5. Речевые особенности действующих лиц пьесы «Вишнёвый сад»
Действующие лица «Вишневого сада» в их социально-типической сущности и индивидуальных особенностях ярко проявляются средствами языка. Речь каждого действующего лица пьесы своеобразна, при этом в ней с особой полнотой раскрываются его типические и индивидуальные свойства. Язык Раневской отличен от языка Гаева и Симеонова-Пищика. Противоречивая сущность Раневской — ее искренность и манерность, непосредственность и излишняя впечатлительность, чувствительность — сказывается и в языке. Её речь изобилует словами и выражениями эмоциональной, а иногда и явно мелодраматической окраски. Например: безжалостно... измучил меня... умоляет вернуться; пожалейте меня; дрожит душа от каждого звука; клянусь вам; я сейчас умру; я мечтала... выдать её за вас. Ей свойственны эпитеты чувствительные, лирические, а иногда и явно приукрашенные, эстетизированные: милая моя, прекрасная комната, изумительный сад, ненаглядная дитюся, сокровище мое, приеду, моё золото. Она явно склонна к глубоко эмоциональным сравнениям: белое деревце склонилось, похоже на женщину; твои глазки играют, как два алмаза; как сумасшедшая. Подчёркнутая эмоциональность речи Раневской создается и синтаксическими средствами. Эти средства весьма разнообразны: повторение одних и тех же слов и оборотов во фразе (весь, весь белый, О моё детство, чистота моя), ритмико-мелодическое соотношение частей, составляющих фразу (...кто там поглядит за ним, кто удержит его от ошибок, кто даст ему во-время лекарства?), восклицательная и вопросительная интонация (Детская!.. Я не смогла! О, сад мой!.. Для чего? Для чего, мой друг?.. Что же, Петя? Отчего вы так подурнели? Отчего постарели?), единоначатие (Зачем так много пить, Лёня? Зачем так много есть? Зачем так много говорить?), умолчание, незаконченность, недоговоренность, прерывность фразы (Гриша мой... мой мальчик... Гриша... сын), обособленность фраз, их слабо выраженная связь: И теперь я как маленькая... (Целует брата, Варю, потом опять брата). А Варя попрежнему всё такая же, на монашку похожа. И Дуняшу я узнала...; Что же делать, дай... Ему нужно... Он отдаст.
Ритмико-мелодическая фраза Раневской проявляется по преимуществу трехчленными сочетаниями и тяготеет к форме градации, т. е. эмоционально-смыслового нарастания, например: О мой милый, мой нежный, прекрасный сад!.. Моя жизнь, моя молодость, счастье моё, прощай!
Искренность чувств, эмоциональность совмещаются у Раневской с излишней чувствительностью, заученной манерностью, что в ее речи выражается сентиментальная риторичность. Раневская, так много внимания отдававшая внешности, стремилась говорить красиво, изящно, деликатно. Того же она требовала и от других. Ее шокировали резкие выражения Трофимова, и она выговаривала ему: Но надо иначе, иначе это сказать. Но в стремлении к красивой, образной, эмоциональной речи Раневская часто пользуется словами и оборотами, намного более сильными, чем выражаемые в них чувства, и это приводит ее к ложной патетичности. Так, например, явно напыщенно звучат следующие её слова, обращенные к Трофимову: Ведь я родилась здесь, здесь жил мой отец и мать, мой дед, я люблю этот дом, без вишнёвого сада я не понимаю своей жизни, и, если уж так нужно продавать, то продавайте и меня вместе с садом. Раневская, неспособная на глубокие чувства, как известно, недолго мучилась утратой вишневого сада. Сентиментальной риторикой веет и от такой фразы Раневской: О, сад мой! После тёмной ненастной осени и холодной зимы, опять ты молод, полон счастья, ангелы небесные не покинули тебя... Явно сентиментально, манерно звучат и ее обращения к предметам детской комнаты: Шкапик мой родной... (Целует шкап). Столик мой... Сентиментальность Раневской с особой ощутимостью сказывается в ее пристрастии к уменьшительно-ласкательным суффиксам: мой старичок, мальчиком, милым студентиком, деревцо, голубчик. Ее чувствительность и манерность отчётливо проявляются так-же в излишне приподнятой, риторической метафоричности. Она говорит: Счастье просыпалось вместе со мной каждое утро; Если бы снять с груди и с плеч моих тяжёлый камень; душа моя высохла. В критической литературе уже указывалось, что неясность собственных намерений, обусловленная ее крайней непрактичностью и легкомыслием, ведёт Раневскую к частому использованию неопределенных наречий и частиц (В. А. К о в а л е в и Л. М. P о з е н б л ю м, Речевые характеристики основных персонажей пьесы А. П. Чехова «Вишневый сад», «Русский язык в школе», 1954, № 4, стр. 18.), например: Может быть, надумаем что-нибудь; Я всё жду чего-то; Неприятно почему-то, даже как-то не знаю, что думать, теряюсь; Говорите же что-нибудь, говорите. Речь Гаева, барина-сластены, склонного от безделья к безобидным, либеральным разглагольствованиям, представляет своеобразный сплав просторечия с превыспренней фразеологией. Свойственное ему просторечие проявляется словами и выражениями, связанными с вкусовыми ощущениями (анчоусы, позавтракили, курицей пахнет, селёдкой пахнет) и бильярдными интересами. Бильярдные термины служат Гаеву для выражения самых разнообразных душевных переживаний. Явно сконфуженный своей нелепой речью перед шкафом, он бормочет: От шара направо в угол! Режу в среднюю! Довольный придуманным им проектом спасения вишневого сада, он восклицает: От двух бортов в середину! Кладу чистого... Удовлетворённый увеселительной поездкой в город, он произносит: Жёлтого в середину. В глубоком раздумье о надвигающихся торгах на имение он говорит: Дуплет в угол... Краузе в середину... Разговорно-просторечная особенность языка Гаева с особой выпуклостью проявляется в любимом им словечке кого?, которое он произносит в нарочитом нарушении всякой логики. Например: Л о п а х и н. Да время идет. Г а е в. Кого? Или: Яш а. А вы, Леонид Андреевич, все такой же, как были.
Г а е в. Кого? В этом словечке как нельзя лучше, выразилась сущность барской надменности и высокомерности Гаева. М. Неведомский очень удачно сказал, что это словечко - «есть последний остаток барской спеси в фигуре Гаева. Этим презрительным, но невинным «кого?» он отстреливается и от хамски-наглых выходок лакея Якова, и от слишком развязного и очевидно лишённого, на его взгляд, всякой тонкости чувств Лопахина» (М. Н е в е д о м с к и й, 0 современном художестве, "Мир божий", 1904, № 8, стр. 21). Барское высокомерие Гаева отчетливо проявляется и в таких репликах, обращённых к Лопахину, как хам, какая чепуха. Вторая особенность речи Гаева, проявляющаяся превыспренной фразеологией, характеризует его как застольного оратора либерально-народнической складки. То влечение, род недуга, которое испытывает Гаев к фразе, к речам, блестяще используется Чеховым для пародирования либерального краснобайства. Заостряя социально-типические особенности либеральной фразеологии Гаева, Чехов создает такой классический образец сатирической пародии, какой является речь Гаева перед шкафом. Стоя перед шкафом, он говорит: Дорогой, многоуважаемый шкап! Приветствую твое существование, которое вот уже более ста лет было направлено к светлым идеалам добра и справедливости... Особенности речи Гаева как пустой, краснобайской декламации Чехов подчёркивает и ремарками. Во втором акте обращение Гаева к природе (О, природа, дивная и т. д.) предваряется такой ремаркой: негромко, как бы декламируя.
Внутренняя неорганизованность Гаева отражается в беспорядочности его речи. Он скользит от одной темы к другой. Например: Ну, детки, бай-бай... Подробности завтра, а теперь идите спать (целует Аню и Варю). Я человек восьмидесятых годов... Не хвалят это время... И т. д.
Облик глубоко провинциального, невежественного, весьма недалекого по уму, вечно занимающего деньги помещика Пищика выпукло раскрывается Чеховым и средствами его, речи, весьма бедной и примитивной. Пищик пользуется по преимуществу просторечными (небось, пропадай моя телега все четыре колеса, ан глядь, а там гляди, утречком, рубликов), фамильярными словами и оборотами (злодейка, на вальсишку, коньячком от тебя попахивает) и густо уснащает свою речь почтительными, ласкательными и хвалебными эпитетами (милая, почтеннейшие, очаровательнейшая, достойнейший, замечательнейшая, прекраснейшая, знаменитейший), выражениями, напоминающими, видимо, о его былой охотничьей страсти (попал в стаю — лай не лай, а хвостом виляй; голодная собака верует только в мясо) и присловьем Вы подумайте! В присловье Вы подумайте!, которое он на протяжении пьесы произносит восемь раз, ярко обнажается и его добродушие, и его бесхитростность, и его полнейшее, прямо-таки детски наивное неведение общеизвестного. Будучи от природы неразговорчивым, он говорит медленно, подбирая слова с трудом. Совершенно беспомощный в построении предложений, он пользуется по преимуществу краткими, прерывистыми фразами. Попытки произнести длинную реплику сводятся у него к бессвязному нагромождению слов. Например: Человек, надо правду сказать... достойнейший... И моя Дашенька... тоже говорит, что... разные слова говорит. Или:
Как? (Встревоженно.) Почему в город? То-то я гляжу на мебель... чемоданы... Ну, ничего... (Сквозь слезы.) Ничего... Величайшего ума люди... эти англичане... Ничего... Будьте счастливы...
Стремление к индивидуализации, так ясно обнаружившееся в языке Раневской, Гаева и Пищика, еще более проявилось в речи Лопахина. В речи купца Лопахина Чехов отразил и его жизненный путь, деревенское происхождение и его социальную сущность, и его связи, культуру и его глубоко индивидуальные свойства. Деревенско-кулацкое происхождение, малая культура Лопахина отчетливо проявились в его речи такими словами и фразеологическими оборотами, которые в своей совокупности отражают особенности мещанско-простонародного говора: папаша, мальчонком, прорва, страсть (в смысле «очень»), экий, ежели, небось, об эту пору, на деревне в лавке торговал, он выпивши был, огромадная, надо себя помнить, знай себе, мужик мужиком, нужно поубрать, какого дурака свалял.
Речь Лопахина пестрит словами и выражениями торгового коммерческого жаргона: «...Дериганов сверх долга сразу надавал тридцать... Он, значит, по пяти надбавляет, я по десяти... Сверх долга я надавал девяносто, осталось за мной». Или: «...заработал сорок тысяч чистого».
Человек строгого расчета, он очень часто прибегает в своей речи к цифрам: «Вы будете брать с дачников самое малое по двадцать пять рублей за десятину»; «до поезда осталось всего сорок семь минут! Значит, через двадцать минут на станцию ехать!» Его купеческо-приказчичья почтительность сказалась в таких словах и фразах, как ничего-с, покорно благодарим, а грубость, хвастливость и фамильярность в таких выражениях, как вылакал, за все могу заплатить, до свиданция, я все болтался с вами, зачем же нос драть, баба вы. Для речи Лопахина, постоянно вращающегося среди интеллигенции, хотя и мало, но читающего, большого театрала, естественны иностранные слова (проект, аукцион, циркуляция), отголоски литературно-книжной фразеологии: плод вашего воображения, покрытый мраком неизвестности. В его устах уместны и литературные цитаты, хотя и извращенные, как, например, в обращении к Варе: Охмелия, иди в монастырь.
Лопахин стремится говорить так, как говорят окружающие его образованные люди, но его малая культура ведёт к отклонениям, к вульгаризации, к своеобразному сплаву разговорно-просторечной, простонародно-областной и литературно-книжной речи. Он говорит: Позвольте вас спросить, как вы обо мне понимаете? Или: Всякому безобразию есть своё приличие. И еще: Музыка, играй отчётливо!
Свойственная Лопахину грубость проявляется в грубой, вульгарной лексике и фразеологии: Со свиным рылом в калашный ряд; Экая прорва; пишу я... как свинья; За все могу заплатить! Зачем же нос драть? Это называется вылакать. Важно отметить, что Лопахин, этот ловкий предприниматель, меняет манеру своей речи в зависимости от того, с кем он общается. С Епиходовым он говорит грубо; пренебрежительно: Отстань. Надоел. С Гаевым ой разговаривает иронически, показывая свое превосходство над ним: до свиданция; баба вы. С Трофимовым он беседует дружески, панибратски: Прощай, голубчик. Спасибо за всё. Ежели нужно, возьми у меня денег на дорогу.
Для Раневской он подбирает слова и фразы деликатные, приятные, красивые, исполненные глубокой симпатии: Но вы не беспокойтесь, моя дорогая, спите себе спокойно, выход есть...; Отчего же, отчего вы меня не послушали? Бедная моя, хорошая, не вернёшь теперь. По своему синтаксическому строению речь дельца Лопахина отличается ясностью, четкостью, логичностью, сжатостью. Например: Прошу внимания! Ваше имение находится только в двадцати верстах от города, возле прошла железная дорога, и если вишневый сад и землю по реке разбить на дачные участки и отдавать потом в аренду под дачи, то вы будете иметь самое малое двадцать пять тысяч в год дохода. Чехов, раскрывая сложную, противоречивую сущность характера Лопахина, показывает и его склонность иногда к повышенно-эмоциональной, ритмико-мелодической, эстетизированной фразеологии, например: Хотелось бы только, чтобы вы мне верили по-прежнему, чтобы ваши удивительные, трогательные глаза глядели на меня, как прежде. Или: И тогда ваш вишнёвый сад станет счастливым, богатым, роскошным... И еще: Господи, ты дал нам громадные леса, необъятные поля, глубочайшие горизонты, и, живя тут, мы сами должны бы по-настоящему быть великанами. Особенности языка Лопахина свидетельствуют о том, что перед нами не обычный, не ординарный купец, а купец с резко выраженной ндивидуальностью. Совокупностью типических и индивидуальных речевых особенностей Чехов рисовал весьма своеобразный, сложный в своей социально-психологической сущности характер купца. Но этот характер явился не плодом писательской фантазии, а отражением реальных отношений. Подобные купцы были в тогдашнее время, их Чехов встречал на своем жизненном пути (напомним хотя бы его знакомство с известным орехово-зуевским фабрикантом-меценатом С. Т. Морозовым). Чехов очень боялся, что сложность, индивидуальность Лопахина будет стёрта в сценическом исполнений, и поэтому неоднократно напоминал о ней. В письмах к О. Л. Книппер от 28 и ЗО октября 1903 года он писал: «Ведь это не купец в пошлом смысле этого слова, надо сие понимать... Лопахина надо играть не крикуну, не надо, чтобы это непременно был купец. Это мягкий человек» (А. П. Ч е х о в, Полное собрание сочинений и писем, т. 20, Гослитиздат, М., 1951, стр. 167, 169). Эту мягкость, тонкость, сложность Лопахина Чехов отразил и в его языке. В речи действующих лиц Чехов стремился раскрыть не только многогранность их внутреннего облика, но и богатство национального языка.
С особой силой это богатство выявилось им в речах положительных действующих лиц. Убедительным свидетельством тому служит речь Трофимова и Ани. Речь Трофимова, представителя демократических идей, обличающего старый общественный строй и зовущего к созиданию нового мира, — речь пропагандиста, привыкшего много говорить, хорошо владеющего словом, лексически богатая, образная, яркая, по преимуществу сложно-сочинённая. Он широко пользуется социально-политической и научной терминологией, резко отличающей его от всех других действующих лиц пьесы: рабочие, интеллигенция, крепостники, азиатчина, труд, правда, истина, мистическое, богатые и нищие, в смысле обмена веществ, физиологически, энергия, философствуют и т. д. Ведущая речевая интонация Трофимова — разоблачающая, убеждающая и призывающая. Изобличая старое и пропагандируя новое, Трофимов говорит взволнованно, эмоционально, патетически. Он использует контрастные противопоставления (называют себя интеллигенцией, а прислуге говорят «ты»), единоначатия (Надо перестать восхищаться собой. Надо бы только работать), повторы (большинство... интеллигенции... ничего не ищет, ничего не делает), пропуски членов предложения (Твой отец был мужик, мой — аптекарь), восклицательные и побудительные формы фразы (Вперёд! Мы идём неудержимо к яркой звезде, которая горит там вдали!), утверждение в вопросительной форме (Укажите мне, где у нас ясли — где читальни?), или в форме эмоционально-смыслового нарастания (Верьте мне, Аня, верьте!.. Я могу обходиться без вас, я могу проходить мимо вас, я силен и горд) и другие средства ораторской речи. Трофимов обращается к ярким, глубоко эмоциональным сравнениям, например: Солнышко моё! Весна моя! Его речь метафорична. Он говорит: Вся Россия — наш сад; мы идём неудержимо к яркой звезде... Пропагандистско-ораторская установка его речи проявляется и стремлением к завершающим мысль итоговым положениям. Например: Надо... работать. Или: Чтобы начать жить в настоящем, надо искупить наше прошлое, покончить с ним, а искупить его можно только страданием, только необычайным, непрерывным трудом. Поймите это, Аня. Неясность социальных идеалов и путей их достижения, столь характерная для Трофимова, сказалась в явном налете риторичности, влечении к поэтически туманной, абстрактной фразе, например: Будьте свободны как ветер; Душа моя... была полна неизъяснимых предчувствий. Облик Ани Раневской, кристально чистой, непосредственной, восторженной, устремленной к правде, живущей мечтами о лучшей жизни для всех, с изумительной яркостью раскрывается в ее речи. Эта речь — последовательно литературная, прозрачно ясная, непосредственная; глубоко эмоциональная и мелодическая. Глубокая эмоциональность и ритмико-мелодический строй речи Ани создаются повторением отдельных слов и выражений (в фразе Моя комната, мои окна; у неё ничего не осталось, ничего; ушла, ушла без оглядки), членением фразы на ритмико-мелодические доли (Шесть лет тому назад умер отец, через месяц утонул в реке брат Гриша, хорошенький семилетний мальчик); расположением частей предложения и целых фраз в порядке их эмоционально-смыслового нарастания (Милая, добрая, хорошая моя мама, моя прекрасная, я люблю тебя... я благословляю тебя...); необычной расстановкой слов в предложении (Я не спала всю дорогу, томило меня беспокойство) и другими средствами. Ритмико-мелодическому строю речи Ани содействуют и элементы ее метрической организации. Аня не говорит стихами, но ее речь настолько композиционно собрана, упорядочена, что отдельные фразы или их части приобретают свойство определенного размера. Вот для примера фразы и их части, построенные ямбически:
— Я спать пойду. Спокоиной ночи, мама. — Пройдёмте здесь. — Ты всё об одном...
— Не спится. Не могу. - ...но всё же я покойна. Спасибо дяде. Придавая речи Ани благозвучность, Чехов использовал даже рифму: «Я не спала в дороге четыре ночи... теперь озябла очень». Внутренняя чистота и красота Ани отразилась и красотой применяемых ею сравнений: Глубокая радость опустится на твою душу, как солнце в вечерний час, — говорит она матери.
По благозвучности, по композиционной стройности и ритмико-мелодической организованности речь Ани самая совершенная из всех действующих лиц «Вишнёвого сада». Присущая Ане сентиментальность сказывается в ее речи обилием «чувствительной» лексики (дядечка, дядя... милый; Мне вдруг стало жаль мамы, так жаль) и недоговоренностью, усиливающей эмоциональную окраску фразы: Мама потом все ласкалась, плакала...; Боже мой, боже мой... Речевое своеобразие свойственно не только основным, ведущим, но и второстепенным действующим лицам пьесы «Вишневый сад». Речь конторщика Епиходова, человека умственно ограниченного, недалекого, малоразвитого, хотя и читающего «разные замечательные книги», косноязычна. Комический облик Епиходова, неуклюжего, самолюбивого, умственно убогого, но считающего себя необыкновенным, «образованным» человеком, отчетливо осуществляется и в его языке — явно комическом, даже водевильном. Претендуя на образованность, он пользуется книжными и иностраными словами, но по своей малограмотности, вульгаризированно, в немотивированном смешении с разговорно-просторечными. Его фраза нередко состоит из разностильных слов и выражений родной речи: — Не могу одобрить нашего климата. (Вздыхает.) Не могу. Наш климат не может способствовать в самый раз. — За границей все давно уж в полной комплекции. — Я желаю побеспокоить вас, Авдотья Фёдоровна, на пару слов. Здесь, как справедливо замечает П. Г. Стрелков, «изысканная учтивость» сочетается с разговорной идиомой «на пару слов» (П. Г. С т р е л к о в, 0 речевых стилях в пьесе А. П. Чехова «Вишневый сад», «Известия Академии наук СССР, Отделение литературы и языка», т. Х, вып. 2, 1951, стр. 137).
Епиходов употребляет неправильные, алогичные словосочетания и обороты: — С меня взыскивать, позвольте вам выразиться, вы не можете. Или: — Вот видите, извините за выражение, какое обстоятельство, между прочим. И еще: Я развитой человек, читаю разные замечательные книги, но никак не могу понять направления, чего мне, собственно, хочется, жить мне али застрелиться, собственно говоря, но тем не менее я всегда ношу при себе револьвер.
Епиходов до крайности загромождает свою речь вводными словами и выражениями. Например:
Собственно говоря, не касаясь других предметов, я должен выразиться о себе, между прочим...
Или: Но, конечно, если взглянуть с точки зрения, то вы, позволю себе так выразиться, извините за откровенность, совершенно привели меня в состояние духа. Он пользуется несообразными сравнениями: «Вы, Авдотья Федоровна, не желаете меня видеть... как будто я какое насекомое». Или: «Судьба относится ко мне без сожаления, как буря к небольшому кораблю». О речи Епиходова хорошо сказала Дуняша: «Человек он смирный, а только иной раз, как начнет говорить, ничего не поймёшь. И хорошо, и чувствительно, а только непонятно».
Своеобразие речи лакея Яши в сочетании слов и выражений простонародно-просторечных (само собой, ежели), внешне лакейской учтивости и подобострастия (позвольте, сиюминуту, да-с, тут можно пройти-с), грубо-фамильярных, циничных (хоть бы ты поскорее подох) и подражательных, заимствованных им из разговоров своих господ (не могу с вами не согласиться; приятно выкурить сигару на чистом воздухе). Немотивированное смешение книжности и просторечности приводит его к таким разностильным фразам, как: - Я такого мнения, Ермолай Алексеич: народ добрый, но мало понимает. Книжное "такого мнения" здесь соседствует с явно просторечным "мало понимает". Подобные фразы подчеркивают невежественность Яши. Грубая сущность Яши, развращённого бездельной жизнью в Париже, великолепно обнажается в его первом обращении к Дуняше: огурчик! И не случайно, что это обращение повторяется Яшей во втором действии — так оно ярко характеризует весь его пошло-цинический внутренний облик. Бедность речи Яши, лексически весьма ограниченной, лишенной изобразительности, эмоциональных красок, сухой, скупой, отрывистой, отражает пошлость, скудность его внутреннего облика. При этом стремление говорить, подражая господам, придает его речи вульгарно-мещанскую претенциозность. Речь горничной Дуняши представляет своеобразный сплав разговорно-просторечной лексики и фразеологии ее социального круга и особенностей языка её господ, использованных упрощенно, неправильно. Она может говорить (когда бывает естественной, искренной) хорошим языком человека, связанного с народом. Так, например, очень просто она беседует с Аней в первой их встрече: Вы уехали в великом посту, тогда был снег, был мороз, а теперь?.. Как непосредственны её прощальные слова, обращённые к Яше: Хоть бы взглянули разочек. В ее речи отчетливо проступают элементы профессиональной учтивости. 0 знакомых своих господ она говорит в множественном числе: ...В бане спят, там и живут. Боюсь, говорит, стеснить. Но, подражая своим господам, в частности и в особенности слабонервным барышням, Дуняша по своей малограмотности искажает, вульгаризирует особенности их лексики и фразеологии, и ее речь становится искусственной, манерной, комической. Так, например, обращаясь к лакею Яше, она произносит: И если вы, Яша, обманете меня, то я не знаю, что будет с моими нервами. Или: Я страстно полюбила вас, вы образованный, можете обо всём рассуждать. Не желая продолжать беседу с Епиходовым, она говорит: Прошу вас, после поговорим, а теперь вы оставьте меня в покое. Теперь я мечтаю (играет веером). Особенно комическое впечатление производит её нарочитое подчёркивание своей чувствительности, нежности и деликатности. Например: Я сейчас упаду, всего боюсь... Ах, упаду! Или: Нежная стала, такая деликатная, благородная... И последнее: Я такая деликатная девушка, ужасно люблю нежные слова. Для речи Шарлотты Ивановны, немки-гувернантки, свойственны неверные для русского языка словоупотребления (вы такой хороший мой идеал), ошибки в согласовании (Вы, сударыня, мне тоже очень понравился), в строении фразы (А я прыгала salto mortale и разные штучки), обращения к немецкому языку. Практичность, недалекость, грубоватость, чувствительность и религиозность Вари глубоко раскрываются в её скупой, краткой, рассудительной речи, сочетающей в себе лексику и фразеологию практически-деловую (пора и честь знать; все ли вещи привезли, я приказала...), бранную (видела подлеца; бесстыдник; убирайся же вон отсюда!; Возьмите вашу гадость!) и ласкательно-обходительную (душечка, родная, красавица, мамочка, дядечка), религиозную (воля божья, господь с вами, если бы господь помог). Ее религиозно-монашеские настроения великолепно выражаются в любимом ее выражении: Благолепие! Речь добродушного, патриархально преданного своим господам старого лакея Фирса характеризуется простонародно-областным произношением слов (кофий, небось, не в охотку, бесперечь), обращением к поговорочным (молодо-зелено!) и почтительным (чего изволите?) выражениям, неторопливостью, слабой, по преимуществу сочинительной связью предложений (а воля вышла, я уже старшим камердинером был. И помню все рады...) часто повторяемым присловьем (Эх ты... недотёпа!..).
* * *
Язык Чехова отличается необыкновенной объемностью. У него нет пустых, лишних, банальных слов. Каждое его слово предельно насыщено и действенно. Раскрывая социально-психологическую сущность своих персонажей, показывая их внутренние отношения, Чехов нередко обращается к средствам косвенного, двойного значения слова, к его многозначительности. Вот, например, в первом акте Аня и Варя говорят о продаже имения, а в это время в дверь заглядывает Лопахин, мычит (ме-е-е) и тут же уходит.
Это появление Лопахина и его насмешливо-издевательское мычание явно многозначительно. Имея предваряющий характер, оно как бы молнией освещает все будущее поведение Лопахина: ведь именно он купил вишнёвый сад, стал его владельцем и грубо отказался от Вари, терпеливо ожидавшей его предложения. Несколько позже Раневская, взяв у Вари телеграммы из Парижа, рвёт их, не читая, и произносит: С Парижем кончено... Этими словами Любовь Андреевна говорит и о том, что она решила кончить свою кочевую жизнь вне родной земли, и о том, что она безвозвратно порвала с своим «содержантом». Слова «С Парижем кончено» являются своеобразным итогом рассказа Ани о богемном образе жизни её матери в Париже и того чувства огромной радости возвращения на родную почву, в родной дом, которое испытывает Раневская. Лопахин после приветственной речи, обращенной Гаевым к шкафу, произносит одно слово: Да... Но в этом слове выражено и удивление перед наивным ребячеством Гаева, и ощущение ничтожества Гаева, который в то же время то и дело барски третирует Лопахина, и презрение к Гаеву. Во втором акте Аня и её мать задумчиво повторяют одну фразу: Епиходов идёт, но каждая вкладывает в нее совершенно иной, многозначительный смысл, связанный с их различным пониманием жизни и раздумьем о ней. Явно многозначительны слова Трофимова из того же акта: Да, восходит луна. (Пауза.) Вот оно счастье, вот оно идёт, подходит все ближе и ближе, уже слышу его шаги. Многозначительный, реально-символический смысл в устах Трофимова имеют такие слова, как яркая звезда и долг. Огромный подтекст несут слова Ани в третьем акте: Мы насадим новый сад, роскошнее этого. Широкий смысл вкладывает Чехов и в слова Ани в четвертом акте: В дорогу!.. Прощай, старая жизнь! В критической литературе уже отмечалось обилие в пьесах Чехова так называемых «внутренних разговоров» (С. Б а л у х а ты й, Чехов-драматург, Гослитиздат, 1936. стр. 281), когда люди говорят об одном, а думают о другом, когда посредством внешне безобидного, «нейтрального» разговора на бытовую тему ведется сокровенный, глубоко психологический диалог. Подобным разговором является диалог, происходящий во втором акте между Лопахиным, Раневской и Гаевым после требовательного вопроса Лопахина: Согласны вы отдать землю под дачи или нет? Не желая дать положительного ответа, но в то же время не видя иного выхода, они «тянут», занятые думами, они отвечают «нейтральными» репликами, не имеющими отношения к вопросу Лопахина. В том же акте, раздумывая о путях спасения имения, но скрывая свои мысли под «нейтральными» словами, Гаев произносит: Дуплет в угол... Краузе в середину. В третьем акте Яша, сообщая Раневской о том, что старик, принесший из города известие о продаже имения, давно ушел, смеется. Это раздражает Раневскую, и она с досадой спрашивает его: Ну, чему вы смеетесь? Чему рады? Явно скрывая причину своего смеха, Яша ответил: «Очень уж Епиходов смешной». Епиходова рядом с ним не было, и ответ Яши придуман. Но смеётся он, как уже отмечалось в литературе о Чехове, от радости, что имение продано. С продажей имения связаны его мечты об отъезде с Раневской за границу, в Париж. Особенно ярким примером «внутреннего разговора» является последний диалог Вари с Лопахиным. Перебрасываясь пустяшными фразами о какой-то вещи, якобы потерянной Варей, о своих делах, о погоде, они ведут сложную и решающую беседу о своих чувствах друг к другу. Глубокая индивидуальная характерность, емкость, многозначительность, так присущие языку действующих лиц пьесы «Вишнёвый сад», представляют собой выражение стилевой манеры Чехова. Это основные особенности его принципа речевой характеристики действующих лиц. Своим искусством устно-диалогической индивидуализации действующих лиц Чехов довершил работу драматургов критического реализма и в особенности Островского. В. В. Виноградов справедливо пишет, что «В творчестве Чехова прием стилистической индивидуализации драматического языка достигает высшего предела» (В. В. В и н о г р а д о в, 0 языке Толстого, «Литературное наследство», 35 — 36, стр. 190).
