Н. В. Водовозов. "История древней русской литературы" Издательство "Просвещение", Москва, 1972 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
Конец XVII века, бывший вместе с тем началом новой эпохи, нашел отражение в нескольких замечательных произведениях литературы этого переходного времени. К ним в первую очередь относится «Повесть о Фроле Скобееве», о которой говорил И. С. Тургенев: «...это чрезвычайно замечательная вещь. Все лица превосходны, и наивность слога трогательна». Время написания «Повести» точно указано в одном из ее списков: «1680 году на свет произведена». Содержание «Повести» не сложно. В Новгородском уезде жил небогатый дворянин Фрол Скобеев, зарабатывающий на жизнь писанием прошений. Необеспеченная жизнь тяготила его, и он во что бы то ни стало хотел разбогатеть. Узнав, что у богатого боярина Нардина-Нащокина есть взрослая дочь Аннушка, Фрол задумал жениться на ней и получить богатое приданое. Конечно, сам боярин не согласился бы выдать свою дочь замуж за нищего дворянина. Поэтому Фрол решил обойтись без согласия отца. Всякими неправдами он проникает в усадьбу, знакомится с Аннушкой и соблазняет ее. Аннушке полюбился разбитной и ловкий молодой человек, и она не прочь была бы выйти за него замуж, если бы не знала, что отец будет против этого брака. А тут как раз Нардин-Нащокин вызывает дочь в Москву. Аннушка вынуждена уехать, хотя ей не хочется расставаться с Фролом Скобеевым. Но и Фрол не хочет упустить богатую невесту. Он едет за ней в Москву и там увозит Аннушку с ее согласия из родительского дома и женится на ней. Когда боярин Нардин-Нащокин узнает о дерзком похищении дочери, он жалуется царю, который «велел учинить публикацию о стольничьей дочери: ежели ея кто содержит тайно, чтоб объявили, ежели кто не объявит, а после объяснится, то смертию казнен будет. И Фрол Скобеев, слышав публикацию, не ведает, что делать». Однако Фролу удалось при помощи благоволившего к нему боярина Ловчикова убедить Нардина-Нащокина примириться с замужеством дочери и не преследовать похитителя. Когда горе родителей несколько улеглось, они послали слугу на квартиру к Скобееву проведать про Аннушку. Фрол, увидав слугу, велел жене лечь в кровать и притвориться больной. А слуге Фрол объяснил, что болезнь Аннушки происходит от отсутствия родительского благословения ее замужеству. Этим и другими уловками Фролу Скобееву удалось добиться прощения и получить от тестя богатое приданое. «Перестань плут ходить за ябедою! — сказал ему Нардин-Нащокин. — Имение имеется, вотчина моя в Синбирском уезде, которая по переписи состоит в 300-х дворах. Справь плут за собою и живи постоянно». Так осуществилась мечта Фрола Скобеева о «роскочной жизни», ради которой он пошел на такой большой риск.
«Повесть о Фроле Скобееве» — это не просто остроумный рассказ, дающий великолепное изображение русской жизни 80-х годов XVII века. Это прежде всего тонкая и меткая сатира на нравы и практику дворянско-боярской среды, вышедшая из демократических кругов, быть может, из-под пера какого-нибудь мелкого приказного служащего. Автор отнюдь не сочувствует Фролу Скобееву и не восхищается его успехами в жизни. Герой повести, с точки зрения автора, — мошенник по убеждению и плут по призванию. Он скорее хитер, чем умен, и более циничен, чем смел. До отъезда Аннушки в Москву он довольствовался денежными подачками от нее, когда же отъезд Аннушки лишил его источника дохода, он поспешил в Москву со словами: «хотя живот свой утрачу, а от Аннушки не отстану, либо буду полковник, или покойник». Успехами своими Фрол Скобеев обязан более другим, нежели себе. В первую очередь Аннушке, надоумившей его похитить ее из родительского дома. Сатирическая направленность «Повести» против господствующего класса несомненна. Имена ее героев не выдуманы автором. Фамилия Скобеевых упоминается в документах XVII века как дворянской семьи, проживавшей в Бежецком уезде. В 70-х годах XVII столетия были известны два стольника Ловчиковы — Иван и Степан Богдановичи. Фамилия Нардина-Нащокина довольно прозрачно намекала на ближнего боярина Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина, «царственныя, большия печати и государственных великих и посольских дел сберегателя», которого иностранцы, бывавшие в Москве, именовали «государственным канцлером».
Конечно, содержание «Повести» не являлось «былью», как хочет убедить читателя автор, но оно вполне типично для конца XVII века, когда уже заметно стало исчезать различие между боярином-вотчинником и служилым дворянином, когда обе эти группы одного класса были уравнены в правах. Добившись отмены «урочных лет», узаконенной XI главой Уложения 1649 года, предписывавшей «отдавати беглых крестьян и бобылей из бегов по писцовым книгам всяких чинов людям, без урочных лет», служилое дворянство почувствовало под собой твердую почву. Когда же в 1682 году было отменено местничество, а в 1684 году правительство официально разрешило «справлять» поместье умершего дворянина за его сыновьями, было полностью ликвидировано различие в правовом положении между помещиком-дворянином и боярином-вотчинником. Таким образом, успех служилого дворянина, «ябедника» и «плута», сумевшего породниться со знатным боярином-вотчинником, показан автором «Повести» как типическое явление того времени. Читатели-современники хорошо понимали мысль автора, что удача «небогатого дворянина» зависела не столько от его ловкости, сколько от благоприятных для него условий русской жизни, уравнявшей в правах дворянство и боярство. И вынужденная уступчивость спесивого боярина Нардина-Нащокина в свою очередь была объяснима не только его родительским «соболезнованием» о «заблудшей» дочери, но и политическим бессилием одряхлевшего боярства. Старый Нардин-Нащокин внял миролюбивому совету Ловчикова и отказался от своего намерения жаловаться на Фрола Скобеева государю потому, что он уже мало верил в государеву защиту от «бесчестья», хоть он и не забыл еще местнические счеты. Занимательнее всего конец повести: надменный боярин не только простил «вора» и «плута» дворянина, втершегося в зятья, но «справил» за ним свою «син-бирскую» вотчину в триста дворов и даже «учинил при жизни своей Фрола Скобеева наследником во всем своем движимом и недвижимом имении» (1). В «Повести о Фроле Скобееве» нет ни одного положительного героя. Все они принадлежат к эксплуататорскому классу, живущему паразитически и стремящемуся к праздной, обеспеченной жизни. Даже Аннушка руководствуется не столько любовью к Фролу Скобееву, сколько сознанием, что после потери невинности брак с ее соблазнителем является лучшим для нее выходом. «Уже быть так, того мне не возвратить»! — говорит она. Аннушка хладнокровно обманывает своих родителей, расчетливо
------------------------------------------
1. «Русская повесть XVII века». Гослитиздат, 1954, стр. 470.
------------------------------------------
играет на их родительских чувствах. Ни раскаяния, ни сожаления в ней не проявилось ни разу. Это достойная подруга своего «вора» и «плута» мужа. Отрицательны даже второстепенные персонажи «Повести», например мамка Аннушки, за подачку продающая честь своей питомицы. Автор «Повести», как справедливо утверждает И. Лапицкий, «не потакает и не потворствует своим сомнительным героям боярского и дворянского звания; на первый взгляд кажется, что автор только простодушно повествует, как они обманывают, унижают и посрамляют друг друга. Он редко высказывается сам, зато заставляет беззастенчиво действовать и откровенно говорить самих героев, обнажая их нравственное уродство. И здесь умный и насмешливый писатель обнаружил столько наблюдательности и проницательности, такое тонкое проникновение в затаенные человеческие помыслы и такое умение метко характеризовать двумя словами поступки своих героев, что созданная им «Повесть о Фроле Скобееве» по праву должна быть отмечена как выдающееся художественное произведение XVII века. Демократический характер сатиры «Повести о Фроле Скобееве» не вызывает теперь никаких сомнений: эту насмешливую сатиру воодушевляет народная ненависть к крепостникам, ее художественное мастерство отличает реалистическая устремленность в описании быта и нравов XVII века» (1). Художественный язык «Повести» характерен. Он близок к простой деловой речи московских приказов второй половины XVII века. Синтаксис «Повести» также прост: преобладают короткие фразы, без придаточных предложений. Фразы соединяются с помощью соединительного союза и, что создает впечатление ритмичности речи, напоминающей народный сказ. Но автор знает и модные слова, начинавшие тогда входить в русский язык: «персона», «банкет» и т. д. Знает он и нарочито изысканные выражения, свойственные речевой практике феодального класса того времени: «иметь обязательную любовь», «чинить вспоможение», «стал в великом сумлений» и т. п. Впрочем, автор «Повести» не дает читателю обмануться изысканной лексикой своих героев. Чуть только дело коснется их кровных интересов, они немедленно обращаются к подчеркнутым вульгаризмам: «Что ты, проклятая, надо мной зделала?» — кричит Аннушка мамке. «Чем ему, вору, кормить ее, и сам, как собака, голоден», — восклицает знатный боярин Нардин-Нащокин.
Хорошо развитая интрига, выразительный язык, юмор, элементы психологизма, реалистическая бытопись, сатирическая тенденция — все это обеспечило «Повести о Фроле Скобееве» длительный и прочный успех у читающей публики. В XVIII веке
------------------------------------------
1. См. статью И. Лапицкого «Повесть о Фроле Скобееве», цит. изд., стр. 473—474.
------------------------------------------
сюжет «Повести» был использован Иваном Новиковым для его новеллы «Новгородских девушек святочный вечер, сыгранный в Москве свадебным»; в XIX столетии на тот же сюжет драматург Дм. Аверкиев написал «Комедию о российском дворянине Фроле Скобееве и стольничьей Нардин-Нащокина дочери Аннушке». Наконец, в XX веке советский композитор Т. Хренников по мотивам «Повести» написал оперу «Фрол Скобеев». К концу своего семивекового развития литература русского средневековья подошла к критическому пересмотру всего того, что представлялось в прошлом неизменным, раз навсегда данным, непоколебимо утвержденным верою и обычаем. В новых, быстро меняющихся условиях, накануне близких и неизбежных реформ, перед русской литературой конца XVII века со всей определенностью встал вопрос о том, как жить дальше, как найти правильный путь в жизни человеку, порывающему с традиционным бытом и отношениями. Этим определяется то беспокойное поведение молодого поколения тех лет, которое легко впадало в ошибки, не будучи подготовленным к самостоятельному решению возникающих вопросов. Не удивительно, что такой важной теме были посвящены наиболее значительные произведения русской литературы конца XVII века. Уже Симеон Полоцкий в «Комедии о блудном сыне» коснулся этой темы, еще более остро она была поставлена в «Повести о Савве Грудцыне» — первом русском романе, созданном на рубеже между XVII и XVIII столетиями. В самом начале «Повести» неизвестный нам по имени автор ее подчеркивает важность взятой им темы: «Хощу убо вам, братие, поведати повесть сию предивную, страха и ужаса исполнену и неизреченного удивления достойну, како человеколюбивый бог долготерпелив, ожидая обращения нашего, и не изреченными своими судьбами приводит ко спасению». За двести лет до Достоевского автор «Повести» в сущности пытается создать своеобразное «Житие великого грешника», в котором средствами художественной литературы должны были решаться важнейшие морально-этические вопросы эпохи. Литературное мастерство автора «Повести» сказывается прежде всего в умелом развертывании широкого полотна русской жизни, охватывающего хронологически почти полвека, и ведении повествования предельно сжато. Начинает автор свою «Повесть» с 1606 года. «Бысть убо в 7114,— пишет он,— егда за умножение грехов наших попусти бог на Московское государство богомерского отступника и еретика Гришку Отрепьева, иже похити престол Российского государства разбойнически, а не царски. Тогда по всему Российскому государству умножися злочестивая литва и многие пакости и разорения народам российским на Москве и по градом творяху. И от того литовского разорения многие домы своя оставляху и из града во град бегаху». Эта интродукция сразу же открывает перед читателями широкую историческую перспективу, связывая частную жизнь героя «Повести», о котором будет рассказываться в дальнейшем, с большими событиями общенародной жизни.
В той же лаконичной манере автор «Повести» сообщает, что в 1606 году именитый купец Фома Грудцын переселился из города Великого Устюга в Казань, где не было «злочестивые литвы». В Казани Фома Грудцын дожил спокойно до конца «смуты», когда мог снова развернуть свою торговую деятельность, вместе со своим двенадцатилетним сыном Саввою «отъезжая вниз Волгою рекою овогда к Соли Камской, овогда во град Астрахань, а иногда за Хвалынское море в Шахову область». Через несколько лет («по некоем же времени») Фома Грудцын отплыл на своих кораблях в Персию, а сына послал к Соли Камской с товарами, также погруженными на корабли. Не доезжая Соликамска, Савва остановился в небольшом городе Орле у «нарочитого человека в гостинице». Человек этот хорошо знал Фому Грудцына и радушно встретил его сына. О приезде Саввы в Орел узнал старинный друг его отца купец Важен Второй. Он просит Савву к себе в дом, где знакомит его со своей молодой женой. Между молодой женщиной и Саввой возникает роман. После первого опьянения страстью Савва пытается прекратить связь с женой друга своего отца, но оскорбленная женщина поит его любовным зельем, после которого страсть Саввы вспыхивает с новой силой. Но жена Бажена, мстя Савве, отвергает его и заставляет уехать из дома Бажена. Симпатизирующий своему герою автор «Повести», впервые в истории русской средневековой литературы, внимательно прослеживает и описывает психологическое состояние влюбленного Саввы, который «сердцем же скорбя и неутешно тужаше по жене той. И нача от великия туги красота лица его увядати и плоть его истончеватися». Доведенный до полного отчаяния, Савва однажды, гуляя за городом, воскликнул: «И егды бы кто от человек или сам диавол сотворил мне сие, еже бы паки совокупитися мне с женою оного, аз бы послужил диаволу». Тотчас же Савва увидел идущего к нему юношу, который представился ему в качество родственника, тоже из рода Грудцыных, но тех, которые не уехали в Казань, а остались в Великом Устюге. Новоявленный родственник Саввы взялся помочь ему в горе, но в уплату попросил расписаться на бумаге, которую Савва подписал не читая. С тех пор удачи посыпались на Савву. Важен снова пригласил его к себе в дом. Молодая жена Бажена, «диаволом подстрекаема, радостно сретает его и всяким ласканием приветствоваше». И Савва вновь «уловлен бысть лестию женскою, паче же диаволом, паки запинается в сети блуда с проклятою оною женою». Слухи о том, что Савва «живет неисправно и непорядочно, и, елико было с ним отеческих товаров, все изнурил в блуде и пьянстве», доходят в Казань к его матери. Мать пишет Савве письмо, умоляя сына возвратиться домой, но Савва «посмеявся и ни во что же вменив» ее письмо. Наконец, возвратившийся из Персии Фома Грудцын сам пишет сыну «епистолию». Когда же и это не подействовало, Фома Грудцын приказал нагрузить корабли товарами и сам поехал к сыну. Однако родственник Саввы, каким-то-путем проведавший о намерении Фомы Грудцына, уговорил Савву не дожидаться приезда отца и уехать из города Орла. Савва послушался своего друга. Они отправились сначала в Козьмодемьянск на Волге, а потом в Павлов Перевоз на Оке и, наконец, в город Шую, где застали объявление о наборе солдат на войну с польским королем. На этом заканчивается первая, романическая часть «Повести», в основном посвященная описанию семейного быта русского купечества XVII века и «преступной» любви молодого Саввы. Далее следует рассказ о польской войне 1632—1634 годов и участии в ней Саввы, записавшегося по совету своего родственника в солдаты. Савва, всюду сопутствуемый родственником, удивляет своим «остроумием» полковника и быстро выдвигается из простых солдат в начальники. О нем узнает царский шурин боярин Стрешнев, а затем и сам царь Михаил Федорович. Когда русские войска осадили город Смоленск, занятый поляками, Савва совершает ряд геройских подвигов, быстро его прославивших. Подобно былинным богатырям, он трижды побеждает на поединках трех лучших польских витязей, исполинов силой. Завидуя его доблести, командующий русскими войсками боярин Шеин отсылает Савву в Москву, где последний останавливается у Сретенских ворот в доме стрелецкого сотника Якова Шилова. В третьей, заключительной части «Повести» автор говорит о тяжелой болезни Саввы в Москве, когда к умирающему Савве приходит его родственник и требует уплаты по расписке, данной Саввою ему в Орле. Савва понимает, что под видом родственника ему помогал сам дьявол, и приходит в ужас от своего легкомыслия. Савва молится богородице, прося ее о помощи. Во сне ему представилось видение. Богородица обещает спасти его, если он станет монахом. Савва соглашается. По повелению царя Михаила Савву приносят в собор Казанской богородицы на Красной площади, и в присутствии всего народа Савва получает исцеление, а данное им дьяволу рукописание падает к нему «заглаженное», т. е. в виде чистой бумаги. Вскоре после этого Савва постригается в московском Чудовом монастыре в Кремле, где «поживе лета доволна, ко господу одъиде с миром». По мнению большинства исследователей «Повести», она написана в Москве в 70-х годах XVII века и отличается большой исторической точностью, несмотря на имеющиеся в ней некоторые фантастические элементы. Так, род купцов Грудцыных-Усовых был широко известен на протяжении всего XVII века. Упомянутые в «Повести» лица: купец Важен, боярин Стрешнев, сотник Шилов и другие — также вполне исторические лица. Правдиво изображена в «Повести» русская жизнь того времени. Особенно подчеркнут патриархальный семейный уклад. Купец Груд-цын, отправляясь в далекий путь, не забывает своим домашним дать «яко же лепо обычное целование». Не менее типичен образ Бажена Второго, богатого купца, внешне благообразного и пользующегося общим уважением, женатого в третий раз на молодой женщине, которая спокойно изменяет старому мужу с молодым купеческим сынком. Наиболее интересен в «Повести» образ самого Саввы, беспечного, богатого юноши, пренебрегающего бытовыми традициями прошлого и желающего жить «по-своему», без оглядки на пример отцов, без уважения к авторитету старших. Савва легко поддается соблазну легкой жизни, он не задумывается о последствиях, вытекающих из его поступков, чувство ответственности ему незнакомо. Несомненно, под влиянием церковных воззрений нарисован в «Повести» образ «лукавой жены», являющейся орудием дьявола и уловляющей в свои сети несчастного юношу. Не лишены социально-политической окраски образы бояр Стрешнева и Шеина. На предложение боярина Стрешнева послужить в его доме Савва отвечает совсем в духе Даниила Заточника, предпочитая служить непосредственно царю, а не боярину. Резко отрицательно дан в «Повести» образ боярина Шеина, руководившего в войну 1632—1634 годов осадой Смоленска, позднее обвиненного в государственной измене и казненного после войны. «Масштабы, в которых изображается в повести русская жизнь, — пишет один из исследователей «Повести», — поистине замечательны. Это изображение дано по нескольким сюжетным линиям, каждая из которых в отдельности вполне достаточна для самостоятельного повествовательного произведения: жизнь купеческой семьи Грудцыных-Усовых на фоне событий «смуты»; преступная любовь Саввы и молодой жены Бажена; история продажи Саввой души дьяволу с замечательной картиной «царства сатаны»; приключения двух названых братьев — Саввы и беса; скромная жизнь семьи стрелецкого сотника Якова Шилова; былинно-образные эпизоды поединков Саввы с польскими «исполинами»; «чудо» от популярной в XVII веке иконы Казанской богородицы и пр. В связи с этим место действия повести многократно меняется: здесь и Устюг Великий, и Казань, и Орел Соликамский, и Козьмодемьянск, и Павлов Перевоз, и Шуя, и Москва, и военный лагерь под Смоленском. Число героев повести необычайно велико для древнерусских произведений, каждый из них наделен индивидуальными чертами и представляет собой законченный художественный образ. С особой полнотой дана художественная биография главного героя повести — Саввы Грудцына. Повествование в целом характеризуется богатой разработкой деталей, обилием побочных сцен (например, сцена на рынке в Павлове-Перевозе), неторопливостью рассказа» (1).
По мнению исследователей «Повести» (2), ее автор использовал биографические данные об одном из представителей исторической семьи Грудцыных-Усовых. По-видимому, было две линии этой купеческой семьи. Одна — осталась в Великом Устюге («их же род и доднес в граде том»), а другая, как сказано в «Повести», переселилась в Казань. Относительно второй линии документальных данных не имеется, так как соответствующих архивных материалов о 20-х годах XVII века не сохранилось. Поскольку Савва был единственным сыном Фомы Грудцына и в 30-х годах постригся в монахи, род казанских Грудцыных-Усовых вместе с ним и прекратился. Умер Савва, как сказано в «Повести», «поживе лета довольно», т. е. в старости. Возможно, он в Чудовом монастыре рассказал некоторым монахам историю своей жизни. Один из них после смерти Саввы написал эту «предивную, страха и ужаса исполненную и неизреченного удивления достойну» «Повесть», дополнив ее демонологическими элементами, особенно излюбленными в средневековой монашеской среде. Отсюда становится вполне понятен дидактический смысл «Повести». Автор-монах решительно осуждает «мирские» соблазны: погоню за богатством, заставившую Фому Грудцына послать юного сына с товарами в далекий город, нерассудительность старого Бажена, поселившего в своем доме неопытного Савву, похотливость жены Бажена, соблазнившей юношу, и слабоволие самого Саввы, лишенного в еще незрелые годы руководства опытных и близких людей.
Автор-монах наибольшее внимание уделил любовной истории Саввы, потому что в ней видел наибольшую опасность для начинающего жизнь юноши. Но объективно вторая часть «Повести», посвященная описанию похождений Саввы во время войны за освобождение Смоленска, получилась более значительной. Боевые подвиги Саввы — его смелая разведка в осажденном городе, три поединка с польскими «исполинами» — раскрывают лучшие черты характера главного героя, сражающегося за родную землю. Недаром в этих эпизодах «Повести» автор невольно использует-характерные приемы народной эпической поэзии. Подобно былинным русским богатырям, Савва проявляет необыкновенную физическую силу, бесстрашие, любовь к родине. Он бьется с врагами три раза, причем каждый раз опасность для него возрастает. Перед битвой Савва, подобно народным богатырям, получает «коня доброго» и оружие. Близость «Повести» в этой части к устному народному творчеству свидетельствует о демо-
------------------------------------------
1. «Русская повесть XVII века». Гослитиздат, 1954, стр. 389.
2. См. статью С. В. Калачевой. О датировке «Повести о Савве Грудцыне». ТОДРЛ, т. XI. М. —Л., Изд-во АН СССР, 1955, стр. 391—396.
-------------------------------------------
кратических взглядах ее автора, не заглушенных до конца общей церковно-дидактической концепцией «Повести».
Язык «Повести» типичен для конца XVII века. В нем встречаются слова, вошедшие в употребление именно в то время: епистолия, новобранцы, воинский артикул, команда и т. д. В то же время в «Повести» немало архаических выражений, свидетельствующих о том, что ее автор был хорошо начитан в церковной литературе: «И тако той Савва... падеся в сети любодеяний», «Савва же таковое писание прием и прочтет и ни во что вменив», «мнимый же брат, паче же реши бес, вскоре изъем из опчага чернила и хартию, дает юноши...» и т. п. В целом «Повесть о Савве Грудцыне», развернутая на широком историческом фоне, дающая мастерское изображение сложной психологии действующих в ней лиц, показывающая борьбу новых начал со старой традицией, умело разрабатывающая типические характеры в их индивидуальном проявлении, может быть признана стоящей в преддверии уже новой русской литературы, хотя и не порвавшей еще полностью связей со средневековой книжностью. Но самым высшим достижением русской литературы конца XVII века должна быть признана «Повесть о Горе-Злочастии», написанная замечательным, чисто народным стихом. Первая публикация этой «Повести» была сделана Н. Костомаровым в журнале «Современник» за март 1856 года. Публикации предшествовала статья издателя, восхищавшегося «величавым тоном, грустно-поэтическим чувством, живостью образов, последовательностью и стройностью рассказа, прекрасным народным языком и неподдельными красотами оборотов юной, народной, неиссушенной школою речи». Впрочем, Н. Костомаров тут же отмечал, что «философский тон и стройное изложение показывают в ней («Повести». — Н. В.) не чисто народное, а сочиненное произведение» (1). В сентябрьском номере «Современника» за тот же год была напечатана в дополнение к статье Н. Костомарова заметка А. Н. Пыпина, в которой подчеркивалась органическая близость «Повести» к русскому народнопоэтическому творчеству. «В Горе-Злочастии...— писал А. Пыпин,— нельзя найти ничего, что бы могло оскорбить слух, привыкший к мерному течению народнопоэтического слова». И далее в заметке указывалось: «По содержанию наша повесть не может быть причислена ни к духовному эпосу, ни к эпосу былин. В ней вовсе нет исторического элемента, принадлежащего последнему; нет и духовного сюжета, какие обыкновенно развиваются в первом: это — светская повесть, за которой всего приличнее оставить название, данное ей в старинной рукописи». Со взглядами Н. Костомарова и А. Пыпина целиком согласился Н. Г. Чернышевский, подчеркнувший, что «Повесть о Горе-Злочастии» «имеет особенную важность для истории нашей литературы именно потому, что представляется единственным образцом эпического рассказа из частного быта» (2). Н. Г. Чернышевский возражал против отнесения Ф. И. Буслаевым «Повести» к разряду таких произведений, которые «возникают как бы сами собою, не по соображениям и крайнему разумению одного какого-нибудь сочинителя, а по внутренней потребности целых поколений, как бы бессознательно зарождаются в недрах целого народа» (3). Позднейшие исследователи «Повести» полностью подтвердили справедливость взглядов Н. Г. Чернышевского. «Повесть», конечно, создана одним, притом гениальным поэтом, в совершенстве владевшим народным эпическим стихом. Но содержание «Повести» так верно выражает народную точку зрения, что она почти сливается с народными песнями о «Горе», созданными самим народом. По характеру своего дарования, по умению рассматривать частные явления жизни в перспективе судеб всего человечества неизвестный нам поэт конца XVII века оказывается близким одному из первых русских летописцев — Нестору. Подобно тому как в «Чтении о Борисе и Глебе» трагическая гибель братьев-князей возводилась к проискам дьявола, посеявшего зависть и вражду в семье князя Владимира, основоположника христианства на Руси, так и в «Повести» Горе-Злочастие преследует доброго молодца за то, что «учал он жити умеючи». Поэтому автор «Повести», подобно своему далекому предшественнику Нестору, начинает рассказ с извечной борьбы добра и зла в сердце человеческом, со времени появления первых людей на земле:
Человеческое сердце несмысленно и неуимчиво;
прелстился Адам со Евою,
позабыли заповедь божию,
вкусили плода виноградного...
и за преступление великое
господь бог на них разгневался...
Как следствие этого гнева за человеческое непокорство и стремление к новому, неизвестному, многочисленное потомство Адама и Евы было наказано теми же пороками и грехами:
Ино зло племя человеческо: вначале пошло непокорливо, к отцову учению зазорчиво, к своей матери непокорливо и к советному другу обманчиво.
-------------------------------------------------
1. Журнал «Современник», 1856, март, отдел 1, стр. 49—50.
2. Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, т. III. Гослитиздат, 1947, стр. 708.
3. Ф. Буслаев. Исторические очерки народной словесности и искусства, т. I, СПб., 1861, стр. 595.
-------------------------------------------------
Именно это свойство человеческого характера, по мнению поэта, и определило всю дальнейшую горестную судьбу человечества:
И за то на них господь разгневался, положил их в напасти великий, попустил на них скорби великий, и срамные позоры немерные, безживотие злое, сопостатные находы, злую немерную наготу и босоту, и бесконечную нищету, и недостатки последние.
Как истинный художник, автор «Повести» мыслит образами.. Общее он раскрывает в частном. Судьбу человечества — в судьбе одного человека. Поэтому герой его поэмы — обыкновенный человек, не имеющий даже собственного имени. Это «добрый молодец», это, по мысли автора, «всякий человек», т. е. типический характер, действующий в типических обстоятельствах. О своей судьбе герой «Повести» говорит теми же словами, какими автор «Повести» говорит о судьбе всего человечества:
Господь бог на меня разгневался, и пошли на меня беды великие, многие скорби неисцельные, и печали неутешные, скудость и недостатки, и нищета последняя.
И все это потому, что молодец захотел «жить, как ему любо», или, как он сам говорит:
Ослушался яз отца своего и матери, — благословение мне от них миновалося...
Какие же наставления родителей отверг молодец? Вот они:
Милое ты наше чадо, послушай учения родительского, ты послушай пословицы добрыя, и хитрыя, и мудрыя — не будет тебе нужды великия, ты не будешь в бедности великой.
Итак, родительская мудрость — это жизнь по пословице, по старине. Но сына не устраивает такая жизнь, он стремится к самостоятельности, к новому. За это и мстит ему Горе-Злочастие, неумолимая судьба, требующая от человека нерассуждающей покорности:
Не захотел ты им покоритися, постыдился им поклонитися,
а хотел бы жить, как тебе любо есть! А кто родителей своих на добро учение не слушает, того выучу я, Горе-Злочаcтие.
Образ Горя-Злочастия появляется в поэме как раз в тот момент, когда молодец, один раз уже наказанный за непослушание родителям, сумел собственными силами добиться успеха:
И учал он жити умеючи: от великого разума наживал он живота болшы старова; присмотрил невесту себе по обычаю...
Но не может человек удовлетвориться достигнутым. Вечно его мучит беспокойство, стремление к неизведанному, которое всегда кажется лучше того, что имеется. Как тень, следует за человеком Горе-Злочастие, отравляя сомнением его благополучие. Оно сеет подозрение и шепчет на ухо молодцу:
...быть тебе от невесты истравлену, еще быть тебе от тое жены удавлену, из злата и серебра быть убитому.
Добытое богатство, личное счастье непрочны: за них надо постоянно тревожиться и бороться. Не лучше ли отказаться от всего и найти покой в таком состоянии, когда терять уже нечего?
Али тебе, молодец, неведома нагота, и босота безмерная, легота, беспроторица великая? На себя что купить-то проторится, а ты, удал молодец, и так живешь! Да не богат: не мучат нагих, босых, и из того нагих, босых не выгонят, а с того свету сюда не вытенут, да никто к нему не привяжется — а нагому, босому шумит разбой.
Соблазнила доброго молодца легкая, беспечальная жизнь неимущего человека, в уши которого «шумит разбой», обещая даровую добычу. И не только доброго молодца «Повести» соблазняла такая жизнь. Автор «Повести» не мог не видеть в русской действительности конца XVII века обездоленных, нищих людей, скитавшихся «меж двор» и уходивших на окраины государства в связи с увеличивавшейся эксплуатацией и закрепощением трудящегося населения страны. Но автор «Повести», сочувствуя обездоленному люду, хорошо понимал, что путь, на который звало доброго молодца Горе-Злочастие, не приведет к «спасению», т. е. к действительно лучшей жизни. Горе-Злочастие способно только «над молодцем граяти, что злая ворона над соколом». Так где же выход? К каким итогам пришла русская средневековая литература за семь веков своего развития? Она не приемлет мир таким, каков он есть: с эксплуатацией, социальным неравенством, с вечной тревогой за завтрашний день. Но автор «Повести», подводя итоги своему раздумью, не мог предложить никакой конкретной программы переустройства общества. Это стало делом будущего. Герой его «Повести» уходит от жизни в монастырь, что было равносильно отказу от борьбы за лучшее будущее. Но гениальный поэт конца XVII века знал, что в человеческой природе заложено непреодолимое стремление к счастью, к лучшей, достойной человека жизни. Величайшей заслугой автора «Повести» явилось то, что он убедительно показал невозможность удовлетвориться достигнутым личным успехом и личным благополучием, когда кругом столько страданий и неизбывного горя народного. Эта высокая идея о счастье всего народа, а не отдельной человеческой личности перейдет как самый драгоценный завет из литературы русского средневековья к писателям позднейшего времени и явится той плодотворной основой, на которой расцветет великая русская литература XIX—XX веков, идейной силой и художественной красотой которой справедливо восторгается весь мир.
