений, и площадные подьячие и церковные дьячки могли пробовать свои силы, придавая литературную форму тем темам, которые им подсказывали их клиенты-челюбитчики» (1) Из этой демократической литературной среды вышли остропародийные антиклерикальные сатиры второй половины XVII века. Образцом их может служить «Калязинская челобитная», мастерски написанная в форме жалобы, поданной монахами-пьяницами на своего «лихого архимандрита», который «забыл страх божий» и мучит монахов требованиями исполнения монастырского устава. Кроме того, этими требованиями он причинил ущерб казне, запрещая покупать вино, а во время длинных цер-
----------------------------------------
1. «История русской литературы», т. II, часть вторая. М.-Л., Из, СССР, 1948, стр. 188-189.
----------------------------------------
ковных служб «ладану да свечь много прижде», что также требует расхода денег. «Лихой архимандрит» из колоколов «много меди иззвонил и с чепей много железа перебил, кладучи на нас, богомольцев твоих». Словом, преследуя пьяниц, он «чють монастырь не запустошил», и уже «некому впредь стало заводу заводить, чтобы пива наварить и медом насытить и на остальные деньги вина прикупить и помянуть умерших старых пьяниц». «Калязинская челобитная» насыщена бытовыми подробностями монастырской жизни. В остропародийной форме она рассказывает о том, как живут монахи при «лихом архимандрите» и как им хотелось бы жить. Теперь им дают только «репу пареную да ретку вяляную, кисель с братом да посконная каша на взязовой мошке, шти мартовские, а в братины квас наливают». А нужно было бы им давать «для постных же дней вязига да икра, белая рыбица телное да две патовые, тиошки б во щтах да ушка стерляжья, трои бы пироги да двои блины, один бы с маслом, а другие с медом, пшонная бы каша да кисель с патокою, да пиво б подденное мартовское, да незаваренный бы мед». В заключение пьяницы-монахи просят назначить им «доброго архимандрита», который был бы «горазд лежа вино да пиво пить, а к церкви бы пореже ходил». Тогда, пишут монахи, колокола «велим в Кашин провозжать да на вино променять... ризы да книги вынесем в сушило, церковь замкнем, а печать в лупки обогнем, понамарей вышлем в слободу жить... да велим им звонить... в год по однажды». Хотя «Калязинская челобитная» дает гротескное изображение монастырской жизни, тем не менее нарисованная ею картина достаточно типична. Язык челобитной народен, авторская оценка дана в иронической интонации, сообщающей всему произведению остросатирический характер. «Калязинская челобитная» свидетельствует о развитии не только антиклерикальных, но и антирелигиозных настроений в демократических слоях русского народа, хорошо понимавшего связь церкви с правящим феодальным классом в стране. Поэтому «Калязинская челобитная» не ограничивается обличением только монастырских порядков, она затрагивает и другие стороны русской жизни второй половины XVII века. Она реалистически говорит о «кабацком разорении», вызванном стремлением пополнить «государеву казну». По царскому повелению, говорится в челобитной, «по всем монастырям и по кружалам осмотр учинили, и после смотру очистку лутших хороших бражников сыскали... для обрасца в Калязин прислали... и за едино бы учинить смышляли, как бы в государевой казне прибыль учинить, а себе в мошни денег не копить». «Калязинская челобитная» отразила острое недовольство народных масс, страдавших от притеснения как светских, так и церковных властей. Недаром вторая половина XVII века ознаменовалась новой грандиозной крестьянской войной, возглавленной народным любимцем Степаном Разиным. Остро классовый характер демократической сатиры этого времени сказался и в том что она была направлена против «богатых мужиков», злоупотреблявших правом распределения тягла в ущерб интересам «молодших» людей, что приводило нередко к полному разорению последних. Этой теме посвящена сатирическая «Азбука о голом и небогатом человеке». Все произведение представляет собой рассказ «голого» человека, вставленный в рамку «толковой азбуки», т. е в такую форму, когда каждая последующий фраза начиналась с названия буквы, идущей по порядку алфавита. Например:
Аз есьм голоден и холоден, и наг и бос, и всем своим богатеством недостаточен.
Бог животы мои ведает, что у меня нет ни полушки. Ведает весь мир, что мне ни пить, ни есть нечего и взять негде... и т. д.
