Упоенно трудится он у рабочего стана. И тот, будто живой, чувствует хозяина, во всем подчиняется ему. Вдруг Иван Сергеевич замечает, что его подопечный, молодой наладчик, что-то подкручивая ключом, плотно прислонился к стану. Отложив инструмент, Пермяков подошел к парню. Спросил невинно: — Тебе сколько лет?
— Восемнадцать, дядь Вань.
— Только-то? — удивился Пермяков.— А я думал, все шестьдесят.
— Почему? — не понял парень.
— Гляжу: ноги тебя не держат. Опору ищешь. А наш стан уважения к себе требует. Перед ним по стойке смирно стоять надо. Тогда и он тоже уважать тебя будет.
— Все шутите, Сергеич?— беспечно заметил наладчик. Но Пермяков уже не шутил — спросил строго:
— Вот ты прилег на станину. А что может случиться, если включить стан?
— А кому это потребуется пускать его? — удивился тот.
— Ну, допустим, ненароком. Все в жизни бывает. Так что же тогда случится?
Засмущался парень. Выпрямился. Подтянулся.
— Что же не отвечаешь?
— Да понял я, Иван Сергеевич: ключ может по голове ударить.
— И не только это: шестерни у спецовки полу подхватят, намотают ткань — и не избежать несчастного случая. Бывало уже такое.
Работает Пермяков — сноровисты, скупы и расчетливы его движения. И незаметно поглядывает на работу наладчиков. Ему, более сорока лет отдавшему своей профессии, видны как на ладони все сильные и слабые стороны их работы. Потом, улучив удобную минуту, обязательно поговорит с ними. Словно ненароком, по-дружески подскажет, как быстрее и лучше отрегулировать вышедший из строя агрегат. Ведь от того, как скоро заработает остановившийся станок или автомат, зависит судьба плана, порой всего месяца.
В обеденный перерыв вышел Пермяков из цеха в скверик. Сел на скамеечку, чтоб подышать свежим воздухом. К нему тут же подсел старый товарищ по цеху, Тоже наладчик. Поговорили о том, о сем, и тот вдруг пожаловался: не та, дескать, Сергеич, молодежь пошла — сладу с ней нету.
— А что такое?
— Да вот, понимаешь, дали мне в ученики одного паренька. И что ни день, то у него опоздание.
— Может, причина какая серьезная? Ты б поговорил с ним по душам.
— Да какая там причина,— махнул наладчик рукой.— Каждый день разные выкрутасы. А хитрющий до чего! Вначале так я верил даже всем его выдумкам. Загляну в его глаза — сама честность в них.
— Выдумщик, значит? — усмехнулся Пермяков.
— Страсть! Откуда что берется. Однажды, слышь-ка, сказал: пожар в доме был — еле потушили. В другой раз — хулигана, говорит, помогал милиции задержать, вот и сам задержался. А сегодня обнаглел совсем: на медкомиссию, дескать, вызывали — в отряд космонавтов приглашают.
— Молодец,— похвалил парнишку Пермяков.— Хорошо придумал. Такого еще не было. А сам-то он смышленый, говоришь?
— Сообразительный, вообще-то малец: что объяснишь — на лету схватывает. Только по всему видать, что не по душе ему наша профессия.
— Что так?
— Раскатывая, говорит, колеса, я свою душу и тело раскатываю.
— Вон как. И душу, и тело? Не привили, значит, парню любовь к нашей профессии.
Наладчик вздохнул, попыхивая папиросой, повторил безнадежно:
— Нет, не та нынче молодежь... Вот мы в их годы!
— Вот бы и рассказал, как мы в их годы.
— Э, да что в ступе воду толочь! Не поймет.
Задумался Пермяков. Не может того быть, чтоб толковый парень — и не понял! Конечно, тут в лоб нельзя. Кого вдохновят общие фразы: ваши, мол, деды мечтали об отечественных автомобилях, а вот мы их изготовляем, а без колес машина не поедет, так что проникнитесь важностью своей работы, повышайте производительность труда... Нет, тут надо что-то такое предпринять, чтоб ребята сами осознали необходимость добросовестного труда, сердцем и душой прикипели к своей профессии, к своему заводу. Слова тоже разные бывают. Одни лишь воздух сотрясают, а другие за живое берут. И дело не только в том безалаберном парнишке. Тут шире надо глядеть. О всех новичках думать. А что они знают о цехе, о заводе?
Может, начать с самого истока? С рождения цеха? Земля, конечно, вертится, а время идет. Забываются события. Уходят из жизни очевидцы того героического, что было в истории завода. А забываться не должно. История должна работать — воспитывать нынешнее поколение.
Работает Пермяков, а из головы все не выходит тот парнишка. Ишь ты: раскатывая диски, он душу и тело раскатывает! Да, каждый год приходит на завод новое пополнение. За спиной — два десятка беззаботных лет. Школьные отметки. Первый поцелуй. И беспечный взгляд как в прошлое, так и в будущее. Что они знают о жизни? Им, поди, кажется, что так было всегда — и автозавод, и наш колесный, и эти вот раскатные станы. Но ведь все это не упало с неба. Им неведомо, что кланялись мы когда-то загранице вот за эти самые диски колес. Золотом платили! Неведомо, какой мучительный путь проделали, чтобы подготовить им вот эти совершенные во всех отношениях рабочие места, которые, видишь ли, «раскатывают им душу и тело». Неведомо, что было время, и мы на таких вот станах действительно раскатывали свое тело.
...Пермякова окружили парни и девушки. Он знакомит будущих автозаводцев с цехом. На встречу с новичками Иван Сергеевич специально пригласил и того парнишку, у которого душа не лежит к раскатному стану. Завороженно слушают юнцы ветерана завода. А тот неторопливо рассказывает о своем друге Петре Чернееве. И мысленно переносится на десятки лет назад.
Некоторые из специалистов намеревались вновь кланяться загранице. Это-то больше всего и злило Петра Чернеева. Выходит, зря посылали его в Америку? Неужели золото, потраченное на его обучение, выброшено на ветер? А его знания, труд, упорство? Разве это ничего не значит? Никак он не мог понять, почему монтаж и наладку стана для горячей раскатки дисков колес опять хотят поручить американцам, да еще за огромные деньги. Он же изучил агрегат до последнего винтика! И впрямь, видно, кое у кого появилась эта самая болезнь — «фордомания»: без иностранных спецов — ни шагу. Разве не можем своими силами обойтись?
Но руководство все-таки прислушалось к этим «фордистам» и решило не рисковать, тем более что и договор с иностранцами был уже подписан. Тогда Петр — вот ведь отчаянная голова! — письмо написал самому наркому Григорию Константиновичу Орджоникидзе: так, мол, и так — непорядок вижу. Серго был давним и добрым другом автозаводцев. Он понял обиду молодого наладчика. Поверил ему.
Несколько недель потребовалось Чернееву, чтобы разобраться в чертежах, установить мудреное заморское оборудование, опробовать главные узлы. И вот наступил торжественный момент пуска. Ждали Орджоникидзе.
Испытывали стан поздно вечером. Почему? Если откровенно, то опасались лишних разговоров: вдруг — неудача. Да и помешала бы людская толпа работе. По такому случаю, несмотря на неурочный час, в колесный цех прибыли Серго Орджоникидзе, Андрей Александрович Жданов, директор завода Сергей Сергеевич Дьяконов.
Петр подал команду, и первый квадрат раскаленной стали появился на рольганге. Чувствует наладчик: металл-то подают недогретый, хотя пламя в печи так и бьет из-за заслонки. Кричит помощнику Бутову: убавь, мол, напор горючей смеси в форсунках! Где там: разве что услышишь в грохоте многопудовых вальцовочных «башмаков»! Кинулся сам. Оттолкнув Бутова, протянул руку к вентилю... Тут его и зацепили за полу спецовки конические шестерни. Тысячесильный агрегат мял и ломал человеческое тело. Выручили ребята: остановили стан.
— В больницу его! — сердито бросил Орджоникидзе. Пока везли до больницы, Чернеев в клочья изгрыз кепку. Не столько от боли, сколько от стыда, злости и отчаяния. Ему же поверил сам Серго, ему же доверили дело государственной важности, а он... Таких людей подвел! Душевные муки заглушали физическую боль.
Прошел какой-то час, а он уже поднялся с койки и просился назад в цех. Куда там! Отказали! Побежал к главврачу: прошу, дескать, выписать из больницы! Тот и слушать не захотел. Тогда он вернулся в палату, выпрыгнул в окно — и прямым ходом на завод. В больничном халате, с забинтованной рукой в лубке, появился он в цехе. Товарищам не надо было ничего объяснять. Все сами поняли. И дружно принялись за дело. Вместо себя Чернеев поставил Якова Тренкина. Сам же руководил работой.
Раскатали первые пять дисков. Получилось неплохо. Потом еще и еще. К утру подвесной конвейер был увешан остывающими дисками. Все 137 стальных «блинов» были самого отличного качества. Чернеев весь в саже, с почерневшими бинтами, побежал в кабинет начальника цеха Тимофея Марковича Геллера доложить, что оборудование отлажено, участок готов к работе.
— Его потом за это Орджоникидзе легковой машиной наградил,— с гордостью за друга закончил рассказ Иван Сергеевич.— Вот какие орлы были. А на первый взгляд, так себе, деревенский паренек из Сергача. Но вот такие, как он, и сделали все, что вы видите вокруг.
Иван Сергеевич Пермяков обвел взглядом стройные ряды корпусов, направо и налево выстроившихся вдоль зеленой аллеи одной из «улиц» предприятия. Окружившие его плотной стайкой будущие строители автомобилей новыми глазами посмотрели вокруг. А ветеран хитро поглядывал на того, всегда бойкого, а сейчас притихшего парня, которому раскатный стан «душу раскатывает»: заинтересовался — значит, не напрасно прошла беседа. А это прекрасно — знать, что вместе с тобой по дороге идут единомышленники! Сам Пермяков никогда не оставался один: всегда охотно поддерживал любое ценное начинание, да и за ним охотно шли.
В 1956 году страна переходила с восьмичасового рабочего дня на семичасовой. И чтобы успешно справиться с оставшимся на прежнем уровне заданием, требовалось найти дополнительные резервы, найти пути повышения производительности труда. А где их, взять, резервы? Уж, кажется, за долгие годы обслуживания прокатного стана он должен бы изучить все его капризы и особенности, давно устранить все замеченные недостатки. Исчерпаны резервы. Ан нет. Оказывается, чем глубже вникаешь в суть своего дела, тем больше находишь различных вариантов его усовершенствования. Недаром говорят, что у творчества нет границ. Нашел резервы Пермяков: более разумно организовал рабочее место, наладил исключительно четкую работу механизмов, расставил людей в бригаде так, что они не тратили время на лишние движения,— на счету была каждая минута. И бригада резко увеличила сменную выработку: вместо 1600—1700 дисков автомобильных колес с тем же количеством рабочих и на том же оборудовании стали раскатывать до 2000—2200 дисков. Его бригада выдвинула лозунг: «Восемь — за семь!» В первый же месяц работы они изготовили 28 тысяч дисков — на 4 тысячи больше, чем планировалось. К концу года по его примеру сменную норму восьмичасового рабочего дня стали выполнять за семь часов 500 бригад и 200 участков. Коллегия Министерства автомобильной промышленности и ЦК союза рабочих машиностроения одобрили почин раскатчиков Горьковского автозавода и распространили их опыт на всех автотракторных предприятиях страны. Сам И. С. Пермяков был награжден знаком «Отличник социалистического соревнования».
А он продолжал искать резервы. Одним из самых слабых мест раскатного стана был шестипудовый ползун. Он подает раскаленную заготовку (будущий диск колеса) под вращающиеся валы, или «башмаки», как их называют колесники. Нагрузка на ползун большая, и он часто выходил из строя. А попробуй-ка такую махину снять, отремонтировать и снова быстро поставить на место! Вот и стоял иногда участок часами. Любому понятно, что кроется тут немалый резерв, но как его использовать? Пермяков прикинул, что легче заранее подготовить достаточное количество запасных ползунов и закрепить их за определенной клетью (на раскатном стане две клети, то есть две пары вращающихся башмаков). Время на смену ползунов сократилось. Выпуск дисков значительно увеличился.
В современном производстве профессия наладчика одна из самых основных. Цех, участок, линия замрут, перестанут выдавать продукцию, если своевременно не наладить работающие там агрегаты. Любое, даже самое простое, оборудование требует от наладчика определенных знаний. А сейчас на завод поступает огромное количество разнообразных автоматических линий, станков с программным управлением. Растет и уровень специальной подготовки людей, занятых их обслуживанием. Сегодня наладчик обязан знать не только технологический процесс изготовления той или иной детали, грамотно читать чертежи и решать задачи по механике, но и разбираться в электросхемах, иметь представление об электронно-вычислительных машинах.
Встретил как-то Иван Сергеевич своего давнего приятеля, года два уже ушедшего на заслуженный отдых. О работе, о здоровье поговорили. Вдруг он и заявляет Пермякову:
— Уходи-ка ты, друг, на пенсию. Слабоваты мы стали для нынешней техники. Видел я автомат в девятом механосборочном. Ну до чего же умный, прямо как человек, только говорить не может. Затупился, скажем, у него режущий инструмент — загорается красная лампочка, не заменит наладчик инструмента — автомат проработает еще один цикл и подаст тревогу начальнику цеха. А если и после этого мер не примут — агрегат сам останавливается. Вот я и подумал, что с нашими-то знаниями к нему не подступиться.
Промолчал Пермяков. А что скажешь, если человек остановился в своем развитии? Прогресс — он не стоит на месте. Это аксиома. Аксиома и то, что надо поспевать за ним, если не хочешь плестись в хвосте у жизни, если не хочешь, чтоб и тебя списали, как устаревший станок. Такое может допустить лишь человек, равнодушный к своей профессии, человек, никогда по-настоящему не любивший свое дело. Да, оборудование совершенствуется. А к нему порой приставляют парнишку лишь с азами знаний о производстве. Так кто же, как не они, ветераны, лучше и доходчивее объяснят молодежи не только устройство станка, но и привьют ей чувство ответственности, чувство гордости за прекрасную профессию наладчика!
За свою жизнь Иван Сергеевич обучил, вывел в настоящие рабочие, воспитал в конце концов, как отец своих детей воспитывает, более сотни молодых наладчиков. И гордится этим. Многие из них до сих пор трудятся на заводе. И не подводят своего наставника. Есть среди них и такие, кого по праву называют специалистами высокого класса. Так что не зря ветераны едят свой хлеб.
И все же порою болит у ветеранов сердце. Они не жалея сил пекутся о нуждах родного завода, который им дороже дома родного, а кто придет хозяйничать в нем? Конечно, молодежь нынче смышленая, грамотная. Но не у всех лежит душа к производству. Ведь видит же Пермяков, что некоторые из новичков — иногда по недомыслию, а бывает, и с умыслом — норовят выполнить порученную работу кое-как и абы поскорее, не заботясь, даже не задумываясь о последствиях своей небрежности. Вот и выходит: надо учить не просто делу, а высокосознательному и вовсе не ремесленническому отношению к этому делу.
Об этом и говорили ветераны, ударники коммунистического труда в парткоме завода. Все, кто душою болеет за производство, пришли сюда, чтобы вместе посоветоваться, как готовить себе смену, как прививать ей высокие коммунистические принципы. И решили: каждый ударник коммунистического труда возьмет личное шефство над новичком или отстающим рабочим своего участка, цеха, бригады и приложит все силы к тому, чтобы тот тоже стал передовиком социалистического соревнования, чтобы тоже по-коммунистически относился к труду, дорожил традициями завода и приумножал их. Так родилось движение под девизом «Ни одного отстающего рядом». Одним из зачинателей его был Иван Сергеевич Пермяков. Нет, не прав тот его товарищ, что советовал поскорее уйти на пенсию: им, ветеранам, работенки еще хватит, и они не успокоятся, пока не подготовят себе смену.
В соседях у Пермякова работала бригада раскатчиков колес Юрия Каргина. Давно приглядывался Иван Сергеевич к работе молодежи. Парни энергичные, веселые, сообразительные, стараются вроде. И все же нормы порою «заваливают». Простаивает частенько их агрегат. Пермяков бы за час с поломкой управился, а они вой сколько времени копаются. Подошел.
— Спешить, Юра, надо, а вы все простаиваете.
— Да вот, Сергеич, второй ползун меняем, а стан дает недокат почему-то,— озабоченно ответил молодой бригадир.
Посмотрел опытный раскатчик машину. Где-то что-то потрогал, где-то постукал. Прокатную клеть оглядел.
— Ползун тут ни при чем, Юрий,— хоть десяток смени. У вас верхний башмак с перекосом стоит. Сам убедись: видишь, правая сторона сильно зажата? Как тут ползун дойдет до валков? Не ленись, бригадир, каждый болтик лишний раз проверить. Люби машину, и она тебя не подведет.
С тех пор Пермяков и взял добровольное шефство над бригадой Каргина. Много профессиональных «секретов» раскрыл своему юному другу. Не сразу, не вдруг, но выработка у подшефных стала расти. При норме 1675 колес за смену стали катать по 1800. А однажды после смены Юрий Каргин, весь сияющий, подбежал к шефу и сообщил, широко улыбаясь:
— Иван Сергеевич, знаете сколько мы сегодня выдали? Две тысячи!
— Молодцы! — от всей души похвалил Пермяков и по-отечески обнял парня.— Выходит, обставил ты меня. Поздравляю и — так держать!
