Колониально-политическая пружина английского протекционистского движения, т.-е. призыва к созданию британского таможенного об'единения, или такой торгово-политической системы, которая давала бы преимущества колониям на английском рынке и Англии на колониальном, теснейшим образом связана с тем обстоятельством, что Англия в последнюю треть XIX столетия из господствующего фактора на мировом рынке превратилась в один из господствующих факторов. Никакое другое мыслимое средство усилить на мировом рынке влияние Великобритании по сравнению с ее новыми конкурентами — Германией, Америкой, Японией,— не казалось столь действительным многим влиятельнейшим и умнейшим политическим деятелям Англии, вначале подлинному основателю нового протекционистского движения, Жозефу Чемберлену, позднее таким людям, как Артур Бальфур и Бонар Лоу, как положить основание внутреннему экономическому объединению между метрополией и колониями. Здесь, повидимому, открывается безграничная область для британского хозяйственного владычества. Какую большую роль и сейчас в этом вопросе играет цифровой эффект, показывает недавно появившийся итоговый доклад одной комиссии, состоявшей под председательством лорда Д'Альбернона (так наз. Royal Dominions Commissions): в докладе сравнивается размер об'единенной великобританской хозяйственной сферой и государством древнего Рима и устанавливается, что новое британское мировое государство по своей площади в пять раз превосходит Римскую империю. До начала эры свободной торговли (т.-е. до 1846 г.) между Англией и ее колониями существовал торгово-политический союз. Свободная торговля, естественно, означала уничтожение существовавших до тех пор таможенных привилегий колоний; в то же время последние получили взамен этого полную торгово-политическую автономию. Она была использована колониями для того, чтобы посредством таможенных пошлин обезопасить молодую колониальную промышленность от конкуренции старых индустриальных стран.
Однако, в той мере, в какой британский рынок во второй половине XIX столетия начал расширяться, в колониях появилось стремление пользоваться на английском рынке привилегированными пошлинами. Такого рода мысль была впервые высказана на первой британской колониальной конференции в 1887 г. известным африканцем Гофмейером, предложившим надбавку пошлин на все товары в размере 2% их стоимости в общеимперском масштабе. Такого рода предложения не могли, однако, даже и обсуждаться, пока существовала английская система свободной торговли с ее таможенной техникой. А об ее принципиальном устранении не могло быть тогда и речи. Поэтому, когда Чемберлен в своей знаменитой речи в Канадском клубе в 1896 г. высказал идею образования британского таможенного союза, т.-е. системы, заключающейся в свободной торговле внутри объединенного государства при общей протекционистской политике во вне,— эта мысль показалась блестящим выходом из положения. Таким образом, идея британского экономического империализма, идея империалистской федерации начала дискутироваться, и в течение следующих двадцати лет уже не исчезала из торгово-политических дебатов. Колонии, разумеется, пошли навстречу этой мысли, так как им было выгодно сохранение пошлин против их сильнейших конкурентов в индустриальном мире, и настаивали на создании системы наиболее благоприятствуемого таможенного тарифа между метрополией и колониями. Они даже приступили к осуществлению этой идеи. Уже в 1897 году Канада установила таможенный тариф, благоприятный для английских товаров. Другие колонии, как Барбадос, Нов. Зеландия, Австралия и Южная Африка последовали этому примеру. При оценке этой таможенной системы, выставлявшейся колониями, как свидетельство особого патриотизма, нужно принять во внимание, что часто вместе с такого рода дифференцировкой таможенного тарифа абсолютный размер пошлин на английские товары увеличивался (прежде всего в Австралии) или что привилегия для метрополии являлась торгово-политическим шахматным ходом против других стран, как это было, напр., в случае с канадскими привилегированными пошлинами в 1897 г., которые были направлены против Соединенных Штатов. Дифференцированная таможенная система колоний всегда соответствовала идее Великой Англии. Напротив, таможенный союз, означающий свободную торговлю внутри британского государства, возбуждал против себя сильные возражения со стороны колонии. Конечно, колониям было бы удобно иметь привилегии на английском рынке, поскольку колонии вывозят средства пропитания и сырье, которые доставляются метрополии также и другими заокеанскими странами. Это относится, напр., к канадской пшенице, австралийской шерсти и мясным продуктам, индийскому, австралийскому и южно-африканскому хлопку, бумаге и т. д. Но этот вывоз представляет собой только одну сторону экономического развития колоний. Последние также противостоят метрополии, как производители готовых фабрикатов, производство которых они пытаются охранить при помощи покровительственных и охранительных пошлин. Если бы эти ограничительные пошлины были уничтожены, то колонии в большинстве случаев подвергнулись бы гораздо более сильной конкуренции, чем при системе хотя и дифференцированных, но все же абсолютно высоких охранительных пошлин. В книге Шульце-Геверница „Английская свободная торговля и британский империализм" мы находим ценное исследование, выясняющее эту связь. Особенно заинтересованы в протекционистской системе по отношению к Англии Канада и Австралия. Индия, еще не обладающая торговой автономией и представляющая собой
одну самых обширных областей во всем мире, где господствует свободная торговля, давно уже стремится развить свою хлопчатобумажную промышленность и притом именно посредством охранительных пошлин, которые, естественно, должны быть направлены — дифференцированы они или нет — против самого сильного конкурента в текстильной промышленности, против страны Манчестра, Бирмингама и Лидса. Уже в 1912 году Индия стояла со своими 6,3 милл. хлопчатобумажных веретен на 6-м месте в мировом хлопчатобумажном производстве; за время войны позиция индийской текстильной индустрии укрепилась, так как Англия, вследствие недостатка судов и вызванного военной необходимостью уменьшения производства, была сильно затруднена в своем текстильном вывозе (а в 1913 г. Британская Индия одна поглотила около 36% всего вывоза английских хлопчатобумажных товаров). Это обстоятельство оказывало на индийскую текстильную промышленность действие, подобное действию охранительных пошлин. И, действительно, количество веретен уже к 1916 г. возросло на 300.000 и индийское прядильное производство возросло с 625.000 фунтов годового производства в 1912 году до 722.000 — к 1916 г. Следовательно, Индия ни в какой степени не заинтересована в свободной торговле с метрополией: как раз обратно, она заинтересована в таможенном запрете для охранения своей молодой индустрии. Страной, для которой момент охраны собственной индустрии не играет никакой роли, является Южная Африка. Здесь едва ли существуют еще собственные индустриальные интересы. А, с другой стороны, Южная Африка не может ожидать каких-либо существенных выгод и от привилегированного положения на рынке метрополии. Ибо она вывозит в первую очередь золото и алмазы — товары, не нуждающиеся в особых привилегиях, чтобы получить сбыт. Даже если в ближайшее время найдут себе применение громадные, как это предполагают, залежи угля в Капской земле и Натале (общая масса угольной добычи в Южной Африке исчисляется в 56 миллиардов тонн), то и тогда не встанет и вопроса о преимуществе ввоза в Англию, которая сама является крупным экспортером угля и останется таковым в ближайшее время.
В Австралии, напротив, промышленные интересы остро направлены против британской конкуренции, хотя здесь и пытаются прикрасить высокие охранительные пошлины введением привилегированого тарифа, сопровождая это громкими фразами патриотического характера. Шульце-Геверниц цитирует нижеследующую мотивировку охранительных пошлин из одной руководящей австралийской газеты: „Соглашение о привилегиях между Великобританией и колониями означает возрастание охранительных пошлин в Австралии. Протекционисты согласятся на повышение пошлин, но ни в коем случае не на понижение. Существующий тариф в действительности направлен против британских производителей, и протекционисты употребят все силы, чтобы его еще повысить". Известно, что об империалистических стремлениях, поскольку они касаются экономических интересов, можно сказать, что мысли „живут близко друг от друга", но что „вещи жестоко сталкиваются друг с другом в пространстве". Поэтому можно заметить, что на больших колониальных конференциях, собиравшихся перед войной в Лондоне, обычно говорилось об укреплении связи между метрополией и колониями и т. п., достигалось на бумаге громко провозглашаемое единение и формулировались в этом смысле определенные принципы идеологического характера, между тем, как практические вопросы оставались на мертвой точке. Заключительный доклад упомянутого уже „Комитета торговой и индустриальной политики после войны" также в высшей
степени осторожно вращается вокруг детального обсуждения проблемы об имперской федерации, особенно там, где вопрос
касается английской торговой политики. Он противопоставляет этому выработку „мероприятий по созданию особо благоприятного положения для Британской империи другими средствами, помимо дифференцированного таможенного тарифа"; при этом он в особенности предлагает, чтобы Англия в течение ряда лет скупала отдельные важные колониальные продукты по гарантированным минимальным ценам (как это уже имеет место, напр., по отношению к различным австралийским металлам), или чтобы, как в случае с добычею никеля в Канаде, была оказана особая финансовая поддержка развитию колониальных вспомогательных производств. Опубликованный в 1918 году заключительный доклад Dominions Royal Commissions также оставляет незатронутой самую проблему таможенного союза, касаясь, в противоположность этому, предложений об улучшении научных исследований в промышленных отраслях, интересующих Англию в колониях, далее вопроса об эмиграции, об улучшении средств транспорта, а в особенности вопроса об усовершенствовании гаваней, расширении телеграфных связей п т. п., наконец, проблемы деловых методов, постановки информации и создания специального учреждения, которое содействовало бы развитию промышленности в имперском масштабе (Imperial Development Board). Говоря о всех этих попытках содействовать, если не сказать, форсировать развитие торговли между метрополией и колониями, нельзя, однако, забывать, что эта торговля даже без особого таможенного союза представляет собой чрезвычайно благоприятную для Англии картину, особенно если руководствоваться не процентными цифрами, обманчивыми и часто затуманивающими суть дела, а абсолютными цифрами. Ибо понятно само собой, что самостоятельные и развитые торговые области, какими являются области британского владычества, не могут не иметь, как в качестве покупателей, так и в качестве продавцов, своих интересов по отношению к возникающим рядом с Англией молодым индустриальным н торговым государствам европейского и американского континента; и если, напр., торговля с какой-либо хозяйственной отраслью этих стран возрастет, скажем, с 100 до 300, а торговля с соответствующей английской отраслью возрасла, скажем с 600 до 650, то было бы совершенно неправильно заключать, что это 200%-ное повышение все же угрожает английской колониальной торговле продуктами этой отрасли. Такое заключение могут позволить себе сделать газетные фельетонисты и тенденциозные пропагандисты; но оно противоречит правильному рассмотрению сути дела, ибо в таком случае всякое увеличение небританской торговли в мире, совершенно независимо от того, в каком положении она находится сама по себе, нужно рассматривать, как фактор, ослабляющий Англию. Приняв это во внимание, нужно далее установить, что английский ввоз в последние десять лет перед началом мировой войны, след., с 1904 по 1913 г., поднялся в целом с 551 милл. ф. ст. до 786 милл. ф. ст. В первой цифре стоимость ввоза из британских владений равнялась 120,7 милл. ф. ст., во второй — 191,5 милл. ф. ст. Таким образом, можно сказать, что ввоз из британских владений равен почти одной четверти общего ввоза Великобритании. Цифры общего вывоза из Соединенного Королевства были равны в 1904 г.— 300 мил. ф. ст., в 1913 г. — 525 мил. ф. ст. В первой цифре доля британских владений выражалась 112-ю мил. ф. ст., во второй — 195-ю мил. ф. ст. Следовательно, если в 1904 г. доля колоний в общей стоимости английского вывоза немного превосходила одну треть, то в 1913 г. эта доля достигла уже почти 40%. Из приведенных цифр явствует, что как абсолютно, так и в процессе развития последних лет колониальный рынок сбыта получил чрезвычайно важное значение для Англии, равно как и рынок сбыта метрополии — для британских колоний и стран, находящихся под английским протекторатом. Если рассматривать вопрос с точки зрения колоний, то получится подобная же картина. По официальным данным упомянутого доклада Royal Dominions Commissions, вывоз в метрополию т.-наз. самоуправляющихся колоний, т.-е. Канады, Австралии, Нов. Зеландии, Африканского соединения и Нью-Фаундленда составлял в 1913 г. 58,9% общего вывоза: кроме того, вывоз в другие части британского государства составлял 3,0%, так что вывоз в небританские области составлял всего 33,7% общего вывоза указанных областей. И обратно: упомянутые колонии получили 37,6% стоимости их ввоза из метрополии, 46,5% — из всей империи и 53,5% — из небританских областей. Таким образом, с какой бы стороны ни брать статистические данные, можно сказать, что развитие и современное состояние торговых сношений между Англией и ее колониями не дает никаких оснований для пессимизма с точки зрения британских интересов. Быть может, осуществление империалистических экономических идей, поскольку здесь дело шло о действительно экономических соображениях, не удалось именно вследствие указанных выше основных экономических фактов. Но именно поэтому сторонники идеи Великой Британии, рассматривавшие эту идею с точки зрения политического могущества, нашли, как это им казалось, рычаг ее осуществления там, где сначала противодействие ощущалось наиболее сильно, именно в самой Англии. Английская система свободной торговли была в конечном счете тем обстоятельством, которое делало невозможным осуществление выгодной для колонии новой формы хозяйственного общения, именно системы наиболее благоприятствуемого таможенного тарифа. Если удастся принципиально устранить эту систему, хотя бы только посредством введения сначала очень низких пошлин, тогда получится само собой положение обоюдо благоприятствуемых государств. Поэтому, политические деятели империалистского толка начали превращать сначала чисто колониально-политическое требование, в котором английские пошлины рассматривались только как средство к цели, некоторым образом как необходимая жертва колониальной идее,— в подлинное протекционистское движение.
