А.А.Волков. "Русская литература ХХ века. Дооктябрьский период." Издательство "Просвещение", Москва, 1964 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
НАТУРАЛИЗМ
Наряду с символизмом, в годы его появления, другим не менее распространенным течением в буржуазной литературе был натурализм. Его наиболее заметными представителями являлись П. Боборыкин, И. Потапенко, К. Баранцевич, А. Щеглов, А. Луговой, В. Бибиков, Н. Лейкин, М. Арцыбашев, А. Каменский, А. Амфитеатров, А. Вербицкая, Е. Нагродская, не считая многочисленных, ныне забытых писателей, заполнявших страницы тогдашних журналов и альманахов. В отличие от символизма натурализм не имел своей организационно-оформленной школы, его представители не издавали специальных печатных органов (такие органы существовали в «разрозненном» виде, например альманахи «Шиповник» и «Жизнь», что никак не мешает считать его неким целостным, хотя и не лишенным внутренних противоречий течением). Несмотря на кажущуюся «противоположность» символизму, натурализм близок ему и вместе с ним входит в общее русло декаданса. Эту общность правильно отметил А. А. Фадеев: «Это очень характерно, что во французском декадансе, как и во всяком декадансе, очень близко примыкают друг к другу ползучий, аморальный натурализм... и индивидуалистический символизм с его эротикой и мистикой, помноженными на гипертрофию формы» (1). В русской литературе конца XIX и начала XX века натурализм и символизм тесно переплетаются, подчас дополняя друг друга, и даже сочетаются в творчестве одного и того же писателя. Такое взаимопроникновение натуралистического описательства и декадентского мистического субъективизма мы видим у Сологуба в романах «Навьи чары» и «Тяжелые сны», у А. Белого в романе «Петербург», у Л. Андреева в рассказе «Тьма» и пьесе «Царь-Голод». Можно также указать на творчество
------------------------ 1. Сб. «Проблемы социалистического реализма», изд. «Советский писатель», М., 1948, стр. 15. -------------------------- А. Ремизова, Б. Зайцева («Тихие зори»), Б. Ропшина (Савинкова) («Конь бледный»), 3. Гиппиус («Чертова кукла»). Характерно также, что декаденты, непримиримо относившиеся к реализму, развенчивавшие Горького, сочувственно оценивали творчество писателей-натуралистов. Символистский журнал «Весы», рецензируя произведения, опубликованные в «Современном мире», писал: «Пожалуй, всего интереснее в «Современном мире» роман И. Потапенки «Ужас счастья». По крайней мере, это обширное произведение написано без особых претензий» (1).
Натурализм — это продукт идейного распада, он резко противостоит реализму и берет свои истоки в мещанской литературе XIX века. «Как и на Западе,— говорил Горький,— наша литература развивалась по двум линиям: линия критического реализма — Фонвизин, Грибоедов, Гоголь и т. д. до Чехова, Бунина и линия чисто мещанской литературы — Булгарин, Масальский, Зотов, Галицынский, Вонлярлерский, Всеволод Крестовский, Всеволод Соловьев до Лейкина и Аверченко и подобных» (2).
Так же как декаденты, натуралисты резко противостоят гражданским, общественным традициям критического реализма классиков. Натуралисты отказываются от типичности, свойственной реализму. Но если декаденты типичности противопоставляют мимолетные, субъективные впечатления, то натуралисты — протокольную точность, разрозненность явлений. И то и другое мы можем обнаружить в творчестве Сологуба. Противопоставляя роман «Мелкий бес» роману «Тяжелые сны» критик В. Кранихфельд с полным основанием в 1909 году писал: «Тот же город, та же непролазная грязь и пошлость, почти те же лица и даже отдельные эпизоды. Но нет центра, вокруг которого в каком бы то ни было порядке можно было сгруппировать случайные обрывки романа. Нет идеи, которая помогла бы разобраться в первозданном хаосе уловленного материала» (3). Это можно сказать и о многих произведениях натуралистов. Философской основой натурализма являются эмпиризм и позитивизм — весьма популярные разновидности буржуазной идеалистической философии. Натуралисты во многом восприняли идеи основоположника позитивизма — французского буржуазного философа Огюста Конта (1798—1857). Им очень созвучно было отрицание позитивистами объективных закономерностей развития природы и общества, отказ от проникновения в сущность явлений. Своеобразным девизом натуралистов может служить тезис, выраженный в «Курсе позитивной философии» --------------------------- 1. «Весы», 1909, № I, стр. 94. 2. М. Горький, Сочинения, т. 27, стр. 311. 3. В. П. Кранихфельд, В мире идей и образов, т. II, Спб., 1910. стр. 38. ---------------------------- О. Конта: «Мы считаем безусловно недопустимым и бессмысленным искание так называемых причин как первичных, так и конечных». Характерно, что и в области социологии О. Конт выступал глашатаем незыблемости и неизменности буржуазного порядка и отрицал его внутренние противоречия. Понятие прогресса он связывал с расцветом капитализма. Эти общие принципы натуралисты конкретизировали в своем художественном творчестве.
Отсутствие типических обобщений натуралисты стремились компенсировать внешней занимательностью, подробностью выписываемых деталей. Большой правде искусства они противопоставляли мелкую, повседневную «правду факта». Это приводило к ослаблению сюжета или же, наоборот, к «накручиванию» занимательных эпизодов. Натуралиста прежде всего интересует внешняя, «фабульная» сторона повествования, что приводит к обеднению формы произведения, к аморфности и серости повествования. Вот почему произведения натуралистов оставляют читателя равнодушным, быстро забываются. Такие писатели, как Арцыбашев, Потапенко, Вербицкая, несмотря на их огромную продуктивность и прижизненную популярность, давно забыты. Натурализм — это детище реакционных эпох. Именно в эти эпохи он «расцветает», оказываясь на поверхности литературной жизни. Он находит поддержку господствующих классов, заинтересованных в том, чтобы держать сознание масс в состоянии застоя, чтобы утверждать существующий общественный строй. Всей своей идейной направленностью натурализм утверждает отказ от социальной борьбы и демократических преобразований; писатели-натуралисты проповедуют идеи «малых дел», филантропии, примирения интересов имущих и неимущих. Так называемый «рождественский рассказ» становится одним из излюбленных жанров мещанско-натуралистической литературы. В России натурализм получил особое распространение в период реакции 80-х годов, он в значительной степени сохранил свои позиции и в 90-х годах, а в 900-х годах, особенно после поражения революции 1905 года, ему отдали дань даже писатели, ранее занимавшие демократическую позицию. Вот почему Горький, который отразил революционный подъем, начавшийся в 90-х годах и усилившийся накануне первой русской революции, резко выступил с первых же шагов своей писательской деятельности против эстетики и художественной практики натурализма. Всякое стремление отвлечь внимание читателя от задач борьбы с порочным общественным строем, парализовать его волю к перестройке жизни, законсервировать существующие ее формы вызывает резкий протест молодого Горького. Журналы 90-х годов свидетельствуют о широком распространении легковесной, безыдейной литературы, засоряющей головы читателей и парализующей их общественные устремления. В книжках «Недели», представляющих собой своеобразную летопись ходячих общественных настроений, дается следующая характеристика весьма распространенной литературы той поры: «Жизнь, если верить беллетристам, состоит почти из любовных интриг, измен, увлечений, кутежей, причем выводятся типы, годные для самой злой сатиры. Мужчины почти сплошь пошляки, холодные карьеристы и развратники, женщины — бессердечные кокетки или жертвы разврата своих отцов и мужей» (1). На страницах того же издания указывалось: «Разлад между мужем и женой, разочарование одного из супругов служит обычной темой современных повестей и романов» (2). Подобная жалоба на современную литературу высказывается на страницах книжек «Недели» и в 1898 году: «Скудность общественных интересов, бедность творческого вымысла не охлаждает, однако, порыв современного беллетриста. Романы производятся сотнями, это своего рода фабричное производство» (3). Эти свидетельства дают более или менее правильное представление о широко распространенной в 90-х годах натуралистической литературе. Известный критик-народник Н. К. Михайловский дал совершенно правильную оценку творческих принципов этой массовой литературной продукции: «Нынешние писатели норовят обойтись без такого центрального пункта и с безразличным спокойствием воспроизводят все, что им попадается на глаза: Фому и Ерему, слона и букашку, благоухание розы и безобразие подлости... Господа беллетристы утратили способность различать важное и неважное и сильно чувствовать разницу между добром и злом... Дескать, с высшей точки зрения, удаленной от ничтожных и преходящих тревог дня, все в природе одинаково ценно, и нет в ней ни добра, ни зла, и не дело художника как-нибудь сортировать явления жизни; он не должен давать ни одному из них предпочтения» (4). Натуралистическая литература противостояла критическому реализму, обличавшему порочные устои и пошлость жизни. Писатели-натуралисты канонизировали пошлость, выдавая ее за вечную, неизменную сущность жизни, в которой они не видели социальных противоречий. Весьма показательно, что натуралистическая литература всячески открещивалась от демократических «заветов» литературы недавнего прошлого. На страницах журналов был объявлен поход против «засилья» мужика, против увлечения простонародьем. Здесь речь шла не о пересмотре народнических традиций. Это была не столько антинародническая, сколько антинародная линия в литературе. К. Баранцевич в -------------------------- 1. Книжки «Недели», 1895, № 11. 2. Книжки «Недели», 1896. № 5.
3. Книжки «Недели», 1898, № 5. 4. Н.Михайловский, Литература и жизнь, 1892, стр. 192. --------------------------
романе «Борцы» (1896) изобразил представителя «нового» поколения — юношу, увлекающегося спортом. В ответ на скептическое замечание дяди, что спорт является плохим примером для народа, который его принял по-своему, «и люди начали калечить друг друга», юноша откровенно признается: «Дядя, но мы вовсе не думаем о народе». Когда же дядя воскликнул: «Бедный народ! Некому тебя научить ничему хорошему!», племянник невозмутимо ответил: «Но, дядя, мы вовсе не призваны учить народ». Автор романа дает понять, что именно племянник является характерной фигурой эпохи. В повести И. Щеглова «Убыль души» находит свое изображение процесс выветривания идеалов в среде интеллигенции. Повесть рассказывает о сотруднике провинциальной газеты, утратившем после двадцати лет работы в газете былую «жизнерадостность». Происходит убыль души, по объяснению автора, «вероятно, оттого, что исчезают старые вековые устои, высший нравственный идеал, питавшие человечество своей священной влагой». Герой повести Прозоров пытается сначала «священную влагу» заменить пивом, но потом кончает самоубийством. Автор не только не дает никакой перспективы для людей, стремившихся разобраться в жизни, но всячески насаждает фаталистический, безысходный взгляд на будущее. Естественно, что при таком представлении жизни всякий героизм, всякие «идеалы» становятся архаизмом. Весьма показательно, что идея развенчания героя становится одной из основных в литературе того времени. Так, в журнале «Русская мысль» в статье, посвященной повестям и рассказам Альбова, отмечается пустота в произведениях этого писателя, причем именно в этой пустоте критик усматривает «особливое» достоинство. «Исключительный герой и героиня,— пускается в рассуждения автор,— будь они силы необъятной или слабости беспомощной, или же и заурядные люди, поставленные в исключительное положение, могут явить миру огромные доблести и удивительные геройские подвиги. Только из этого совсем не будет следовать, чтобы кто-либо другой при таких же обстоятельствах стал проделывать то же. Ничуть не бывало: герой сгеройствовал, а заурядный обыватель скажет: «А мне наплевать!» и спрячется; тот же спокойный обыватель при необыкновенных обстоятельствах может сгеройствовать, а другой такой же обыватель, и в точно таком же положении, не подумает геройствовать, удалится от зла и сотворит... по-обыденному и по-заурядному» (1). Очень многие авторы ходовых повестей и рассказов противопоставляют героизму жизнь и быт обыкновенных людей. Преклонение перед мелкими конкретными делами в литературе этого типа сопровождается отрицанием «радикализма». -------------------------
1. «Русская мысль», 1887, № 8, стр. 145. ----------------------------- Это связано с воспеванием всякого рода дельцов и практиков, которым приписываются черты настоящих героев времени. Очень модный беллетрист того времени Салов изображает «чумазого» — представителя кулацкой деревни. В рассказе «Паук» перед читателем выступает арендатор мельницы, земский гласный «патриот», украшенный медалью. В изображении этого хищника Салов использует мягкие, примиряющие тона. Недаром на страницах журнала «Образование» писалось о принципиальном отличии в изображении кулака Саловым и писателями общественной ориентации прошлой эпохи: «Щедрин и народники заставляют вас испытывать чувство негодования или отвращения к «чумазому», г. Салов оставляет вас сравнительно спокойным». Вместо активного социального протеста против тех, кто ущемляет «бедных», на страницах произведений мещанско-натуралистической литературы проповедуется «жалость» к «обездоленному» брату. К. Баранцевич в сборнике рассказов «Чудные ночи» (1899) дает целую галерею обездоленных людей. В рассказе «Мальчик на улице» изображен старый одинокий человек, ранее знавший только книги, который полюбил бедного несчастного мальчика и приютил его. В основе этой «жалостливости» лежит глубоко антидемократический взгляд на человека из народа, являющегося лишь объектом сострадания и покровительства. Нередко псевдогуманизм проповедников «жалости» распространяется не только на людей, но и на представителей пернатого царства. Герой рассказа «Высшее благо» Иван Кузьмич вечером съел изрядное количество ветчины и ему не спалось всю ночь. Во время ночных раздумий он вспомнил, что в клетке у него находится снегирь, тоскующий по свободе. Иван Кузьмич утром, проснувшись с разбитым сердцем, выпустил снегиря. К. Баранцевич в ряде рассказов изображает людей, морально преобразившихся под влиянием какого-либо случая. Так, герой рассказа «Закладчик» вначале был зол и лют, но вот, когда наступил светлый праздник, он решился возвратить всем заклады, не взяв ни процентов, ни выкупов. После этого он решил уйти в монастырь и пожертвовать на божий храм оставшиеся 200 рублей. Писатели-натуралисты противопоставили борьбе за права человека, за уничтожение социальной несправедливости упование на случай, на неожиданную улыбку судьбы. В рассказе «Крапивники» Салова повествуется о судьбе двух незаконнорожденных мальчиков — «крапивников». Их жестокий отчим сжил со света мать и одного «крапивника». Другой «крапивник» ушел в город, поступил в гимназию и начал преуспевать. Произошло это потому, что в городе мальчик неожиданно встретил доброго крестного, при помощи которого и поступил учиться. В гимназии оказался добрый директор и добрые учителя, которые заинтересовались бедным мальчиком и помогли ему выйти в люди. Людская доброта делает людей счастливыми. Такова несложная мораль этого рассказа. Оценивая данный рассказ, критик журнала «Образование» вполне резонно замечает: «Для всякого другого писателя сюжет «Крапивников» мог дать материал для самого драматического рассказа, а г. Салов устраивает судьбу своего маленького героя так, что лучше и желать нечего» (1).
Подобного рода сглаживание острых углов, примирение социальных противоречий характерно не только для Салова, но и многих беллетристов натуралистического лагеря. Наиболее характерным проявлением антинародности в мещанской литературе этих лет является увлечение сюжетами и темами из великосветской, аристократической жизни. По этому поводу в одной из книжек «Недели» писалось: «Еще недавно преобладавший в журналах «мужик» народнических повестей (времени Г. Успенского, Златовратского, Эртеля, Каренина) совсем вытеснен великосветским барином». Характерно, что в сюжетах и темах великосветской беллетристики все внимание сосредоточивается на забавных и развлекательных моментах. Характерна, например, «Сказка и правда» П. Накрохина, имеющая подзаголовок «Ловелас и шестнадцатилетняя девочка», который вполне определяет ее содержание. Характерным образцом этой беллетристики на тему великосветской жизни является произведение Винницкой «Среди пустословия», изображающее помещичий дом, в котором проживают князь, княгиня, двое деток, старая гувернантка и управляющий. В рассказе «Утреннички» О. Руновой повествуется о жизни помещика, вернувшегося в свое имение, где он обнаружил привычки аристократа и, несмотря на нищету, держал двух лакеев, которые частенько подавали на завтрак только кусок солонины. Весьма излюбленной темой мещанско-натуралистической беллетристики является тема семейного адюльтера, треугольника. Разработка коллизий в таких случаях дается в чисто психологическом плане. В повести Салова «Практика жизни» описывается сентиментальная история любви молодого помещика к дочери помещика — соседа по имению. В повести А. Будищева «Сын» конфликт построен на супружеской измене. Героиня, изменившая своему мужу, переживает моральные муки, потому что все ее считают за «идеальную женщину», за «великолепную мать и жену». По ее словам, она «наслаждается опасностью обмана, как охотник любимым спортом». Объект ее противозаконной любви Тормозов утешает свою любовницу в момент приступа угрызения совести: «Ведь твой самый наиближний, сиречь супруг, даже не подозревает об измене,— следовательно, ---------------------- 1. «Образование», 1900, № 5—6, стр. 75. --------------------------- он счастлив. Вот если бы добилась развода,— тогда другое дело». Мораль повести выражается в сентиментальной концовке: героиня раскаивается в своем преступлении, созерцая спящего сына, который накануне стал случайным свидетелем ее измены. Попытка автора дать психологический анализ сопровождается утверждением следующей философии жизни. Тормозов свое пренебрежение к общественной морали мотивирует так: «Кто нас, русских-то, поймет: наши идеалы улетели в такие заоблачные выси, что мы никаким счастьем не бываем довольны». Таким образом, вражда к идеалам выражается и в произведениях, посвященных таким темам, как любовь, семья и т. д. Будничность изображения — характерная черта мещанско-натуралистической литературы. Иногда авторы, стремясь восполнить главный недостаток произведений — идейную бедность, заполняли их развлекательными историями, прибегали ко всякого рода экзотическим и фантастическим сюжетам, к сложным, закрученным фабулам. «Большинство выступающих теперь новых писателей-беллетристов,— отмечалось на страницах книжек «Недели»,— имеют ту общую черту, что интерес их произведений зависит исключительно от степени интереса, новизны и важности предмета их наблюдений, сами же они как художники, а не как простые наблюдатели... ничего особенно нового не дают».
В погоне за новым сюжетом, за свежей темой заключена главная черта творчества П. Боборыкина, одного из значительных представителей литературы мещанского натурализма. В произведениях Боборыкина изображен быт мещан и буржуа, но по правильному выражению Е. Соловьева-Андриевича, этот писатель «по преимуществу занимается амурными делами своих купцов и купчих, их кутежами, прогрессивным параличом, старческим маразмом». Боборыкин никогда не выходит за пределы факта, используя метод протоколизма, «фактографии». Горький в одном из писем к Пятницкому совершенно правильно охарактеризовал метод П. Д. Боборыкина: «Рассказ — плох, к тому же, как всегда у Боборыкина, списан с натуры, без особенных отступлений от правды факта. С таким своеобразным пониманием реализма автору давно бы пора нарваться на глупейший скандал, кажется, только... отсутствие чувства собственного достоинства спасло его от естественного возмездия со стороны невольных натурщиков». Боборыкин в своем романе «Василий Теркин» (1892) изобразил жизненный путь практика-буржуа — типичного героя капиталистического накопления. Все идеалы Теркина сводятся к личному обогащению. На окружающую жизнь он смотрит с точки зрения личной наживы. Он думает «только о себе», о движении вперед по горе жизни, где «на самом верху горело золото
и самоцветными каменьями царь-птица личной удачи»,— так характеризует своего персонажа Боборыкин, всячески идеализируя и приукрашивая его. Кредо Теркина выражено в конце романа как своеобразный итог его размышлений: «Без чванства и гордости почувствовал Теркин, как хорошо иметь средства помогать горюнам, вроде Аршаулова. Без денег нельзя ничего такого провести в жизнь. Одной охоты мало». И автор целиком на стороне такого жизненного кодекса героя. В его филантропии и преуспевании он видит средство добиться блага для бедных и неустроенных людей. Характерно, что даже такой буржуазный журнал, как «Русская мысль», вынужден был признать порочность произведений, воспевавших «удачников» и «добродетелей». «Не составляет ли ошибки, печальные последствия которой нелегко устранимы, одностороннее стремление нашей литературы к изображению действительности, в то время как действительность эта заслоняется погоней за наживой, нравственной дряблостью, невежеством, жестокостью» (1). Наряду с П. Боборыкиным, певцом личного благополучия, выступил И. Потапенко. Герой его повести «Здравые понятия» (1892), к которому он относится с симпатией, утверждает, что главное в жизни - это богатство. «Я говорю прямо, что считаю богатство самым высоким благом в жизни, потому что с ним легко достигнуть всех прочих благ». Главной своей доблестью этот герой считает то, что он прежде всего «строил свое благополучие и тем самым «увеличил счастье решительно всех», кто с ним соприкасался. В рассказе «Счастливый» («Русская мысль», июль 1895 г.) Потапенко сочувственно воспроизводит образ человека «конкретного дела». Провинциальный репортер Рябченко изобличает некоторые пороки хозяев города. Он знакомится с местным миллионером, которому, как он выясняет, не чужды филантропические порывы. В разговорах с миллионером Рябченко высказывает мысль о полезности организации дома труда для несостоятельных граждан города. Осуществление этого мероприятия, по подсчетам Рябченко, потребует миллиона рублей. Он пытается склонить миллионера на столь благотворительный поступок и добивается того, что в его собеседнике просыпаются гуманные чувства. Миллионер восхищен тем, что Рябченко, бедный репортер, не имеющий средств, помогает людям, а он, имея огромные средства, никакой пользы людям не приносит. Репортер «воспитывает» своего собеседника в благотворительном духе: «Я боролся, я страдал за себя, и оттого научился понимать чужую душу... А вы, вы для себя не боролись, вам ничего не надо -----------------------
1. «Русская мысль», 1897, № 10, стр. 117. -------------------------- было завоевывать, а потому вздохи людского горя звучат для вас глухо, они не могли подвинуть вас ни на какое решительное дело». Горячая речь журналиста растрогала миллионера, и он просит его составить проект устройства дома труда. Вскоре после этого он умирает, оставив завещание, в котором в числе осчастливленных наследством родственников фигурирует и репортер Рябченко. «Григорию Михайловичу Рябченко на его полезные благотворительные предприятия назначаю 2000 рублей серебром». Очень меткую характеристику излюбленных героев И. Потапенко дал критик «Русской мысли» М. Протопопов: «Практичные и деловитые герои г. Потапенко узки и односторонни до последней степени. Они знают арифметику, но только ее и знают, и не хотят знать ничего другого. Точка зрения «пайка» единственно доступная им точка зрения. Если у вас сто тысяч годового дохода, а у меня только тысяча, то что отсюда следует? По-нашему следует - только то, что вы во сто раз меня богаче, а по мнению г. Потапенко это значит, что вы во сто раз меня счастливее. Г. Потапенко старательно избегает трудных психологических усложнений, и его герой делает свою карьеру, точно с гладкой горы на салазках катится» (1). Мотив личного благополучия назойливо повторяется в многочисленных романах, повестях и рассказах Потапенко 90-х и 900-х годов. Наряду с Боборыкиным Потапенко — весьма характерный представитель той группы мещанских писателей-натуралистов, которые стремились создать образ положительного героя и выставить его как пример, достойный подражания. Однако попытки создания положительного образа преуспевающего дельца не увенчались успехом. Невозможно было показать этих людей в благородном ореоле и представить образцом, положительным примером в глазах читателя. Тенденции примирения непримиримых антагонизмов не могли дать основу для подлинного искусства. Нередко сами авторы вынуждены были признать свою слабость в изображении положительных героев, выражении положительных идеалов. Так, один из представителей этой мелкотравчатой литературы, Билибин, писал в письме к Чехову: «Во многих письмах вы нападаете на меня за то, что я пишу не то, что следует, и не так, как следует. Тут, очевидно, недоразумение. Чего вы от меня хотите и чего ожидаете?.. Я смотрю на литературное дело как на хлеб. Не скрываю от себя, что через несколько лет мое душевное настроение, под влиянием непрестанной срочной работы, станет весьма критическим. Но что делать, такова судьба». В конце письма Билибин написал фразу: «У всякого есть своя мечта». Но по- ------------------
1. «Русская мысль», 1898, № 9, стр. 168. ------------------- том эту фразу зачеркнул. И это весьма знаменательно. В строках письма Билибина можно найти косвенное указание на невозможность создания положительного героя в литературе, утверждающей правду фактов. Не имея положительного идеала, беллетристы этого направления бессильны дать ответ на большие вопросы, выдвигаемые жизнью. К ним вполне применимы слова Чехова, сказанные им по поводу романа Сенкевича «Семья Полонецких»: «Цель романа: убаюкать буржуазию в ее золотых снах. Будь верен жене, молись с ней по молитвеннику, наживай деньги, люби спорт — и твое дело в шляпе и на том и на этом свете. Буржуазия очень любит так называемые «положительные» типы и романы с благополучными концами, так как они успокаивают ее на мысли, что можно и капитал наживать и невинность соблюдать, быть зверем и в то же время счастливым» (1). Характерно, что самого Сенкевича Чехов объединяет с Потапенко и Полем Бурже: «Если к Полю Бурже прибавить Потапенку, попрыскать варшавским одеколоном и разделить на два, то получится Сенкевич» (2). Имея в виду собирательный образ писателя-натуралиста, Горький писал в рассказе «Читатель»: «Твое перо слабо ковыряет действительность, тихонько ворошит мелочи жизни, и, описывая будничные чувства будничных людей, ты открываешь их уму, быть может, и много низких истин. Ты уверен, что это полезно — рыться в мусоре буден и не уметь находить в них ничего, кроме печальных крошечных истин, устанавливающих только то, что человек зол, туп, бесчестен, что он вполне и всегда зависит от массы внешних условий, что он бессилен и жалок один и сам по себе». Крохоборческой литературе, копающейся в мусоре буден, Горький противопоставляет литературу, воспитывающую читателя: «Цель литературы — помогать человеку понимать себя самого, поднять его веру в себя и развить в нем стремление к истине, бороться с пошлостью в людях, уметь найти хорошее в них, возбуждать в их душах стыд, гнев, мужество, делать все для того, чтобы люди стали благородными, сильными и могли одухотворить свою жизнь святым духом красоты». Горький указывал, что крохоборческая натуралистическая литература, ратующая за жизнь, на самом деле проходит мимо жизни, кипучей и многообразной. Горький отстаивал взгляд на жизнь и литературу, прямо противоположный взглядам натуралистов. Литературная полемика входит в образную ткань целого ряда ранних рассказов Горького и звучит как лейтмотив многих его статей, посвященных теме искусства. Острота горь-
---------------------- 1. «А. П. Чехов о литературе», Гослитиздат, 1955, стр. 184. 2. Там же, стр. 183.
---------------------- ковской полемики объясняется тем, что он выступил не против какого-то «очередного» противника или группы противников, а против литературы, находящей поддержку официальных кругов и влиятельной прессы, наводнявшей книжный рынок и широко воздействовавшей на сознание массового читателя. Это та литература, о которой Горький писал впоследствии, противопоставляя ее линии критического реализма, указывая, что ее представители «согласно с указаниями популярной философии и влиятельной критики пытались утвердить некоторые догматические бесспорности, которые, примиряя непримиримые противоречия, скрывали бы явную и гнусную ложь общественного строя буржуазии» (1). Но уже в ранний период Горький хорошо чувствовал и понимал, что эта широко распространенная литература стремилась представить факты и явления тогдашнего общественного строя как извечный закон человеческого бытия и тем самым развенчать всякие идеалы, направленные к его изменению. Методу правды фактов Горький противопоставляет свое понимание факта действительности как феномена, включающего в себя активное участие человека в борьбе за изменение действительности. В 1896 году Горький писал на страницах газеты «Нижегородский листок»: «Факт сам по себе только очень мало поучителен и ценен до поры, пока путем толкования и исследования не будет превращен в феномен. Каждый факт — это синтез целого ряда посылок, узел, связующий сотни ниток, квинтэссенция многих капель сока нервов, крови сердца, слез отчаяния. В каждом факте коренится глубокий жизненный смысл, корни его проросли глубоко в прошлое, и в каждом факте непременно есть две, всегда одни и те же типические всем явлениям жизни, одинаково присущие черты — степень сознательного участия человека в творческом факте и степень влияния созданного факта на душу человека и вообще на его жизнь» (2). В этих словах молодого Горького содержится основа его полемики с натурализмом. * * * Являясь выражением идейного консерватизма и застоя, натурализм получает особенно благоприятные условия для развития и распространения в реакционные эпохи. Так было в эпоху реакции после разгрома революционного народничества, так было в эпоху столыпинской реакции после поражения первой русской революции.
----------------------- 1. М. Горький, Литературно-критические статьи, М., 1937, стр. 642. 2. М. Горький, Беглые заметки, «Нижегородский листок» от 1 октября 1896 г., № 271. ------------------------- На рубеже двух веков, в годы революционного подъема, натурализм все более терял свое влияние на читательские массы. Революционный подъем, предшествовавший событиям 1905 года, нанес удар по обывательской спячке, пробудил общественное сознание простых людей. В эти предгрозовые годы, вопреки попыткам идеологов господствующих классов поддерживать и насаждать литературу, утверждающую реакционный общественный строй, большой популярностью пользуются писатели критического реализма, обличающие этот строй, широкое признание получает буревестник революции Горький. «Вокруг нас,— писал Горький,— закипает жизнь, пробуждаются новые сознания, возникают новые смелые задачи, нарождается новый человек, он же читатель пытливый и жадный до книги. Этот читатель требует ответа на коренные вопросы жизни и духа, он хочет знать, где правда, где справедливость, где искать друзей, кто враг». В противовес Горькому, писатели-натуралисты, утверждающие данную действительность, смотрели на читателя как на аморфную, потребительскую массу. В эти годы их произведения становятся достоянием лишь провинциального обывателя, потревоженного событиями и стремящегося укрыться от них. Если писатели-натуралисты как-то откликались на революционные события, то занимали по отношению к ним реакционную позицию. Демократическая печать выступила с резкой критикой воспоминаний П. Боборыкина «За полвека», опубликованных в 1906 году, в которых автор открыто защищал старые порядки и в идиллическом свете изображал отношение помещиков к крестьянам. После поражения первой русской революции натуралисты снова выходят на поверхность литературной жизни, почувствовав себя в реакционной литературе как рыба в воде. Их творчество отвечает потребности разочаровавшихся в борьбе интеллигентов и кратковременных попутчиков революции, стремившихся найти пути примирения с действительностью, отдохнуть от бурных потрясений. Натурализм в годы столыпинской реакции получает новое подкрепление. Появляется целая плеяда писателей-натуралистов — выразителей знамения времени. Среди них выделяются М. Арцыбашев, А. Каменский, Ропшин, Амфитеатров, Вербицкая, А. Нагродская. Натурализм расширяет свои позиции за счет ряда писателей, бывших «знаниевцев» (Д. Айзман, С. Юшкевич и другие), теперь приспособившихся к господствующим в буржуазной литературе настроениям. В эти годы натурализм особенно наглядно сочетается с политической реакционностью. Это отчетливо видно на примере творчества М. Арцыбашева и А. Каменского. В годы реакции эти писатели называли себя представителями «свободной литературы». Но эта свобода, как указывал Горький, «понимается исключительно как свобода торговли словом, свобода лжи, клеветы и клоунского издевательства над святынями» (1). Именно в этом смысле выступают за «освобождение человека» М. Арцыбашев и А. Каменский — популярные писатели тех лет. Под руководством Арцыбашева издавались сборники «Жизнь» — печатный орган «свободной литературы». Заказывая материал авторам, он требовал «не революционного, а психологического сюжета». Этот «психологизм» был не чем иным, как смакованием эротических переживаний весьма низкого пошиба. Какой же психологии требовал Арцыбашев от писателей? Сам он недвусмысленно говорит об этом в одном из своих писем. «Сборник наш,— пишет он,— идет блистательно, хотя и костят нас всех на славу за якобы порнографию! Увы! Дух времени. Теперь также в моде бранить за порнографию, как носить пальто колоколом. Это признак хорошего тона» (2).
Лицемерная попытка Арцыбашева оправдать общее направление сборника вряд ли могла кого-либо обмануть. Появление «Жизни» было как раз и обусловлено тем «духом времени», который не только не протестовал против порнографии, но и требовал ее во всех видах и обличиях. Уже сам подбор литературного материала непреложно свидетельствовал, что ориентация «Жизни» вполне согласовывалась с «духом времени». Краткую, но исчерпывающую характеристику «Жизни» дал Горький в письме к бывшему «знаниевцу» Д. Айзману: «Ваши рассказы в сборнике «Жизнь» произвели на меня тяжкое впечатление, хотя я их знал и раньше. Но в этой грязной книге, где все авторы насилуют женщину, Ваши вещи еще более проиграли в моих глазах. Противна мне эта «Жизнь» — противно знать, что в русской литературе, где женщина, по праву, занимает столь высокое место, ныне люди больного воображения тащат ее в грязь и всячески плюют на нее» (3). Издание М. Арцыбашевым сборника «Жизнь», в котором как бы синтезировался тлетворный «дух времени», было логическим следствием «идейной» эволюции этого писателя. Арцыбашев начал свой литературный путь с рассказов, в которых преобладали либеральные настроения и даже давались зарисовки отдельных эпизодов революции 1905 года. Так, в рассказе «Кровавое пятно» писатель показывает жестокую расправу полиции с революционерами, в рассказе «Деревня» он рисует сцены расправы карательного отряда с крестьянами. Но уже в этих ранних рассказах намечается тот путь, по которому пойдет ------------------------ 1. М. Горький, Литературно критические статьи, Гослитиздат, М., 1937, стр. 132. 2. Архив внутренней политики, культуры и быта (Ленинград). 3. М. Горький, Сочинения, т. 29, стр. 61. -------------------------- вскоре Арцыбашев. В них обнаруживается чуждость автора революции, его полное непонимание существа происходящих событий, да и эти события являются для него лишь канвой, на которой он вышивает узор своих «психологических» и патолого-сексуальных обобщений. В «Кровавом пятне» Арцыбашев копается в переживаниях главного героя рассказа Анисимова перед расстрелом. При этом обнаруживается, что и сам Анисимов, и та революционная толпа, из которой его выделяет автор, не только не имеют сколько-нибудь последовательных революционных убеждений, но и не знают даже, за что они борются. Сексуальная патология, которая станет лейтмотивом творчества Арцыбашева лет реакции, находит свое место уже в рассказе «В деревне», где автор всячески смакует и обыгрывает эпизод изнасилования женщины группой солдат. На патологической основе построены рассказы «Кровь» и «Прапорщик Гололобов». В первом из них Арцыбашев смакует физиологический процесс убийства цыплят и барашков, во втором — анализирует психологию человека, кончающего самоубийством.
В эпоху реакции, отказавшись от своих радикальных увлечений, став «властителем душ» мещанства, Арцыбашев отражал общие настроения разложения и маразма. В своих произведениях он проповедует реакционную философию Ницше, его идеи господства сильного над слабым. В рассказе «Смерть Ланде» Арцыбашев пропагандирует жизнь без идеалов, «без догмата». По Арцыбашеву, все лучшие качества человека, все его благородные чувства — признак слабости. Он провозглашает отказ от веры, любви, труда, науки, общественных устремлений и прославляет наиболее низменные инстинкты человека: сексуальную распущенность, животный эгоизм, паразитическое наслаждение жизнью. Высокие человеческие идеалы, по мнению Арцыбашева, приводят человека к гибели. К этому выводу приходит герой рассказа Арцыбашева «Смерть Ланде» Семенов, который в письме своему единомышленнику Ланде заявляет: «Всю жизнь с усердием, достойным лучшей участи, я старательно лепил вокруг себя какой-то цемент из веры, идей любви и жалости и думал, что это прочно, незыблемо, но как только повис над пустотой смерти всей тяжестью своего я — все сразу распалось, как сухая глина, и я полетел один, как камень». Слабому, беспомощному Ланде Арцыбашев противопоставляет «сильного» Молочаева. Для двуногого животного Молочаева гуманизм, жертвенность во имя общества — пустые слова, в личной жизни он руководствуется единственным принципом удовлетворения собственных низменных потребностей. Образ гедониста и циника Молочаева явился эскизом к портрету другого героя Арцыбашева, Санина, в жизнеописании которого воплощались, так сказать, «общественные» и «эстетические» взгляды писателя. В романе «Санин» Арцыбашев наиболее полно и всесторонне пытается дискредитировать революционеров и их общественные устремления. Роман «Санин» был написан, как указывает автор, в 1902 году, но увидел свет в годы реакции. Главный герой романа Санин издевается над теми, кто готов «жертвовать жизнью ради конституции». Санин способен на любой аморальный поступок, на любую подлость. Арцыбашев возвеличил своего героя как разрушителя общественных предрассудков и даже борца с «буржуазностью». Но под видом борьбы с буржуазностью он культивирует самые пошлые мещанские идеи. Этот «отрицатель культа» в личной жизни — типичный обыватель, боящийся потерять жалованье и жизненные блага. Санин откровенно проповедует мысль о том, что весь смысл жизни заключается в удовлетворении собственных, притом наиболее низменных, потребностей. Человеку дозволено все, и в глазах Санина нет аморальных поступков, если они дают наслаждение. Арцыбашев пытался представить своего Санина как разрушителя общественных предрассудков, как борца с «буржуазностью», в действительности «анархизм» Санина был той же буржуазностью, вывернутой наизнанку. Не скрывавший своих вожделений Санин восставал не против буржуазного общества, а против общепринятых норм поведения и «мещанской морали», поскольку они стесняли его свободу действий, мешали ему безнаказанно развратничать, насиловать, красть и т. п.
О мировоззрении Арцыбашева можно судить и по одному из его писем к Львову-Рогачевскому, в котором он между прочим заявляет: «У меня есть своя определенная идея, всегда с самого начала и до самого конца прочно сидевшая в мозгу. И ее никто не потрудился уловить. В двух словах я назвал бы это отрицанием культа вообще» (1). Вряд ли нужно доказывать, что Арцыбашев явно скромничает, преуменьшает свои «заслуги». Он именно потому и мог стать «властителем дум» мещан, что в годы реакции выступил с «отрицанием культа вообще», т. е. с отказом от всякой ответственности, всякого долга перед обществом. «Санин» именно поэтому и стал настольной книгой ренегатствующих интеллигентов и мещан, что они находили в ней некое оправдание собственного мелкого эгоизма, корыстолюбия и трусости. Санин способен на любую подлость, он советует сестре избавиться от ребенка, уговаривает Соловейчика покончить самоубийством, избивает Зарубина, насилует Корсавину.
Критик-марксист В. Воровский в статье «Базаров и Санин» (два нигилиста) рассматривает Санина как выразителя «новейшего» реакционного нигилизма, как реакцию на общественные и этические нормы, властвовавшие над интеллигенцией
------------------------- 1. Из архива Института литературы Академии наук СССР (Ленинград).
------------------------- в предыдущий период. «Сумма же санинских черт,— писал Воровский,— означает отказ от полувековой традиции разночинской интеллигенции и прежде всего отказ от служения угнетенным классам — в общественной жизни, отказ от императива долга — в личной» (1). Санин утверждает основную мысль Арцыбашева, которую он высказывает устами героя другого своего произведения «Рабочий Шевырев»: «Человек гадок по натуре». Ну и превосходно, говорили себе отступники и мещане, «человек гадок по натуре», а следовательно, и наши не очень-то благовидные поступки вполне оправданы и объяснимы.
Тезис Арцыбашева «человек гадок по натуре» становится девизом всех писателей, выражавших чаяния ренегатствующей интеллигенции и мещанства. В своей попытке унизить человека, низвести его мысли, чувства и стремления к примитивнейшим животным инстинктам и вожделениям Арцыбашев прямо полемизировал с Горьким, который поднимал человека на недосягаемую высоту, утверждал, что «все в Человеке, все для Человека». Пытаясь всячески оправдать и узаконить отказ от общественного долга человека и гражданина, Арцыбашев в романе «У последней черты» пропагандировал бессмысленность, иллюзорность социальных преобразований. У человека за плечами смерть, заявлял он, а весь мир есть не что иное, как огромное кладбище. Зачем же изменять жизнь? В произведениях эпохи реакции Арцыбашев настойчиво проводит идею, заимствованную из реакционной философии Ф. Ницше о том, что право на существование имеет только сильная личность. Своеобразным спутником Арцыбашева выступил А. Каменский. Оба они подняли на щит ницшеанского «сверхчеловека». В творчестве Арцыбашева и Каменского философия Ницше представала в виде гедонизма, неумеренного сластолюбия, наслаждения жизнью, откровенного опорочивания общественных, гражданских идеалов. В сборнике «Куда мы идем» Каменский без всякого стеснения заявлял: «Захотелось жить для себя. Всякий общественный подвиг утратил привлекательность и красоту, и русскому интеллигенту в тысячу раз приятнее сидеть где-нибудь в десятом ряду в театре и смотреть «Синюю птицу», чем путешествовать на казенный счет по Якутской области».
Отбросив общественный долг писателя как ненужный, мешающий хлам, А. Каменский в угоду низменным вкусам мещан-обывателей специализируется на эротических темах, сочетая «крылатый эрос» с откровенной антиреволюционной пропо-
------------------------- 1 В. В. Воровский. Литературно-критические статьи, Гослитиздат. М.. 1956, стр. 248.
------------------------- ведью. «Революция,— злопыхательски писал А. Каменский,— есть бешенство человека, над которым издевались тысячу лет. Художник должен быть выше бешенства». Революция, по мнению этого писателя,— это кровь и убийства, а поэтому не лучше ли другие идеалы, другая «свобода», которую он воспел, т. е. «свобода» оплевывать революцию.
За эту-то свободу и боролся Каменский. Весьма оригинально он противопоставлял «буржуазной пошлости» «свободные нравы». Герой его рассказа «Белая ночь» врывается в чужие квартиры, пытаясь разрушить «предрассудок» о том, что входить можно только к знакомым. Герой рассказа «Люди» живет на содержании своих знакомых. Персонаж рассказа «Идеальная жена», не желая отягощать себя вниманием к женщине, выписывает из-за границы резиновую «женщину», которую хвалит за безропотность и мягкий характер. В рассказе «Леда» автор проповедует свободу «от всяких знаний, от всяких привычных путей, от всех этих законов логики». Очень метко охарактеризовал философию А. Каменского А. Куприн в одном из писем: «Я» Каменского в том, что все позволено, и, стало быть, можно для личного удобства и сочного куска бифштекса ограбить, оклеветать и сморкнуться в чужой платок» (1). Против реакционной натуралистической литературы решительно выступил Горький. Находясь за границей, он внимательно следил за русской литературой и в многочисленных письмах и статьях тех лет клеймил циников и ренегатов. Образцом для Горького был старый писатель-классик с его общественными и реалистическими традициями,— писатель, для которого литература была делом священным. Горький вновь возвратился к полемике с натуралистическими теориями в годы реакции, когда натурализм получил широкое распространение, когда всевозможные циники, стремясь дискредитировать возвышенные идеалы человека, прикрываясь «правдой факта», изображали людей «двуногими козлами», концентрировали все внимание на мелочах жизни и чисто внешнем правдоподобии. В пьесе «Чудаки» (1910) Горький устами писателя Мастакова обрушивается на мелкую, пошлую правду, утверждаемую реакционной литературой. За словами Мастакова скрывается собственный взгляд Горького на задачи искусства: «Я говорю: в жизни есть прекрасное, оно растет, давайте любовно поможем росту человеческого, нашего». В этих словах вся глубина расхождения Горького с теми, кто плохое в человеке выдает за всю правду о нем. Стремление отождествить уродливую и жалкую правду, лежащую на поверхности жизни, с правдой искусства Горький ви-
------------------------- 1. Письмо А. И. Куприна Ф. Батюшкову, 1907, январь. ---------------------------
дит в натуралистической литературу эпохи реакции. Характерным ее признаком, по мнению Горького, является «разобществление человека, отрицание в нем общественных устремлений и идеалов, фиксирование деталей и явлений преимущественно физиологических переживаний. Такое изображение человека выдавалось за правду о нем, хотя на самом деле представляло собой клевету, ибо отрицало в человеческом поведении общественные импульсы, отличавшие людей от животных. Горький решительно выступил против такой «зоологической» правды в многочисленных письмах к читателям и в статьях «О цинизме», «Разрушение личности», «О современности» и др. «В жизни много грубого и злого,— писал Горький,— но ведь в ней есть и доброе, ясное, человечное: помогите росту хорошего — дурное умалится. И осторожнее с молодежью, не отравляйте юность, имейте уважение к детям, если нуждаетесь в их уважении к вам. А подчеркивая зло, мы укрепляем его вокруг нас, затем гипнотизируем себя и других указаниями на обилие зла и укрепляем его еще более» (1). Во имя высоких целей общественного воспитания и подготовки народа к будущей решительной схватке с ненавистным общественным строем Горький обрушивался на обывательскую «правду», заслонявшую горизонт будущего. Борьба Горького с натурализмом велась им и в годы первой мировой войны, когда он выступил против «шапкозакидательства» шовинистической литературы. Реалистическая позиция Горького дала ему возможность отличить мнимый, гаерничающий «патриотизм» от подлинного народного патриотизма, соединенного с ненавистью к эксплуататорам, мешающим построить свободную жизнь народа. ------------------------- 1. М. Горький, Литературно-критические статьи, М., 1937, стр. 37. -------------------------
