А.А.Волков. "Русская литература ХХ века. Дооктябрьский период." Издательство "Просвещение", Москва, 1964 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
Рассказом «Емельян Пиляй» Горький начинает знакомить читателя с миром людей, отверженных буржуазным обществом. «Емельян Пиляй», «Дед Архип и Ленька», «Убежал», «Нищенка», «Челкаш», «Однажды осенью», «Коновалов», «Зазубрина», «Супруги Орловы», «Бывшие люди», «Мальва» и другие рассказы дали повод буржуазной критике назвать Горького певцом босячества.
Этим определением критики, в большей или меньшей мере страдавшие социальной глухотой и слепотой, пытались принизить социальное значение горьковского разоблачительства. Они видели опасность произведений Горького для буржуазии, но не понимали их глубокого смысла. Босяки никогда не были и не могли быть героями Горького. Описание «дна жизни» у Горького самым существенным образом отличалось от очерков народнических и буржуазных писателей и публицистов на ту же тему.
Горького не интересовала «живописность» быта отверженных; в его рассказах и очерках о босяках не было снисходительной жалости к ним и того буржуазного «альтруизма», в основе которого лежали самолюбование и фарисейская мысль о себе: «как я хорош, как я милосерден». Нет, рассказы Горького о босяках были «жестокими» рассказами. В них не было пассивного сострадания, лицемерных слез. Горький подчеркивал в своих босяках все то, что возвышало их над мещанской средой. Главным для Горького было их стремление освободиться от прописной морали буржуазного общества, суть которой сводилась к охране собственника и всего награбленного им. «Деклассированные» люди, описанные Горьким, свободны от власти денег, земли, для них перестали существовать условности буржуазного общества, его лицемерное стремление прикрыть низость своей паразитической жизни. Горький писал, что босяки привлекали его тем, что «они люди «деклассированные» — оторвавшиеся от своего класса, отвергнутые им,— утратили наиболее характерные черты своего классового облика... Я видел, что хотя они живут хуже «обыкновенных людей», но чувствуют и сознают себя лучше их, и это потому, что они не жадны, не душат друг друга, не копят денег» (1). На «дне жизни» Горький встречал людей, утративших черты собственника, но не потерявших еще характерные черты русской натуры, ее исконную широту, талантливость, беспокойную мечту о счастье. Таков, например, бродяга и вор в рассказе «Челкаш» (1895), противопоставленный Горьким батраку Гавриле, одному из тех сотен тысяч крестьян, которые уходили в 90-х годах из разорен- -------------------
1. М. Горький, Сочинения, т. 24, стр. 496. ----------------------
ной деревни на заработки. Челкаш давно покинул деревню и навсегда освободился от страсти к накоплению, наживе. Деньги нужны ему для того, чтобы пить, веселиться, угощать других, забыть на время о том, что он отверженный, босяк. А безземельный, обнищавший крестьянин. Гаврила мечтает только об одном — о своем хозяйстве, сытой, обеспеченной жизни, и для достижения этой цели он готов на преступление: покушается на жизнь Челкаша. В психологической драме, которая разыгрывается между этими двумя людьми, вор Челкаш выглядит неизмеримо человечнее, благороднее крестьянского парня Гаврилы. Но эти человечность и благородство относительны. Челкаш нравственно вырастает только в сопоставлении с мелким собственником и себялюбцем Гаврилой. Но и он, и Емельян Пиляй, и другие горьковские бродяги, освободившись от мещанского корыстолюбия, утратили вместе с тем и трудовые навыки. Горьковские хищники, подобные Челкашу, красивы, когда они противостоят трусам и собственникам, но их сила вызывает чувство отвращения, когда она направлена во вред людям. Горький это прекрасно показал в рассказе «Каин и Артем» (1898). В центре внимания рассказа Артем, «широкогрудый, высокий и стройный» красавец, «гроза мужчин и радость женщин». Его боятся и уважают. Когда он идет по улице, «красавцу торопливо очищают дорогу, отодвигают в сторону лотки с товарами, корчаги с горячим, заискивающе улыбаются ему, кланяются... Он же идет среди знаков внимания к нему и боязни перед его силой, идет угрюмый, молчаливый, дико-прекрасный, как большой зверь». Люди уважают Артема за его огромную силу: его престиж вырос в глазах торговцев после того, как они пытались безуспешно убить его. Но в лице Артема мы видим характер человека индивидуалистического и антиобщественного склада. По его собственным словам, «он озлобился против всех людей». В свои «выходы» он сокрушал все и всех на своем пути. Так, без всякого смысла, ради забавы он опрокидывает корзины у торговок пельменями. Артем живет на деньги своих многочисленных любовниц. «Большую часть дня он проводил лежа где-нибудь на солнечном припеке — массивный, ленивый, впитывающий воздух и солнечный свет медленными вздохами!» Горький развенчивает этого сильного красавца, представляя его читателю, по выражению Луначарского, «моральным идиотом», который «вряд ли заслуживает имени человека». Он отказывается от элементарного человеческого долга — помочь другому человеку, который почти спас его жизнь и кому он сам обещал помощь. Но, изображая в столь непривлекательном свете носителя индивидуалистической, антиобщественной силы, Горький в то же время не на стороне слабого Каина, приниженного и забитого, потерявшего чувство человеческого достоинства. Горький всегда был врагом покорности и забитости. В рассказе «Каин и Артем», как и во многих других рассказах этого периода, нет героя, вполне выражающего собственные взгляды автора, но авторский взгляд на жизнь, взгляд гуманиста и поборника общественного блага, все время чувствуется даже в отрицании тех или иных черт характеров действующих лиц. Сходную ситуацию мы имеем в рассказе «Мой спутник», где так же, как в «Каине и Артеме», выступают два противоположных характера — хищник Шакро и его «покорный» спутник. Человечность в отношениях между людьми импонирует Горькому. Лирически изображает он теплоту в отношениях двух «отверженных» в рассказе «Однажды осенью» (1895). Он находит замечательное душевное качество в проститутке Наташе. Мягким лиризмом веет от заключительных слов рассказа: «А когда рассвело, вылезли из-под лодки и пошли в город... Потом дружески простились и более не встречались никогда, хотя я с полгода разыскивал по всем трущобам эту милую Наташу, с которой провел описанную мною ночь, однажды осенью...
Если она уже умерла — как это хорошо для нее! — в мире да почиет! А если жива — мир душе ее! Да не проснется в душе ее сознание падения... ибо это было бы страданием излишним и бесплодным для жизни...» Так через все ранние рассказы Горького красной нитью проходит мотив поисков человека и человеческого. Одновременно писатель клеймит в людях все мерзкое, недостойное гордого звания человека. Вспомните его отношение к компании, затравившей человека, в рассказе «Скуки ради», к участникам истязания» «неверной жены» в рассказе «Вывод», к «мучителю-садисту» в рассказе «Зазубрина». Создавая красочные образы людей, выброшенных за борт жизни, Горький неизменно отмечал анархичность их бунта, нетрудовую психологию, их презрение не столько к буржуазной морали, сколько ко всякой морали вообще. Босяки являлись для Горького типичным продуктом разложения буржуазного общества, и его оценка их бытия, которое он сам впоследствии назвал «анархизмом побежденных», всецело совпадает с ленинской оценкой. «Анархизм,— писал Ленин,— вывороченный наизнанку буржуазный индивидуализм... (Анархизм — порождение отчаяния. Психология выбитого из колеи интеллигента или босяка, а не пролетария)» (1). Тема босячества социально углублялась Горьким по мере ознакомления с научным социализмом и изучением людей социального «дна», отвергнутых буржуазным обществом, но еще не окончательно сломленных им духовно, еще мечтавших о
------------------ 1. В. И. Л е н и н, Сочинения, т. 5, стр. 300. ---------------------
счастье и свободе, еще гордых сознанием своего «бунта». Горький переходит к созданию образов людей, так искалеченных жизнью, что у них уже нет ни сил, ни желания протестовать. Это большей частью «отбросы» города, опустившиеся дворяне, разночинцы, ремесленники. Горький показывает их как окончательный результат распада буржуазного сознания. На них уже нет покрова лицемерия и ханжества «благопристойной» среды, а потому все качества, взращенные миром собственников, предстают в них в самом обнаженном и отвратительном виде. В «Проходимце», «Бывших людях» и ряде других произведений конца 90-х годов Горький развивает идеи, выразительно воплощенные им позднее в образах пьесы «На дне». Некоторые из этих опустившихся на «дно» жизни «бывших людей» торгуют тем товаром, который издавна стал монополией церковников — занимаются утешительством.
Промтов (рассказ «Проходимец»), обнищавший дворянин, даже в своем несчастном положении — отчаянный циник и паразит, спекулирующий на народном невежестве и суеверии. Это одна из разновидностей «утешителя», так широко распространенных на Руси в обличий различных юродивых, кликуш, богомолок, находивших приют у «хозяев жизни», хорошо понимавших, как выгодна для них проповедь утешительства. Горький сам говорил о том влиянии, которое оказали на него писатели-шестидесятники Помяловский, Слепцов, а также Глеб Успенский. Это влияние сказалось в художественной обрисовке быта обездоленных людей. Но социальная заостренность произведений Горького была уже иной. У него нищета и духовное падение босяков, пьянство, грубость, процветающие в их среде, показаны как непосредственное и прямое следствие волчьих законов капитализма. Большая правда о народном горе в произведениях Горького не только проникнута искренним сочувствием, но и вырастает в приговор всей социальной системе, породившей нищету и отчаяние, лишающей объективно честных, работоспособных и неглупых людей средств существования. В среде босяков Горький видел людей, в которых не угасла любовь к труду, людей томимых бездельем, сознанием того, что в них гибнет нерастраченная сила, радость созидания. У Коновалова (из одноименного рассказа 1897 г.) эти чувства живут далеко под спудом и проявляются стихийно, в те редкие минуты, когда он трудится и бывает счастлив тем, что создает нужные человеку вещи. «Работал он артистически»,— говорит о нем Горький. Увлекающийся, впечатлительный, Коновалов «унывал, когда печь пекла плохо или тесто медленно всходило... и был по-детски весел и доволен, если хлебы из печи выходили правильно круглые, высокие... И мне было приятно смотреть на этого гигантского ребенка, влагавшего всю душу в работу свою,— как это и следует делать каждому человеку во всякой работе...» Незаурядная, талантливая натура, Коновалов, таящий в себе огромную энергию, все же гибнет, так как в окружающей действительности не находит той «точки», к которой он мог бы приложить свои силы, неистощимое желание творчества. В статье «О пьесах» Горький писал: «Я очень рано почувствовал и понял, что люди эти — неизлечимы. Коноваловы способны восхищаться героизмом, но сами они — не герои и лишь в редких случаях «рыцари на час» (1). Еще полнее и глубже раскрывает Горький психологию человека из народа, не находящего применения своим силам, ответа на свои духовные запросы, в рассказе «Супруги Орловы» (1897) — рассказе, который сам писатель считал лучшим образцом своего раннего реалистического творчества. Буднично и томительно тянется жизнь Орловых, бесцветно и монотонно проходит день за днем, «как звенья невидимой цепи». Жизнь заполняет тяжелый труд. «Работища да скучища, скучища да работища»,— говорит о своем существовании Григорий Орлов. В результате этой жалкой, лишенной всяческих интересов жизни у Орлова появляется стихийный протест, мечта о жизни героической, прекрасной. «...Я родился с беспокойством в сердце,— говорит Орлов.— Характер у меня такой... как пружина: нажмешь на него — дрожит...» Орлова снедает тоска, которая приводит его к пьянству, к дракам с горячо любимой женой, тоже мечтающей о лучшей доле. Но вот Григорий вовлекается в работу по борьбе с холерой и видит, что его тяжелый труд вызывает уважение к нему среди окружающих — хороших, интеллигентных людей. Сначала Григорий горячо берется за дело. «Горит у меня душа...— восклицает он,— хочется ей простора... чтобы мог я развернуться во всю силу... Эх-ма! Силу я в себе чувствую — необоримую!» Но очень скоро он начинает чувствовать половинчатость своей новой жизни, бесцельность своего героизма. «Они вылечили Мишку Усова и рады...— говорит Григорий своей жене.— А я этого не понимаю. И вообще чему радоваться, коли человек выздоровел? Жизнь у него хуже холерной судороги, ежели говорить по правде. Они понимают это, а рады... И я тоже хотел бы порадоваться, как они, а не могу... Потому что — чему же радоваться опять-таки?» Григорий не может радоваться, потому что в душе его горит смутная и неосознанная жажда другой деятельности. Он, естественно, задает себе вопрос: для чего лечить людей, подобных Усову? И отвечает себе: для того, чтобы снова вернуть их к --------------------- 1. М. Горький, Сочинения, т. 26, стр. 423. -----------------------
безрадостному, голодному существованию. «Вы-то что делаете? — говорит Григорий доктору.— Дезинфекцию, ха, ха! Больных лечите... а здоровые помирают от тесноты жизни...» Григорий не знает, как переделать жизнь, чтобы не было «тесноты». Его справедливый, по существу социальный, протест выливается в форму бессмысленного бунта, и Григорий, так и не сумев найти свой путь в жизни, безвозвратно опускается на ее «дно». Однако в рассказе «Супруги Орловы» Горький подсказывает и иной путь, говорит о том, что положение обездоленных не безнадежно. Это — возвращение в большую семью трудящихся. Именно таков путь жены Григория Орлова, Матрены. Она вырывается из мрака прежней жизни с Григорием, работает в школе и берет на воспитание сирот. Выход к трудовой жизни, несомненно, мыслился Горьким как необходимая ступенька для дальнейшего социального прозрения. Рассказы о босяках были одним из сильных и действенных средств обличения уродства капиталистического строя. Но в те же 90-е годы Горький ощущал настоятельную потребность обратиться к самим «хозяевам жизни» и прислуживающей им интеллигенции, с тем чтобы показать духовное убожество первых и ренегатство вторых.
Уже в раннем творчестве Горького велико разнообразие жанров, к которым он прибегает для обнажения язв буржуазного общества. Это «реалистические» рассказы «Тоска», «Идиллия», «Навождение» и многие другие; очерки, которые сам Горький называл этюдами, набросками, зарисовками с натуры, исходя, видимо, из их сюжетной незамысловатости,— такие, как «На плотах», «Колокол», «Свадьба», «Тронуло», «Отомстил»; это элегия «За бортом», повесть «Варенька Олесова», аллегорическая сатира «Фарфоровая свинья» и т. д. Непосредственно русскому купечеству Горький в жанре «малых» форм отвел сравнительно небольшое место, обобщив впоследствии свои первые наблюдения о российском промышленнике в повести «Фома Гордеев», в свою очередь открывающей тему становления и распада молодого капитализма царской России, над которой Горький работал до самой смерти. Ранние рассказы Горького о «хозяевах жизни» — это наброски к будущим крупным произведениям: «Фоме Гордееву», «Делу Артамоновых» и др. Образы кулака («Тоска»), купца-миллионера («Навождение»), волжского промышленника Ивана Петрова («Тронуло»), купца («Колокол») являются своего рода эскизами к психологически сложным образам Якова Маякина и купцов из рода Артамоновых. В этих небольших по размеру рассказах Горький показывает проникновение «чумазого» в деревню, характерные черты хищничества первонакопителей, процесс европеизации русского купечества и, наконец, то самодурство, пьяный разгул, которые изображаются писателем как знаменательные признаки начинающегося разложения буржуазного сознания.
Эта мысль о неизбежной гибели капитализма в ту пору, когда в России он находился на подъеме, ясно звучит и в ранних произведениях Горького. Подытоживая уже ранее сказанное о жизни купечества, Горький пишет рассказ «Колокол». Купец отливает огромный колокол, чтобы его звон постоянно напоминал о купеческой силе и богатстве. Но прошло несколько лет, и в один из праздничных дней колокол треснул, подтвердив предсказание человека из народа при подъеме колокола: «А должен бы этот самый колокол треснуть». Изображая купцов-собственников, Горький указывал, что в их среде в первый период становления русского капитализма мещанская психология проявляется в своем наиболее упрощенном, так сказать, самобытном виде. Психология мещанина и вся его жизнь были самой надежной опорой самодержавия и весьма серьезным препятствием для распространения революционных идей. Вот почему тема мещанства как этической категории и как сословия становится главнейшей темой всего творчества Горького. Борьба с мещанством ведется Горьким повсюду, во всех направлениях и особенно горячо там, где мещанская жизнь и мещанская этика прячутся за «прекраснодушными» словами о «свободе личности» и «свободе искусства».
«Живя в среде мелкого мещанства,— писал впоследствии Горький,— видя перед собою людей, единственным стремлением которых было стремление жульнически высасывать кровь человека, сгущать ее в копейки и из копеек лепить рубли, я... возненавидел эту комариную жизнь обыкновенных людей, похожих друг на друга, как медные пятаки чекана одного года» (1).
Таково было первое впечатление о среде исконных мещан. В дальнейшем Горький узнал, что эта страсть к накоплению, лежащая в основе мироощущения мещанина-собственника, маскируется им разнообразнейшими и искуснейшими способами.
Ему стало ясно, что разлагающее влияние мещанской психологии особенно опасно в тех случаях, когда оно прикрывается псевдогуманизмом и облекается в изящные формы искусства, исходит от людей, вооруженных знанием и опытом буржуазной культуры. Это искусно замаскированное мещанство буржуазной интеллигенции, ее жизнь и ее эстетические воззрения Горький разоблачал со всей кипучей энергией революционного гуманиста и художника. Опираясь на традиции русской классической и мировой литературы, Горький вносит в тему мещанства то новое содержание, которое ему давала революционная борьба народа, он освещает эту тему с позиций восходящего класса — пролетариата. Он и в ранних рассказах близок к той оценке, которую дает мещанству Ленин, писавший: «В применении ко всей общественной жизни нравственное уродство мещанина есть качество... совсем не личное, а социальное...» (2) Реалисты Запада показывали, как искажает, губит человека власть денег. Они создали типические образы воинствующих и сытых мещан, умирающих на сундуках с золотом или пригоршнями разбрасывающих его. Они видели, что золото калечит и развращает не только жертв собственника-мещанина, но и самого накопителя, что оно сводит все чувства человека к низменной жажде обладания и лишает человека радостей творчества и разделенной любви. Продолжая классические традиции, Горький вместе с тем по-новому подходил к теме мещанства. Он на себе испытал все ужасы мещанского звериного быта. Тяжелое детство и долгие годы скитаний обогатили Горького разнообразным материалом о жизни уездной мещанской России. Тема мещанства у него тесно связана с темой революции, и описание мещан, даже в раннем творчестве, не имеет у него самоцельного характера. Мещане и мещанская философия его интересуют постольку, поскольку их инертная масса, а также потребительское мироощущение препятствуют распространению идей равенства и свободы. Вполне естественно, что Горькому прежде всего предстояло вести борьбу против идеологии этого мещанства в жизни и в искусстве, выступать против разносчиков и апологетов мещанских взглядов — буржуазных интеллигентов. После поражения революционного народничества в среде интеллигенции распространилось мнение, что борьба за народное счастье безвозвратно проиграна и настало время подумать о себе, о спокойном и комфортабельном существовании. Противопоставляя таких интеллигентов революционному народничеству, Горький писал, в одном из своих фельетонов, что когда-то «интеллигенты, собираясь тесным кружком, говорили о великой победе бога-слова над идеалами дореформенного времени. Говорили о Радищеве и Тургеневе, о Новикове и Григоровиче... Вспоминалось много-много славных имен людей, которые существовали и творили жизнь, людей, которых уже нет. Говорилось и еще о многом, между всем прочим произносилось с любовью слово: «народ»... Ныне ничего этого не было. Народ, должно быть, больше не существует, о нем ничего не слышно в обществе «одиноких» интеллигентов» (3). --------------------
1. М. Горький, Сочинения, т. 24, стр. 496.
2. В. И. Л е н и н, Сочинения, т. 10, стр. 222.
3. «Самарская газета» от 22 февраля 1896 г., № 42. ---------------------- Цензурные соображения умерили, конечно, пафос этого выступления молодого писателя, но оно проникнуто мыслью, объединяющей все произведения Горького о буржуазной интеллигенции. Если человек не уподобился окончательно животному, то для него нет и не может быть счастья и покоя в уютном уголке гостиной, когда кругом бушует море народного горя и гнева, утверждает в своих произведениях молодой Горький.
Отрыв от народа, слепая страсть к наживе, маленькому личному благополучию, заявляет он, неизбежно приводят человека к духовной смерти, к интеллектуальному и моральному отупению, способствуют развитию самых низменных, уродливых качеств характера. Отказ от служения народу, приспособленчество к деспотическому режиму, зависимость от «денежного мешка» и попытка скопить собственный капиталец — все это порождает бессердечие, тупую жестокость, цинизм в отношениях с женщиной, создает вокруг человека такую духовную пустоту, что он одинок даже тогда, когда окружен собственной семьей.
В рассказе «Скуки ради» (1897), в котором явно ощущается художественное влияние Чехова, чиновники на глухом полустанке, лишенные разумной, возвышающей душу деятельности, травят и бессмысленно угнетают такого же «маленького» человека, как и они сами,— кухарку Арину, кончающую самоубийством. Циничная и тупая жестокость отличает «героев» рассказов «Пробуждение» и «Отомстил», торговца в наброске «Вор», избивающего голодного мальчугана и передающего его в руки полиции.
Горький утверждал, что в своей подлинной сущности жизнь «высших» слоев буржуазной интеллигенции — крупных чиновников, писателей, художников, врачей, адвокатов — мало чем отличается от жизни лавочников, мелких чинуш и прочей массы мещанства.
Он указывал, что так называемая либеральная интеллигенция ведет эгоистически-животную, лишенную цели и борьбы жизнь, прикрывая это жалкое существование звонкими, пустыми фразами о красоте, порядочности, разбитой мечте и т. д. «Тихая скорбь о неудобствах и тяготах бытия — тихая скорбь с легонькой гражданской ноткой и с поползновением в области философии» — вот условная маска либерального интеллигента, его «очень выгодная профессия», ибо «она решительно ни к чему не обязывает, оставляя за вами право на звание передового и мыслящего человека». В рассказе «Варенька Олесова» (1898) образ Вареньки представляет для автора, говоря словами В. Воровского, «не реальную общественную ценность», а берется им как «носитель известных общественных качеств». Варенька имеет не только положительные, но и резко отрицательные черты, безусловно,
враждебные Горькому. К ее достоинствам относится то, что она представляет собой сильную, цельную, непосредственную натуру, свободную в своих стремлениях, у которой слова не расходятся с делом. В этом отношении она полная противоположность интеллигенту Полканову, тщедушному физически и убогому идейно. Само сопоставление Вареньки с Полкановым уже оттеняет ее положительные качества. Полканова «раздражает» идеал мужчины, который представляет себе Варенька. А идеал ее таков: «Мужчина должен быть высок, силен; он говорит громко, глаза у него большие, огненные; а чувства — не знающие никаких препятствий. Пожелал и сделал — вот мужчина!» Она презирает тип мужчины, к которому имеет все основания быть отнесенным сам Полканов. «Никуда они не годятся, и я... я била бы мужа, если бы вышла замуж за которого-нибудь из этих». Все рассуждения Вареньки о жизни глубоко практичны и свежи, тогда как у Полканова все получается как-то догматически, безжизненно. Посмотрите, в каком стиле он разговаривает с этой девушкой: «Могучие неведомые силы,— говорит он,— вечно движутся, сталкиваются и великое движение их рождает видимый нами мир, в котором жизнь мысли и былинки подчинены одним и тем же законам. Это движение не имело начала и не будет иметь конца...» Все либеральные слова Полканова, произносимые «сухим голосом», о «несчастных мужиках», которым «тяжело живется», его отрицание литературы, чуждой облагораживающих идей, кажутся лицемерными и пустыми. Наоборот, рассуждения Вареньки на эти темы глубоко жизненны, хотя Варенька критикует взгляды Полканова с позиции дворянки-аристократки. Если Полканов требует от литературы «облагораживающих идей», то Варенька с наивной откровенностью заявляет: «Мне в романах больше всего нравятся злодеи, те, которые так ловко плетут разные ехидные сети, убивают, отравляют... умные они, сильные ...и когда, наконец, их ловят — меня зло берет, даже до слез дохожу. Все ненавидят злодея, все идут против него — он один против всех. Вот — герой». Красота и сила Вареньки Олесовой — это красота и сила хищника, и поэтому данные качества в ней имеют не только привлекательность. Хищник силен и красив, но в то же время и опасен. Либеральный интеллигент, редактор газеты Истомин («Озорник») не прочь поговорить об интересах рабочих, на деле же он — мелкий политический спекулянт, для которого важнее всего доходы, извлекаемые им из политической игры. Охотно грустит о погибших «идеалах» другой либеральный интеллигент из рассказа «Встреча» — модный писатель для «избранных». Некогда и он ратовал за народ и правду жизни, а ныне, сытый и обласканный хозяевами жизни», но духовно нищий, он ищет оправдания для своего ренегатства, заявляет сам себе, что «жизнь всегда сильнее человека, сомнение всегда враждует с верой». Разоблачая ренегатов, приспособленцев и других духовно убогих людей из среды «высшей» и «низшей» буржуазной интеллигенции, Горький вдохновлялся примером великих русских писателей. «Я хорошо помню начало литературной деятельности А. П. Чехова,— писал М. Горький.— Помню кисленькие улыбочки дореволюционных обывателей, когда они почувствовали, что человек, который казался им только веселым забавником, начал мягкой рукой, но безжалостно обнажать пошлость и глупость их жизни. Его проницательный взгляд удивительно легко и метко вскрывал за мишурой привычной либеральной болтовни тупой эгоизм и трусливое лицемерие домашних животных — царя Александра Третьего и сына его...» (1). Русский критический реализм пошел значительно дальше западного реализма в обличении мещанства, в социальных обобщениях вносимого им в жизнь зла. Но, осуждая социальный строй, уродующий человека, вынося ему в своих произведениях суровый обвинительный акт, и Салтыков-Щедрин, и Чехов оставляли своих положительных героев на перепутье, так как не знали, с кем их герои должны пойти, не видели в пролетариате разрушителя, старых и строителя новых социальных устоев. Остро сатирический и гневно обличающий пафос великого демократа Щедрина, внешне бесстрастные картины жизни, создаваемые суровым реалистом Чеховым, за которыми вставала страшная и уродливая жизнь «тюрьмы народов» — царской России, плодотворно влияли на раннего Горького. Но при всем этом даже ранний Горький не был эпигоном великих писателей. Жанровые особенности сатиры Щедрина, выразительная сдержанность чеховской прозы творчески использовались молодым писателем для решения тех важных и разнообразных новых задач, которые ставила перед ним освободительная борьба народа. Выступления Горького против эстетики декадентства и растлевающей сознание бульварной литературы никогда не имели узколитературного характера. Они являлись составной частью широкой программы борьбы Горького против антидемократизма, общественного безразличия, крайнего индивидуализма, обреченности, смерти, «суеты сует» земного бытия, в основе которых, как всегда утверждал Горький, находилась определенная политическая тенденция — попытка обосновать ненужность, бесполезность сопротивления буржуазно-крепостническому режиму. В сатирико-аллегорических набросках «Мудрая редька», «О комарах», в рассказах «Грустная история», «Неприятность», «Встреча», «Как меня отбрили», «Об одном поэте», в философ- ------------------ 1. М.Горький, Сочинения, т. 27, стр. 467. ---------------------
ском этюде «Часы», в программном рассказе «Читатель», в ряде своих фельетонов и очерков Горький обрушивает удары по декадентской, натуралистической и бульварно-порнографической литературе. Вместе с тем он вступает в полемику с пассивистскими тенденциями в творчестве великих писателей Ф. Достоевского и Л. Толстого. В те годы, когда эксплуататорские классы царской России начинали все сильнее ощущать опасность революции, зревшей а народе, они пытались предпринять контрнаступление и на идеологическом фронте. Это контрнаступление велось русской буржуазией с различных направлений, но имело единую цель — растление общественного сознания. Поход против революционно-демократических традиций русской литературы, ее общественной направленности начали идеологи буржуазного индивидуализма: С. Дягилев — в журнале «Мир искусства», Д. Мережковский — в книге «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы», А. Волынский — на страницах «Северного вестника». Теоретические изыскания эстетствующих критиков облекались в художественную форму декадентами Н. Минским, 3. Гиппиус, Ф. Сологубом, К. Бальмонтом. Пытаясь перечеркнуть социальную философию революционных демократов Белинского, Чернышевского, Добролюбова, долгую борьбу за народ в русской классической литературе, поборники антидемократизма в искусстве утверждали, что общественные тенденции несовместимы с художественностью. Они ратовали за субъективно-лирическое восприятие и воссоздание действительности, за освобождение искусства от его общественного назначения, они отторгали добро от красоты и выступали за самоцельное творчество — «искусство для искусства».
Антиобщественный характер имела литературная программа другого направления в искусстве, идейно близкого декадентству — натурализма. Теоретики и писатели натуралисты уходили от социальной борьбы в тихую заводь обывательщины, провозглашали права «маленького человека», «не героя», «скромно и честно» делающего свою невидную, но якобы полезную и необходимую работу. Наиболее видными в этой плеяде писателей натуралистов были И. Н. Потапенко и П. Д. Боборыкин.
Всем строем своих художественных, публицистических и критических произведений молодой Горький противостоял литературе, призванной отвлечь общественную мысль от насущных проблем современности. Он отвергал эстетику литературы упадка, в каком бы обличий эта эстетика ни выступала, и выдвигал свою положительную программу искусства в общественной жизни.
В статье «Поль Верлен и декаденты» (1896) он подчеркивал, что русские декаденты являются прямыми наследниками тенденций упадка в литературе и общественной мысли буржуазного Запада,— тенденций, возникших в сгущенной атмосфере «...пошлой и развратной жизни» на потребу «..жирных и разнузданных купцов, чувствующих себя господами положения» (1).
Он утверждал, что декаденты, на какой бы национальной почве они ни вершили свою разрушительную работу, «...уже в день своего рождения были разбиты наголову, явившись на свет невропатами...», людьми, которым «наслаждение в бою недоступно» (2). Горький считал, что с декадентством надо вести борьбу последовательно и беспощадно. И сам он всю жизнь не прекращал упорной борьбы с растлевающими идеями в литературе. В своих ранних рассказах, затрагивающих вопросы искусства, Горький вскрывает социальные корни пессимизма и неверия в разумного, творящего человека. Он показывает, что различного рода декаденты вовсе не аполитичны, а сеют уныние и мысли о бесплодности работы человека, о неизбежности смерти, выполняя определенный социальный заказ класса, заинтересованного в незыблемости прав богатого и сильного. Он утверждал, что под лозунгами «чистого искусства» даже в лучшем случае скрываются пошлость, беспринципность, бессилие мысли («Неприятность»).
В своем программном рассказе «Читатель» (1898) он показывал изнанку другого антиреалистического направления в искусстве — мещанского натурализма. Он говорил, что факт сам по себе, а также нагромождение фактов вне их логической и внутренней связи не могут объяснить явлений жизни, привести к обобщениям, выявить наиболее типические черты времени. «Твое перо слабо ковыряет действительность,— писал Горький,— тихонько ворошит мелочи жизни, и, описывая будничные чувства будничных людей, ты открываешь их уму, быть может, и много низких истин... Ты уверен, что это полезно — рыться в мусоре буден и не уметь находить в них ничего, кроме печальных, крошечных истин, установляющих только то, что человек зол, глуп, бесчестен, что он вполне и всегда зависит от массы внешних условий, что он бессилен и жалок, один и сам по себе?»
В своей положительной литературной программе Горький призывает к возбуждению в человеке стыда и гнева при мысли о том, как он живет, к возбуждению в нем дерзаний и мужества для изменения рабской жизни и внесения в нее разума и красоты.
Воспевая «безумство» храбрых и дерзающих, он в рассказе «Извозчик» и философском этюде «Часы» выступает против ложных идей Ф. Достоевского, апологии страдания и кротости, -------------------
1. М. Горький, Сочинения, т. 23, стр. 127. 2. Там же, стр. 137. --------------------
отвергает его известную формулу: «Через страдание к спасению, к истине». В противовес этой философии Горький выдвигает мысль о том, что истина, красота и справедливость могут быть достигнуты только в революционной борьбе, в созидающей работе человеческого разума. В конце 90-х годов Горький одновременно углублял критику действительности и искал для своих героев выхода на широкие просторы активного общественного действия, выполнения этими героями своего гражданского долга. Выражаясь образно, он как бы брал за руку положительных героев своих великих предшественников там, где они были ими оставлены, и вел их вперед. Тема положительного героя своего времени раскрывалась Горьким не только в образах революционно-романтических и аллегорических. Он искал и находил пробуждение нового социального сознания повсюду, в частности в среде столь резко бичуемой им буржуазной интеллигенции. Это сознание уже начинало пробуждаться в наиболее честной части русской интеллигенции, ощутившей революционные веяния; и писатель считал своим долгом всячески активизировать процесс ее пробуждения. Уже в 1900 году критик Е. Соловьев-Андреевич писал: «Горький по адресу интеллигенции наговорил много «неприятностей» и дерзостей, но, повторяю, эти дерзости превосходнейшие и большое за них спасибо молодому писателю, потому что на самом деле мы омещаниваемся» (1). Задумываясь над собственной жизнью, передовые русские люди искали в книгах Горького, а впоследствии и в прямом общении с ним ответа на многие вопросы современности. Понадобился, конечно, могучий толчок извне, чтобы заставить лучшую часть интеллигенции примкнуть к освободительной борьбе народа. Горький не питал никаких иллюзий насчет того, как трудно вырваться интеллигенту из засосавшего его мещанского болота. Он и не пытался в 90-х годах наделить передовую русскую интеллигенцию чертами подлинной революционности. Лучшие интеллигенты Горького — это люди, мятущиеся в поисках правды жизни, люди, осознавшие никчемность своего существования и терзаемые этим сознанием. Герой элегии «За бортом» жаждет тех минут, «когда среди людей — так хорошо, и жизнь полна чарующей прелести, когда душа полна трепетом ожидания чего-то нового, в дали будущего ярко горят огни надежд на что-то благородное, великое, и в душе человека играет ясная радуга страстных дум и чувств. Эти моменты редки... Но они есть. Они есть, и хотя бы они были только «нас возвышающий обман»,— ими можно жить». Другой горьковский интеллигент, ---------------------
1. Е. Андреевич, Книга о М. Горьком и А. П. Чехове, Спб., 1900, стр. 181. ---------------------
учитель Коржик («Часы отдыха учителя Коржика»), спивается, потому что не в силах влачить пустое, бессмысленное существование. К концу 90-х годов Горький пишет ряд рассказов об интеллигенции, в которых на смену торжествующей пошлости и самодовольству приходят настроения безысходной тоски и другие свидетельства начинающегося перелома в сознании интеллигенции. Горьковские герои этого периода очень близки чеховским, но вместе с тем в них есть и стремление к протесту, бунту, к активному действию, которое отличает их от героев Чехова. Дифференциация в рядах интеллигенции особенно углубляется в начале 900-х годов. Отдельные герои горьковских произведений кануна революции не только порывают со своей средой, видят моральное превосходство людей из народа, но и сами становятся активными участниками борьбы, идут навстречу революционной волне. Решающие сдвиги в русском обществе, пробуждение сознания народа Горький выявлял у крестьян. Отношение к крестьянству со стороны народнической и либеральной интеллигенции претерпело в 90-х годах значительное изменение. Если раньше крестьянин провозглашался ею «социалистом чувств» и изображался кротким существом, то в конце 90-х — начале 900-х годов буржуазные интеллигенты называли его тупым и диким животным, ибо мужик не только не оправдал их надежд, но и стал под влиянием быстрого расслоения деревни и проникающих в нее революционных веяний задумываться над своим существованием, высказывать мысли, не очень-то устраивавшие любителей покоя и уюта. Не «ходивший» в народ, но вышедший из народных низов, Горький хорошо знал русское крестьянство; он знал, как велика власть земли в деревне и как невежество придавленного царизмом крестьянства порождает жестокие нравы, дикие суеверия. Он был одинаково далек и от сусального приукрашивания крестьянства народническими писателями, и от изображения крестьянской жизни как дикого существования людей без малейшего проблеска сознания, от сгущения атмосферы застойности и тупого одурения, якобы господствующих в деревне.
Социальные сдвиги, происходящие в деревне под влиянием освободительной борьбы пролетариата, нашли отражение в ряде произведений Горького. В первых своих рассказах о крестьянах Горький акцентировал внимание на мелкособственнических свойствах крестьянской натуры, подмечал, как власть денег, клочка земли духовно разлагала крестьянство, лишала сплоченности беднейших крестьян. Этими мыслями проникнуто большинство рассказов Горького о деревне. Однако более глубокое познание жизни и сама действительность вносили существенные дополнения к этим мыслям, учили писателя не только критическому восприятию крестьянской жизни, но и отысканию за ее теневой стороной фактов начинающегося социального пробуждения деревни.
В рассказе «Шабры» Горький показал, как община, на которую уповали народники, приводит к гибели крестьянина Николая Брагина. В очерке «Вывод» он рассказал о страшном факте надругательства мужика над женой, заподозренной в измене. Можно было бы продолжить список произведений, в которых Горький под живым впечатлением своего пребывания в Красновидове, в Кандыбовке и других деревнях рисует зверства и невежество крестьянской массы. Но наряду с ними Горький пишет и другие рассказы — о том, как появляется и растет в деревне доброе, человеческое, как понемногу возникает в ней осознание собственных интересов, понимание крестьянством своего положения и стремление изменить его. В рассказе «Ма-а-ленькая!» старики крестьяне отправляются в дальний путь, чтобы почтить память молодой девушки — ссыльной, погибшей за интересы народа; крестьяне вспоминают о ней с глубоким уважением и любовью, с пониманием той жертвы, которую принесла молодая революционерка. Оборванный мужичок из рассказа «Кирилка» (1899), аттестованный земским начальником Сущовым как продувная бестия — Кирилка, якобы вор и бездельник, однажды, рискуя жизнью, спасший с тонущего парохода несколько человек, несмотря на свой жалкий внешний вид, вызывает симпатии читателя, ибо он более человечен, чем судящие о нем Сущов, купец Мамаев и псаломщик Мякинников. В рассказе «Кирилка» в сгущенном виде дается отношение различных слоев буржуазной интеллигенции 90-х годов к русскому крестьянству. Реакционер Сущов заявляет, что он не противник просвещения народа, однако «ха-аро-шая порка воспитывает быстрее и стоит дешевле... да-с! За розгу мужик не платит, а на просвещение с него шкуру дерут хуже, чем розгой драли. Пока просвещение только разоряет его». С этой точкой зрения соглашается и купец Мамаев; причины тяжелого положения крестьянства он усматривает в недородах, болезнях, пристрастии к вину, хотя, конечно, прекрасно понимает, что именно помещик, земский и он, мельник, обирают как липку, крестьянина. Что же касается учения, то купец полагает, что «ежели во благовремении, то оно может принести пользу всякому человеку». Почти так же мыслит и городской интеллигент, от имени которого ведется рассказ; он заявляет, что «мужик — просто голоден и что если бы дать ему вволю хорошей пищи, то он, наверное, исправится...» Псаломщик же считает, что крестьянину не до учения, пока он голоден, и вину за это валит на того
же крестьянина, который «обалдел» и «от неустройства бытия своего лишился надежды». Этим людям невдомек, что именно они пожирают хлеб, производимый крестьянином. Символичен конец рассказа: проголодавшись, путешественники забирают у Кирилки единственную краюху хлеба и делят ее между собой. А этот якобы невежественный и забитый крестьянин смотрит на отъезжающих господ бойкими, насмешливыми глазами, и голос его звучит со странной силой, когда он говорит: «Господа-то, путя ожидаючи, краюшку у меня съели, а — одна была...» Так вырисовывается благородство простого человека и пошлость его «благородных» спутников. Как видим, положительные черты характера Горький связывает с образами простых людей, тружеников. Однако эти люди еще не являются в представлении Горького положительными героями. В 90-х годах писатель находился на подступах к изображению подлинного героя современности. Уже в ранних своих произведениях Горький отразил процесс формирования и революционного подъема русского рабочего класса как основной движущей силы первой русской революции. Социалистический оптимизм Горького резко противостоял мрачному пессимизму декадентства. Романтические и аллегорические образы раннего Горького содержали в себе вызов мещанству и идейной ограниченности буржуазной литературы. Вот почему ранние рассказы Горького так полемически заострены. Его романтические герои нередко отмечены «крайностями». Мещанской «умеренности» писатель противопоставлял «безумство храбрых». В борьбе с мещанством Горький использовал образы протестующих босяков, которые, однако, не являлись у него полноправными героями в настоящем смысле этого понятия. Положительные идеалы Горького были бесконечно шире идеалов его героев. Аллегорический образ Сокола был предтечей того реалистического образа положительного героя, которого Горький дает в своих последующих произведениях. В рассказах о босяках с большей силой сказалась критика действительности, нежели утверждение положительной программы действий. Эти рассказы вскрывали социальное дно капиталистического общества и звучали обвинением по адресу этого общества, калечащего и уродующего человеческую личность. Горький продолжает славные традиции критического реализма XIX века, преодолев в то же время его историческую ограниченность. Только в социалистической литературе находят свое воплощение положительные идеалы, чуждые утопизму, вытекающие из развития самой действительности. Эта новаторская роль социалистической литературы с особой силой сказалась в творчестве Горького. У Горького уже в ранних произведениях наряду с отрицанием всего строя жизни, созданного капитализмом, наряду с критикой мещанской пошлости мы видим утверждение новых общественных идеалов, которые выступают вначале в романтической и аллегорической форме, принимая постепенно конкретные, реалистические очертания. Но и романтически выраженные идеалы Горького соответствовали тенденциям развития реальной действительности. Это свидетельствовало об особом характере горьковского романтизма, принципиально отличного от романтизма декадентов. Многие черты романтических образов Горького войдут в характеры его реалистических положительных героев. Главная черта положительного героя в понимании Горького заключается в революционном отрицании всего политического и морального кодекса старого мира. Именно здесь выявляются и проверяются идейно-психологические качества героя — мужество, сила, самоотверженность, готовность отдать свою жизнь за народное дело. Эти качества, характеризовавшие легендарных героев раннего Горького, входят в плоть и кровь положительных образов последующих периодов. Форма и степень отрицания отличают ранних протестантов, таких, например, как наборщик Николка Гвоздев, от позднейших, более идейно зрелых. В период, когда писался рассказ «Озорник», в творчестве Горького носителями идеи разрушения старого мира выступают не только рабочие, но и представители иной социальной среды, куда проникали отголоски надвигавшейся революционной бури. Революционные настроения получили резонанс в различных слоях и прослойках русского общества. В 90-х годах Горький в своих революционно-романтических и реалистических рассказах утверждал все то новое, что говорило о скором появлении на арене общественной борьбы героя своего времени — человека из народа. В 900-х годах Горький создаст образы борцов за свободу и покажет пролетарского революционера, прихода которого ждала вся мыслящая, трудовая Россия.
Новаторские черты таланта Горького сказались уже в ранний период его творчества. Вместе с тем в формировании эстетических взглядов пролетарского писателя огромную роль сыграла классическая русская литература. Она была его постоянным духовным наставником с юных лет. Горький сам называл себя учеником старших современников — Толстого, Чехова, Короленко, и всегда выступал горячим пропагандистом классического наследия. На литературные взгляды Горького сильное влияние оказали русские революционные демократы — Белинский, Чернышевский, Добролюбов, Некрасов. Продолжая их традиции, он рассматривал литературу как орудие борьбы за переделку жизни. Ранняя героическая романтика молодого Горького отражала подъем революционного движения рабочего класса, начавшийся в 90-х годах прошлого столетия. Она прочно основывалась на реальной жизни, отражала закономерность ее развития. Горьковская революционная романтика была неразрывно связана с жизнью. Как в своих свободолюбивых идеалах, так и в своем заступничестве за угнетенного человека Горький следовал гуманистическим традициям русской классической литературы.
