С. Вишенков "Александр Можайский" Издательство ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия", Москва, 1950 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
Перешли к монтажу горизонтального и вертикального рулей, к проводке к ним тросов управления. Для
большей надежности управление рулями сделали дублированным. Установили оцинкованные баки для
горючего.
Немало времени занял монтаж специального оборудования. Можайский несколько раз переставлял креномеры, компас, барометр, служивший
высотомером, термометр, прицел, измеритель скорости.
Александр Федорович уходил из своей своеобразной сборочной мастерской, когда долгий летний день
близился к концу.
Часто изобретателя сопровождал Голубев. С наслаждением вдыхая вечерний воздух, они медленно
шли по тропинке, петлявшей по зеленым пологим
склонам, постепенно переходившим в равнину. За ней
сверкало большое озеро Безымянное.
Как-то они спустились к озеру. Было тихо.
Александр Федорович повернулся спиной к берегу,
пристально рассматривая склоны, оценивая их крутизну.
— Где бы нам лучше произвести пробу? — задумчиво произнес Можайский. — Надо весьма осторожно произвести испытания. Если случится неудача, такую свистопляску затеют, что не будешь знать,
куда деваться.
— У нас здесь все верно,— осторожно заметил
Голубев,— должна быть полная удача, Александр
Федорович.
— Для взлета нужна как можно большая мощность, чтобы увеличить быстроту разбега. Хорошо бы
при разбеге пустить аппарат под уклон: получится
дополнительная скорость, и машина быстрее оторвется от земли.
— Это верно, — сказал Голубев. — Только все
склоны в кочках и выбоинах. Как бы не поломать
тележки на такой скорости.
— Можно устроить деревянный настил, — ответил Можайский. — И по настилу делать разбег...
— Вот это будет замечательно! — подхватил Голубев. — Это будет просто и хорошо.
Они пошли дальше. Озеро Безымянное кончилось.
За ним тянулось озеро Дудергофское. Впереди, слева, высилась Воронья гора.
— А ну-ка, братец, — предложил вдруг Можайский, — кто раньше взберется на верхушку?
— Давайте поспорим, — ответил Голубев, у которого весело заблестели глаза.
Пробираясь сквозь густой орешник, хватаясь за
тонкие стволы сосен, Александр Федорович взбирался вверх. Сердце учащенно билось. Изредка в него
точно впивались колючки.
Голубев держался в двух шагах сзади, делая вид,
что отстает.
— Да-а, не то, что десяток лет тому назад, — сокрушенно сказал Можайский. — Годы берут
свое. Тяжело дыша, он взобрался, наконец, на вершину
горы. Оттуда было видно далеко вокруг. Впереди тянулись леса, перелески, озера, луга. В синей дымке
купался Петербург.
Можайский стал пристально (в который раз!) рассматривать склоны, с которых намеревался совершить
взлет. Среди зеленого травяного покрова тянулись
ленточки проселочных дорог.
— Во-он, — указал Можайский, — вдоль той
дорожки и устроим настил. Пробовать машину придется тебе, Иван Никифорович. Я староват для этого.
Ты молодой, здоровый. Полетишь, как вот эти птица. Первый в мире полетишь. Счастливец!
Голубев с нескрываемым восхищением глядел на
Можайского. Метавшийся на вершине горы ветер трепал полы его сюртука, лохматил густую бороду.
Высокого роста, с простертой ввысь рукой, с вдохновенным лицом, Можайский мечтательно глядел
вдаль...
Отдохнув, они стали осторожно спускаться по
другому склону горы. Показалась зеленая крыша
дачи.
...Сборочные работы приближались к концу. Хотя
они производились секретно, в печать все же просачивались кое-какие сведения.
Еще весной 1882 года в «Петербургском листке»
была опубликована статья, в которой говорилось, что
«в Петербурге действительно устраивается летательная машина, на которой ученые, инженеры, строители намерены перелететь из Петербурга прямо на
Всероссийскую выставку».
В конце июня аппарат вчерне был закончен сборкой. Оставалось отрегулировать машины, опробовать,
как тянут винты, доделать кое-какие мелочи.
Невдалеке от барака выбрали площадку, огородили ее глухим забором. За эту загородку и закатили
самолет, прикрепили его якорями к земле. Запускал
двигатели Голубев. Он передвинул рычаг, увеличил
обороты. Винты вращались все быстрей, их поверхности сливались, превращаясь в радужный диск.
Аппарат рвался вперед, цепи, натягиваясь, прочно
держали его.
— Хорошо тянет, — говорил Можайский, удовлетворенно потирая руки. — Ну, ребята, если не на
этой, то уж обязательно на следующей неделе полетим. Поднимем якори — и вперед, в воздушное плавание!
Иван Голубев останавливал двигатели и принимался за их регулировку, потом он тщательно осматривал валы и передачи от машин к винтам, крепления
тросов.
Можайский, выбрав ровную площадку, приступил
к своеобразным рулежкам. То Александр Федорович, то Голубев поочередно садились в машину и,
увеличивая обороты двигателей, быстро катились
по площадке, проверяя, насколько аппарат слушается
рулей.
Затем вновь приступали к проверкам и регулировкам. Тем временем на длинном и пологом склоне, облюбованном Можайским, саперы сооружали деревянный настил. К середине июля все было готово. Аппарат был
многократно проверен, машины опробованы и отрегулированы. Наклонная взлетная дорожка была построена. Александр Федорович отправился в Петербург пригласить в Красное Село на испытание самолета представителей военного и морского ведомств и
Русского технического общества.
В назначенный день прибыли наблюдатели. От
морского министерства приехал генерал-майор Богословский и капитан первого ранга профессор Алымов.
Прибыли Спицын и Печковский.
Испытания происходили негласно. Вокруг красносельских военных лагерей со всех сторон были
выставлены караульные посты. Солдатам было
приказано никого не пропускать в район испытаний.
На площадке, которой начиналась взлетная дорожка, носом против ветра стоял самолет Можайского.
Представители военного и морского ведомств и
Русского технического общества в течение нескольких
часов осматривали аппарат. Можайский давал пояснения.
— Господа, — сказал в заключение Александр
Федорович, — цель сегодняшних испытаний состоит
в том, чтобы проверить принцип, может ли плоскость,
движущаяся с помощью винтов наклонно к горизонту, давать подъемную силу, достаточную для перемещения в воздухе людей и грузов. В верности этого
принципа я имел возможность неоднократно убеждаться опытами над моделями. Теперь благодаря заботам и помощи русских людей, понимающих великое научное и военное значение воздухоплавания для
России, мне представилась возможность доказать, что
втот принцип пригоден и в отношении аппарата, который сможет поднять человека.
— Я надеюсь, — продолжал Можайский, — что
опыты над этим аппаратом дадут нам возможность
приобрести новые полезные сведения, важные для
дальнейшего развития воздухоплавания. Вспомните,
как выглядели первые паровые суда. Они были намного тихоходней и неповоротливей парусных. И вот
прошло немного лет, а паровые суда повсюду получили распространение. Пройдут еще годы, и человек с
помощью воздухоплавательных снарядов навсегда покорит воздушный океан.
Раздались рукоплескания. Голубев, чтобы не показать своего волнения, отвернулся. Наконец все
приготовления были закончены.
Голубев поднялся в лодку и запустил машины.
Винты завертелись, поблескивая на солнце стальными
ободками. Можайский приказал закрепить якори и
дать полный ход машинам. Гул усилился, винты исчезли, на их месте возникли сверкающие диски. Цепи
натянулись до предела.
— Малый ход — скомандовал Можайский.
Голубев передвинул рычаги, винты перешли на малые обороты.
Иван Никифорович соскочил на землю, и Можайский снова проинструктировал его.
— Лети только прямо, сворачивать в сторону ни
в коем случае не надо. Как поле перелетишь — опять
малый ход машинам и садись. Понял?
— Понял, Александр Федорович.
— Ну, лети.
Голубев снова поднялся в лодку, занял место у
штурвала. К этому времени дувший с утра ровный и
легкий ветерок изменил свое направление, стал порывистым.
Выждав, когда ветер несколько утих. Можайский
подал команду.
Голубев перевел рукоятки управления. Быстрее завертелись винты. Аппарат тронулся с места и, ускоряя бег, понесся по деревянному настилу. Вот аппарат у края взлетной дорожки, и вдруг раздается
громкое «ура». Колеса отделились от настила. Машина в воздухе.
Можайский, забыв про свой возраст, побежал за
самолетом. За Александром Федоровичем бросились
его помощники и друзья.
Голубев летит над полем. Уже недалеко берег озера. Механик сбавляет обороты. Колеса касаются земли. Вдруг резкий порыв ветра приподнимает правое
крыло, левое задевает о землю. Можайский замирает
на месте, у него подкашиваются ноги... Но самолет
тут же выравнивается, подпрыгивая на кочках, бежит
дальше. Все облегченно вздыхают.
В тот же миг Можайский попадает в чьи-то объятия. Его обнимают, наперебой жмут руки, поздравляют с победой. Так же горячо вес приветствуют Голубева.
— Это великая победа! — гремит профессор Алымов. — Это блестящее доказательство правоты вашего принципа!
— Это замечательно! — поздравляет Богословский. — Я счастлив, что дожил до дня, о котором
всегда мечтало человечество. От всей души, от имени
патриотов русского воздухоплавания поздравляю вас
с великим успехом.
По лицу Александра Федоровича Можайского
катились слезы радости. Голубев был взволнован не
меньше своего учителя и друга.
Открывалась новая славная эпоха в многовековой
борьбе человека за покорение воздушного океана.
Глава XVI
Это было замечательное достижение русского изобретателя, первым в мире решившего одну из сложнейших задач науки и техники.
В наше время, когда авиация достигла такой высокой степени развития, особенно ясно видно, какую
выдающуюся роль сыграл самолет русского изобретателя.
Конструктивная схема самолета Можайского явилась классическим решением чрезвычайно трудной
вадачи создания летательного аппарата тяжелее воздухе. Много разных конструктивных схем было предложено уже после Можайского изобретателями разных
стран. Но в этом соревновании победило творение
русского ученого. Именно по его схеме строятся
современные самолеты.
Его «воздухолетательный снаряд» был монопланом. Подавляющее большинство современных летательных аппаратов также монопланы.
Первый в мире самолет состоял из пяти основных
частей: крыла, создающего подъемную силу; фюзеляжа; силовой установки из двух двигателей и трех винтов, создающих необходимую для движения тягу;
взлетно-посадочного устройства в виде четырехколесной тележки; хвостового оперения, имевшего вертикальные и горизонтальные рули, чтобы направлять
полет аппарата.
Все современные самолеты имеют такие же основные части.
Ценность изобретения Можайского была понята
и многими его современниками. Они им гордились.
Его чествовали на заседаниях научных обществ, на
публичных лекциях и собеседованиях.
Объясняя на научном собеседовании устройство
летательных аппаратов разных систем, профессор
Кузьминский говорил: — На первом месте должно быть поставлено предложение Александра Федоровича Можайского. Существенная часть его аппарата заключается в применении к аэроплану (наклонной к горизонту под небольшим углом плоскости) легкой паровой машины, весящей с паровым котлом, наполненным водой, не более четырнадцати фунтов на индикаторную силу, что, как
известно, составляет весьма малый вес для паровой
машины.
— Многие принимались строить летательные аппараты, подражающие полету птиц, — докладывал на
публичном собеседовании ученый секретарь VII отдела Русского технического общества. — Однако далеко
не все еще при своих изобретениях обращались к помощи науки. Они думали схватить, так сказать, быка
прямо за рога и терпели жестокие неудачи. Некоторое время назад разбился Лютер. Его аппарат
состоял из парашюта и двух крыльев, приводимых
в движение руками. Аэроплан, проектированный англичанами Бутлером и Эдварсом, напоминал форму
детской бумажной стрелы. Это и была игрушка. Таких и подобных проектов существует множество. Но,
к сожалению, большая часть их является результатом чисто кабинетных размышлений...
Из числа более практических и более научных
проектов, от которых можно ожидать решающих результатов, я должен указать на аппарат господина
Можайского. Этот аппарат основан на тех строго научных данных, которые нам хорошо известны, а не составляют плода фантазии, ни на чем не основанной.
Я не сомневаюсь, что благодаря трудам Можайского задача многих веков будет решена!
Последние слова оратора были встречены дружными аплодисментами по адресу ученого. Александр Федорович от смущения краснеет, теребит бороду, в которой уже много седых волос. Он
поднимается из-за стола, раскланивается, благодарит за интерес и внимание к его трудам.
О работах Можайского стало известно и в Москве.
Воздухоплаватель Печковский, присутствовавший на
испытаниях самолета, подробно рассказал о них своим
московским друзьям.
Заслуги Александра Федоровича были отмечены
даже официальным начальством. Ему было присвоено звание генерал-майора, а некоторое время спустя
звание контр-адмирала.
Но он нисколько не обольщался полученными
результатами. Он был необыкновенно строг к себе
к понимал, что все достигнутое до сих пор не только
не дает ему права на покой, но, наоборот, обязывает
еще с большей энергией и упорством продолжать
трудиться. Начальная цель была им достигнута:
«воздухолетательный снаряд» — аппарат тяжелее
воздуха, о возможности создания которого было столько споров, — существовал, совершил полет. Но впереди лежал еще большой и трудный путь усовершенствования самолета. И этот немолодой уже человек,
которому все чаще напоминало о себе больное сердце,
с прежней настойчивостью продолжал двигаться вперед по давно избранному пути.
С юношеским пылом приступил он к созданию
проекта своего второго самолета.
Задуманное дело осложнялось тем, что левое
крыло самолета, задевшее при посадке землю, оказалось поврежденным, и продолжение весьма нужных экспериментальных полетов стало невозможным.
Несмотря на это. Можайский рассчитывал закончить свою новую работу в короткий срок. Он придумывал остроумные опыты, которые позволили бы подвергнуть тщательной проверке результаты его теоретических расчетов. Он проектировал испытательные
устройства и вместе с Голубевым создавал их.
Шесть месяцев упорного труда, наполненного поисками новых, более совершенных решений проблемы,
пронеслись незаметно.
И вот в один из январских дней 1883 года он
сообщает о своих трудах VII отделу Русского технического общества.
Зал заседаний полон. Здесь присутствуют
представители и других отделов. С напряженным вниманием все слушают Можайского.
— Милостивые государи! — начал он свое сообщение. — После испытания моего аппарата дальнейшие
занятия по разработке вопроса дали возможность добиться более точных и определенных результатов.
Прежде всего я стремился уточнить величину вертикальной и горизонтальной составляющей действующих сил. Испытуемая плоскость устанавливалась мной
при помощи оттяжки под углом к горизонту. Плоскость привязывалась к шнуру, продетому через
блок, укрепленный наверху стойки, установленной на
небольшой тележке. К другому концу шнурка я привязывал гирьку, лежавшую на тележке. Потом тележка приводилась мною в быстрое движение, и, когда скорость ее достигала определенной величины,
плоскость поднималась и держалась в воздухе, поднимая за собой гирьку, уравновешивая ее.
Я проделал множество опытов и пришел к
заключению, что при уклоне плоскости к горизонту
в шесть градусов отношение подъемной силы к силе
любого сопротивления имеет наибольшее значение.
Это отношение и принято мною в основу моего воздухолетательного прибора.
Полтора часа длилось сообщение Можайского. Он рассказал о проекте своего нового самолета, в чем он
конструктивно отличается от первого. Он сообщил о
том, что его новый аппарат будет крупнее прежнего
и рассчитан на значительную дальность и продолжительность полета. Он далее доложил, что нашел более
выгодным помещать все три винта впереди крыла самолета и что придумал такие винты, у которых коэфициент полезного действия гораздо выше, чем у прежних. И тут же, на заседании, продемонстрировал новые
модели своих винтов. Вращаемые часовым механизмом, они быстро катили по полу четырехколесную тележку.
Можайский показал на чертеже, где будет находиться место механика, который в полете управлял бы
двигателями, как устроен механизм, поворачивающий
задние колеса тележки, — это облегчит передвижение аппарата на земле.
Разумеется, ему потребовалось произвести полный перерасчет аэродинамики самолета, и мощность двигателей для нового аппарата оказалась гораздо большей, чем у прежних машин. Так как двигателей,
которые ему нужны, нигде не производят, то он собирается их самолично спроектировать и заказать.
Много важных усовершенствований придумал талантливый изобретатель. Все они были строго обоснованы, научно доказаны.
Понятно, что на таком широком совещании трудно было во всех подробностях рассказать о своих
работах.
— Я прошу многоуважаемых членов седьмого отдела, — сказал в заключение Можайский, — создать специальную комиссию, которой я мог бы представить все мои расчеты по вновь созданному прибору.
Комиссия была избрана. В нее вошли М. А. Рыкачев, П. Д. Кузьминский, И. С. Колобнин. Были
также приглашены профессора Н. И. Тверской и В. Л. Кирпичев — от II, механического, отдела Русского технического общества.
Около трех недель комиссия изучала новый проект
Александра Федоровича. В специальном решении комиссия писала: «Прибор г. Можайского основан на
принципе аэроплана. Он состоит из матерчатой
плоскости, наклоненной к горизонту под малым углом. Посредине этой плоскости приделана лодка на
колесах. В лодке помещается сильная и легкая паровая машина, приводящая в движение три винта...
Все три винта расположены в передней части прибора.
В задней части находится руль.
Действием винтов прибор сначала покатится по
поверхности земли с возрастающей скоростью, причем
вследствие сопротивления воздуха на матерчатую плоскость возбуждается подъемная сила. Когда скорость
движения будет настолько велика, что подъемная сила
превзойдет вес прибора, он отделится от земли и будет продолжать свое движение в воздухе; с помощью
руля прибору можно сообщать желаемое направление
вправо, влево, вверх, вниз».
Далее в решении приводились расчеты Можайского,
формулы, которыми он пользовался для определения
главных величин; описывались опыты, которые им
производились, и установки, созданные для экспериментов.
«Комиосия считает желательным, — говорилось
в заключения, — чтобы Отдел оказал содействие
А. Ф. Можайскому окончить его прибор и произвести интересные опыты над летательным аппаратом
столь больших размеров».
Все эти выводы Рыкачев доложил на специальном
заседании членов VII отдела. Выводы были одобрены. Решено было послать в военное министерство
просьбу о субсидии и дожидаться по этому поводу
ответа. Рыкачеву поручили отстаивать ходатайство в
совете Русского технического общества.
Чтобы ускорить решение вопроса о субсидии, члены VII отдела выступали с публичными лекциями.
Они разъясняли слушателям, что изобретение Можайского является тем реальным средством, которое одно
лишь может способствовать покорению воздушной
стихии. Лекторы убедительно доказывали, что с изобретением Можайского наступает новая победная эра в
истории завоевания воздушного океана.
Однако решение военного министерства стало известным лишь 10 мая. Начальник главного штаба сообщил, что VII отделу на производство разных опытов и исследований установлена ежегодная субсидия
размером в одну тысячу рублей.
Это была смехотворно малая сумма. Восемьдесят
три рубля двадцать пять копеек в месяц! У VII отдела столько прорех, что отпущенными деньгами не заткнуть и десятую их долю. Где уж тут Можайскому рассчитывать на помощь!
«Этого и следовало ожидать, — горестно думал
Александр Федорович. — Сколько раз мне приходилось переживать такого рода отказы! Одна надежда — на собственные силы и помощь людей, которые
заботятся о нуждах отечества более, чем некоторые
наши министры».
Хотя многие проекты и труды русских изобретателей сплошь и рядом опережали труды заграничных
исследователей, бездарных чиновников царя Александра III это мало трогало. Они стремились точно подражать всему тому, что делалось за рубежом. Теряя
время на повторение многих неудачных опытов, выполненных в иностранных армиях, царские чиновники
более предпочитали вступать в рискованные соглашения с иноземными авантюристами, бросавшимися на
легкую добычу, чем помогать русским изобретателям.
Горечь и обиду вызывали у передовых людей
такие меры царского правительства. Недаром известный инженер Зарубин, выступая в то время в защиту
проекта Можайского, писал: «...На точных математических истинах... основывается закон, объясняющий силу и действия каких бы
то ни было летательных машин, созданных руками
человека.
И вот этим-то именно законом наши специалисты-дилетанты не только не пользуются, но, видимо, относятся с полнейшим пренебрежением, и только потому,
что он открыт и сформулирован не каким-либо заграничным авторитетом, а русским человеком, между тем
как наши специалисты-дилетанты привыкли слушать
только иностранных авторитетов, которым они верят
на слово, и бессознательно, как обезьяны, повторяют
все, что бы они ни сделали и что бы ни сказали.
В этом явном пренебрежении к самостоятельному умственному труду русского человека, в раболепном поклонении всем без разбора заграничным авторитетам
и в обезьянническом им подражании, к сожалению,
усматривают у нас признаки самой высокой цивилизации».
В этой обстановке Александру Федоровичу предстояло вести дальнейшую борьбу за свой новый самолет.
Когда Голубев пришел узнать, не потребуется ли
его помощь, Александр Федорович был, как всегда,
тверд и спокоен.
— Наиболее трудно для нас будет построить двигатели, — сказал он. — Но мы преодолеем препятствия. Мы не одиноки. Найдутся люди, которые
нам помогут. Сейчас важно сохранить аппарат. Со
временем починим крыло. Используем в новой машине все части старой, которые будут пригодны. Это
намного удешевит работу. Может быть, удастся перевезти машину на Балтийский завод и там сделать
нужные перестройки. За дело, Иван Никифорович!
Глава XVII
Жизнь все чаще подтверждала практическую
ценность воздухоплавания, раскрывающиеся перед
ним перспективы.
В конце концов рутинеры из царских ведомств
вынуждены были зашевелиться.
В декабре 1884 года снова была учреждена Комиссия по применению воздухоплавания, голубиной
почты и сторожевых вышек к военным целям. Председателем этой комиссии был назначен заведующий
гальванической частью инженерного корпуса генерал-лейтенант Боресков.
Ржавая царская машина, с натугой и скрипом, тронулась с места. И каждый шаг генерал Боресков делает с оглядкой на заграницу. Не дай бог опередить заграницу!
Десятки замечательно смелых проектов талантливых
русских изобретателей мариновались в долгих ящиках
царских канцелярий. Большой и разносторонний
опыт, накопленный еще много лет назад отечественными воздухоплавателями и строителями аэростатов,
усилиями агентов иностранных разведок и царских
чиновников, был предан забвению. Позабыты труды
академика Захарова и крестьянина Михаила Лаврентьева. Даже по поводу строившегося в России первого в мире дирижабля комиссия, возглавляемая генералом Вересковым, вынесла решение, что и в том
благоприятном случае, если бы постройка увенчалась
полным успехом, все это дело было бы несвоевременным.
И такое решение было принято всего за несколько лет до того, как Цеппелин построил свой дирижабль!
Почти все средства, которые были выделены в
1885 году на цели воздухоплавания, генерал Боресков
истратил во Франции, приобретя там два воздушных шара: «Орел» объемом 1 000 кубических метров
и «Сокол» объемом 1 100 кубических метров.
«Орел» очень плохо держал газ, быстро терял
подъемную силу и вскоре был выброшен. «Сокол»
также оказался не лучше «Орла».
Доставленные из Франции два комплекта материальной части привязного шара, два перевозных газодобывательных аппарата, паровые лебедки тоже
были весьма низкого качества.
Еще десять лет назад русские конструкторы создали значительно более совершенную аппаратуру, чем та, которую приобрел генерал Боресков. Но их труды стараниями генерала Герна и его единомышленников были похоронены. Теперь царское правительство вынуждало русских ученых повторять то, что
ими давно было пройдено.
Недаром даже много позже описываемых событий на одном из заседаний Русского технического
общества профессор Кузьминский с досадой говорил:
«В заключение же выражу пожелание воздухоплавательному отделу нашего общества предоставить заниматься воздушными пузырями воздухоплавательной
команде военного министерства, а начать активную деятельность по исследованию и даже постройке воздухоплавательных приборов более целесообразных, чем
неуправляемые баллоны..
Между тем Александр Федорович Можайский
упорно боролся за свой второй самолет.
К лету 1885 года ученый закончил разработку
проекта нового 50-сильного двигателя, явившегося настоящим чудом для техники того времени.
Машина имела необычайно малый удельный вес, немногим более четырех килограммов на каждую лошадиную силу. Технические качества этого двигателя
оставались долгие годы непревзойденными. Даже бензиновый 16-сильный мотор, примененный в 1903 году
американцами Райт, имел больший удельный вес, чем
машина русского изобретателя.
Александр Федорович завершил также окончательную разработку проекта своего второго самолета
и направил военному министру специальную докладную записку, в которой, подробно сообщая о своей
работе, просил помочь ему осуществить постройку
нового самолета.
Докладная записка Можайского была переслана
генералу Борескову. Он не верил в возможность
создания летательных аппаратов тяжелее воздуха
и решил побыстрее отделаться от изобретателя,
которого в узком кругу называл назойливым фантастом.
— Ведь ваш проект уже однажды рассматривался
комиссией генерала Паукера, — сказал Боресков пришедшему к нему на прием Можайскому. — Насколько
я знаю, комиссия вынесла довольно определенное решение.
— Но это решение было ошибочным. Аппарат
был мною построен и испытан. С тех пор прошло несколько лет, и мои последующие занятия дали ряд
новых практических выводов, благодаря которым возможно осуществить постройку нового, более совершенного аппарата, пригодного уже для широких практических целей.
— Да-а, — со злорадством протянул Боресков. —
Ваш аппарат был построен и испытан. И при первом
же испытании настолько повредили крыло, что нельзя было совершить второго...
— Господин генерал! — еле сдерживая себя от
гнева, воскликнул Можайский. — Разве вам не известны подобные случаи при испытании новых любых машин, в том числе и хорошо изученных морских судов? Разве такие случаи порочили идею той или
иной машины?
— Известны. Но я глубоко убежден, что создание летательных машин тяжелее воздуха — чистейшая утопия. И тратить средства на подобные затеи
неразумно. Я не вижу никакого повода к тому, чтобы
удовлетворить ваше ходатайство.
И генерал Боресков поднялся из-за стола, давая
понять, что разговор окончен.
Генерал Боресков выражал мнение многих высших царских чиновников. Даже в начале XX века
газета «Петербургские ведомости» писала: «...в обществе довольно сильно распространено мнение, будто
попытки специалистов изобрести летательный аппарат, который можно было бы двигать в воздушной
среде в любом направлении, совершенно независимо
от ветра, напоминают попытки мечтателей, трудившихся над квадратурой круга, отыскиванием философского камня, вечного двигателя и элексира бессмертия». Под словом «общество» газета имела в виду правящую царскую верхушку и некоторых официальных представителей науки.
Но в русской науке были и другие деятели, которым были близки и дороги судьбы родины, судьбы
важных научных открытий, сделанных ее сынами.
Именно благодаря помощи этих людей после утомительных полуторалетних хлопот делу Можайского был,
наконец, дан некоторый ход.
Осенью 1886 года морское министерство обратилось с просьбой к правлению Обуховского сталелитейного завода изготовлять за счет морского ведомства
по указанию отставного контр-адмирала Можайского,
не испрашивая каждый раз особого разрешения, некоторые части его аппарата, которые не вызовут
больших издержек.
«На поделки же более ценные, — говорилось в заключение этого письма, — надобно испрашивать у Министерства каждый раз особого разрешения».
— Наконец мои хлопоты увенчались успехом, —
говорил Можайский начальнику Обуховского завода,
своему старому другу контр-адмиралу Колокольцову. — Надеюсь, Александр Александрович, что на
вверенном вам заводе у меня уже не будет никаких
препятствий.
— Можете вполне рассчитывать на мою помощь,
дорогой Александр Федорович, — ответил Колокольцов. — Здесь, на заводе, вы всегда будете желанным
гостем. Сооружение нового двигателя началось.
Почти каждый день в одни и те же часы Можайский появлялся на заводе. Он заходил в цех полевых
орудий. В нем изготавливались цилиндры, коленчатые валы, поршни, штоки. Осмотрев уже готовые детали, объяснив рабочим, что и как следует делать, ученый направлялся в следующий цех.
Высокий, широкоплечий, опираясь на толстую
палку, Александр Федорович медленно шел от одного станка к другому, беседовал с мастерами...
Год с небольшим спустя сборка двигателя была
закончена. Осталось изготовить специальный паровой
котел. Но в это время грянула беда. В дело вмешался член правления Обуховского завода тайный советник Гадд. Ему уже давно было не по душе, что
постройка двигателей идет столь успешно, и он ломал
голову, раздумывая, под каким предлогом остановить
работу.
На одном из заседаний правления завода Гадд истребовал прекратить постройку двигателей до получения новых указаний министерства.
— Я сомневаюсь, чтобы морское министерство
согласилось и далее финансировать этот малообещающий заказ, — заявил он.
— Генерал Борссков неоднократно говорил мне о
никчемности всей этой затеи с летательными аппаратами тяжелее воздуха, — поддержал своего коллегу
председатель правления. — И мы обязаны предупредить об этом министерство.
Напрасно протестовали присутствовавшие здесь
Можайский и Колокольцов. Постройка двигателей
была прекращена.
Это был новый тяжелый удар. Но и он не смог
сломить воли и настойчивости талантливого ученого.
Он снова вступил в борьбу и одержал победу. После
почти восьмимесячных хлопот постройка двигателей
возобновилась.
К концу 1889 года обе машины были готовы.
Можно было приступить к установке их на самолет.
Можайский, заканчивая последние чертежи, ввел в
конструкцию различные новшества.
Наступил 1890 год. Пришел петербургский март,
туманный, пасмурный.
Скромно, в кругу самых близких родных и друзей,
Александр Федорович отметил день своего 65-летия.
Кроме сыновей Александра и Николая, на празднование были приглашены самые близкие друзья:
Спицын, Кузьминский, Федоров, Голубев.
Как и следовало ожидать, за столом главным образом говорили об авиации. В узком кругу эти люди
могли вслух возмущаться консервативностью и продажностью царских чиновников, всячески мешавших
работе отечественных изобретателей и во всем отдававших предпочтение иностранцам.
— Но это время пройдет, — убежденно говорил
Можайский. — С каждым годом все больше русских
людей начинает трудиться над созданием летательных
аппаратов тяжелее воздуха. Помнится, в семьдесят девятом году на съезде естествоиспытателей и врачей выступал с докладом молодой, очень способный человек,
обративший на себя всеобщее внимание,—Жуковский Николай Егорович. Он теперь профессор, ведает кафедрой в Московском университете и готовится читать студентам специальный курс, посвященный вопросам летания. Это уже большая победа. У них там,
в Москве, чуть ли не целая лаборатория, в которой
студенты испытывают различные модели летательных аппаратов, ставят опыты по изучению законов
сопротивления воздуха. Они хотят строить большие
воздухолетательные снаряды. И таких исследователей в нашей стране будет с каждым годом все
больше.
Можайский все больше возбуждался. — Будущее только за летательными снарядами тяжелее воздуха. Не наша вина, что нам еще не удалось совершить на таких летательных снарядах путешествия, скажем, из Петербурга в Москву. Но будет
время, друзья, когда наши деятели науки и техники смогут вполне успешно трудиться на благо любимого отечества.
— Чтобы скорее наступило это время! — воскликнул Спицын.
Разошлись рано. Утром 10 марта Александр Федорович почувствовал себя плохо, остался в постели.
Вызвали врача. Он определил воспаление легких.
Девять дней боролся организм Александра
Федоровича с болезнью. Но годы брали свое. Надломленный упорной работой, тяжелой борьбой за свое
изобретение, замечательный русский ученый угасал. 19 марта 1890 года его не стало.
Немного людей провожало Можайского в последний путь. Продажные буржуазные газеты, расписывавшие на все лады работы иностранных воздухоплавателей, посвятили кончине замечательного ученого весьма
скупые некрологи.
Но передовые русские люди не забыли великого
подвига Александра Можайского. В 1904 году в «Записках Русского технического общества» профессор
Е. С. Федоров писал: «Нельзя обойти молчанием нашего соотечественника адмирала Можайского А. Ф.
Он построил около 25 лет тому назад аэроплан, способный поднимать человека. Насколько мне известно,
аэроплан Можайского был первым построенным
и подвергавшимся испытаниям прибором такого
типа, предназначенным для поднятия людей в
воздух».
Прошло еще несколько лет. В 1910 году в Петербурге проходила «неделя воздухоплавания».
Русские летчики демонстрировали перед сотнями
тысяч зрителей свое искусство управлять машинами.
Газеты были заполнены сообщениями об этих полетах. В одной из статей, озаглавленной «Первые воздухоплаватели», говорилось: «Неделя авиации» в Петербурге показала, что в деле завоевания воздуха мы стояли первыми в мире... Первые монопланы разрабатывались в России морским офицером А. Можайским...»
«...По жестокой иронии судьбы, — писала другая газета, — самое имя первого изобретателя аэроплана
А. Ф. Можайского не попало в ряды имен завоевателей воздуха, где ему должно быть отведено почетное
место по справедливости».
Лишь в наше, советское время имя замечательного пионера авиации Александра Федоровича Можайского заняло достойное место среди других славных имен завоевателей воздуха.
В трудных, невероятно трудных условиях работали в годы царизма передовые русские ученые. Но во
имя любви к родине, во имя ее славы и могущества они мужественно преодолевали стоявшие на их пути
препятствия, шли на лишения и жертвы, чтобы принести пользу отечеству. Они жили мечтой о том времени, когда наука будет целиком служить интересам народа, когда простые люди смогут пользоваться благами, которые она может дать. Эти передовые деятели науки трудились для, лучшего будущего, верили,
что оно придет.
К началу XX века русскими учеными были выполнены чрезвычайно важные исследования в области
авиации. Труды Менделеева и Рыкачева, Можайского и Жуковского, Чаплыгина и Циолковского выдвинули нашу авиационную науку на первое место в мире. Именно в нашей стране впервые в мире были созданы научные методы постройки самолета. Опираясь на достижение родной авиационной
науки, русские конструкторы смело решали труднейшие технические задачи. В нашей стране были
построены первые в мире четырехмоторные самолеты «Русский витязь» и «Илья Муромец»,
первые в мире гидропланы, первые авиационные парашюты. Основоположником современного высшего
пилотажа, сыгравшим исключительную роль в деле развития авиационной техники, явился знаменитый
летчик Петр Николаевич Нестеров.
Консерватизм, косность, равнодушие к судьбам
родины со стороны высших царских чиновников, предпочитавших закупать за границей самолеты устаревших типов, чем строить машины, созданные русскими
конструкторами, хотя эти машины были и лучше
иностранных; прямое предательство со стороны многочисленных чиновников, занимавших ответственные
посты в различных министерствах; крайне слабая
техническая база — все это тормозило развитие отечественной авиации.
Настоящий расцвет нашей авиации начался лишь
после Великого Октября. Под руководством большевистской партии, лично товарища Сталина в нашей
стране созданы крупнейшие, оснащенные по последнему слову техники научно-исследовательские учреждения, построены передовые заводы авиапромышленности, воспитаны замечательные кадры авиационных
конструкторов.
Из года в год растут и ширятся успехи нашей
авиации. Многие десятки международных рекордов,
завоеванных советскими летчиками на советских самолетах, блистательные перелеты Валерия Чкалова и
Михаила Громова, успешный полет научной экспедиции на Северный полюс и много других славных страниц было вписано летчиками Советской страны в историю развития авиации.
В полной мере показала свою грозную мощь
сталинская авиация в годы Великой Отечественной
войны. Она наголову разбила «хваленую» гитлеровскую авиацию, завоевала господство в воздухе и, тесно взаимодействуя с другими родами войск, участвовала в достижении всемирно-исторической победы над
врагом.
Замечательных успехов достигла наша авиация в
послевоенный период. В дни всенародных праздников,
в дни Воздушного Флота СССР миллионы наших
людей любовались новейшими совершенными советскими самолетами, которыми так мастерски управляют наши летчики.
Мы горды сознанием того, что первый в мире самолет поднялся в воздух с русской земли, что его
творцом был талантливый русский человек — Александр Федорович Можайский, первым решивший
труднейшую задачу, над которой безуспешно трудились десятки изобретателей разных стран.
