Святухин был очень молод. В цехе он появился в новом пиджаке, на лацкане которого светилась медаль лауреата Государственной премии. Невысокий, худой, стремительный, он всем интересовался, во все вникал. По всякому поводу шутил, смеялся. Глаза его блестели весело и озорновато. Кое-кому это показалось несерьезным. — Не потянет! — уже заранее предрешили недоброжелатели.— Смешками да шуточками тут не возьмешь. Корунд не мочевина. Да, в этом цехе были свои особые трудности. С ними тотчас же столкнулся новый начальник цеха. Но он не растерялся, потому что главным свойством его характера был непрестанный поиск нового и упорное преодоление старого, отжившего. Он доказал это, впервые разработав технологию получения синтетического карбамида и наладив его производство. Нет, не зря он носил медаль лауреата! Со всей энергией молодости и непримиримостью передового инженера к недостаткам начал он бороться за высокую культуру производства. Было странно, что цех, изготовляющий камни для тончайших, уникальных приборов, сам не пользуется приборами, работает вслепую, как бог на душу положит. Горячая натура Святухина не могла мириться с кустарщиной. По его просьбе в институте минерального сырья изготовляют специальный микроскоп. В цеховой лаборатории появляется спектограф и другие чувствительные приборы. С их помощью удается определить, что даже в химически чистых квасцах имеются примеси, отрицательно влияющие на рост кристалла. При содействии главного инженера Святухин вводит перекристаллизацию квасцов в дистиллированной воде. Берет под тщательное наблюдение и обжиг квасцов. В этом деле необходима золотая середина. Не додержишь квасцы в печи, они получаются малосыпучими, передержишь — меняются их физические и химические свойства, а это уж совсем плохо. Но вот вроде бы и пудра хорошая, а брак еще велик. Непроплавленности, сплавы. Стараясь вникнуть в их причины, Святухин заметил, что пудра, неизвестно почему, то подается очень скупо, то падает сквозь решетку неожиданным обвалом. Присмотрелся к ударному механизму одного, другого аппарата. Молоточки, похожие на боек курантов, бьют по маленькой победитовой наковальне. От этого вздрагивает, сотрясается медная мембрана и непрерывно встряхивается, как бы взбивается тончайший порошок шихты. Придумано не плохо, но молоточки бьют неравномерно и, пожалуй, чересчур сильно. Аппаратчицы смягчают силу их удара... бумагой. У каждого из них в кармане целые запасы газет и старых тетрадей. Начальник цеха позвал механика, слесарей. Едко высмеял их за «бумажную технику», а под конец предложил: «Давайте-ка, общими усилиями, придумаем что-нибудь получше». Долго мудрили слесари, ночей недосыпал механик Федор Таксер, и наконец придумали. Толстую, малочувствительную мембрану заменили тонкой и гибкой, на концы молоточков приспособили резину. Молоточки теперь постукивали плавно и размеренно, пудра сыпалась ровно. Оплывы стали реже. Були — чище и крупнее. Но Святухин в непрестанных поисках. Все в цехе кажется ему несовершенным, особенно после того, как побывает инженер производственно-технического отдела Валентин Эммануилович Самгин и напомнит старую пословицу о горе, родившей мышь. — Да,— вздыхает Святухин,— даем корунда мы еще маловато. Но что ты предлагаешь? — Перейти на непрерывную кристаллизацию. Самгин говорит увлеченно о преимуществах нового метода, Святухин внимательно слушает. В самом деле, есть ли необходимость в том, чтобы с окончанием смены приостанавливался и сложный процесс кристаллизации? Если неготовые еще були передать в следующую смену, то можно создать задел, и не придется тогда браковать кристаллы из-за того, что они не закончены. То, что не успела сделать одна аппаратчица, доделает другая. Словом, непрерывная кристаллизация дело прогрессивное. Могли ли предвидеть Святухин и Самгин, что с внедрением нового режима возникнут дополнительные осложнения? Аппаратчики и начальники смен ссорились из-за плохого задела, а кое-кто, если кристаллы оказывались хорошими, не хотел передавать их в другую смену. Вездесущий Святухин непременно присутствовал при сдаче и приеме смен, будь то днем или ночью. Жил он на поселке близ завода, и жена ворча называла его полуночником. Святухин и в самом деле почти не спал. От постоянного недосыпания и умственного перенапряжения он заболел, врачи рекомендовали соблюдать строгий режим. Но какой уж тут режим, если в цехе все перевернуто вверх дном? «Вот наладим производственный режим, тогда можно будет подумать и о своем собственном»,— говорил обычно Святухин. Но об этом пока можно было только мечтать. Вконец испортил настроение представитель Угличского завода. Угличский часовой и камнерезный — один из самых старых и солидных потребителей корунда. И вот оттуда прислали мастера. Уже по одному его недовольному виду, было ясно, что приехал он не для похвал. Василий Владимирович и сам не заметил, как вступил с ним в спор. Его почему-то задело, что мастер чересчур уж настойчиво рекомендовал учиться у швейцарцев. — Чем хуже швейцарских наши корунды? — спросил Святухин, с трудом сдерживая раздражение. — Как небо от земли,— невозмутимо ответил камнерез, по-видимому, считая доказательства излишними. Святухин распорядился принести лучшие кристаллы. Он ожидал, что мастер залюбуется их чистотой и прозрачностью, но тот с видом знатока долго и тщательно рассматривал були на свет, потом расколол их молоточком и опять стал рассматривать, приставив к глазу лупу. Святухин вдруг заметил, что в глазах камнереза мелькнула радостная искорка, и ожидал, что тот переменит свое мнение. — Н-да... Хорош камень, а... не годится,— вздохнул камнерез.
— Вы шутите? — не поверил Святухин.— Где еще увидишь такой корунд? — Не спорю, камень приличный, но нам надо темный рубин, а не розовое стекло. Надо беречь глаза часовщиков. Мастер уехал. А в цехе началась борьба за темный кристалл. Но, рубиновый кристалл, как на зло, не получался. Краситель — безобидный бихромат аммония — разрушает кристаллическую решетку. Були «взрываются», рассыпая искры. Значит, переложили хрома. Убавляли. Кристаллы получились светлыми. Не годится! Вместе с порошком бихромата вводился медный купорос, железо, соли ванадия. Не то и не то!
Святухин хмурился, сердился на заведующую лабораторией Ксению Макаровну, а Пашковскую, оперировавшую сотыми долями грамма разных добавок к красителю, называл аптекарским провизором. Та не обижалась. Да и трудно было обидеться на Святухина. Он мог наговорить резкостей, но все знали, что на самом деле этот человек добр и мягок. Он ценил всякий поиск, живую искорку в работнике и не выносил людей нерасторопных, равнодушных. После стычек со стремительным Святухиным, про которого в цехе говорили, что он начинен энергией, как бомба взрывчатым веществом, Пашковской начинало казаться, что она чересчур медлительна и кропотлива. Но как быть, если на килограмм бихромата требуются всего лишь сотые доли грамма титана? А именно этот очень белый порошок окиси титана и оказался самым подходящим для кристаллизации темного рубина. Пока Пашковская вместе с лаборантками размельчала титановую окись в фарфоровой ступке и вручную вела многократное смешение ее с бихроматом аммония, нетерпеливый Святухин уже ломал голову над тем, как смешивать титан и хром в производственных условиях. Способ, предложенный Пашковской, не устраивал начальника цеха, и он придумал новый. Через неделю или две этот способ уже дал свои результаты. Рубин был темный, не трескался, но вдруг объявилась новая напасть. Чуть не в каждой буле — непроплавленность, а в них — сплошные пузыри. Брак пошел как раз тогда, когда его никто не ожидал. Аппаратчики встревоженно посматривают на начальников смен, те на технорука Зою Пигину, она лишь пожимает плечами. Святухин ходит хмурый, злой. Выходит, как в пословице: нос вытащил — хвост увяз. Непрерывно из смены в смену пылают печи, непрестанно в их жарком пламени растут кристаллы. И все напрасно! В цехе недовольство. Недоброжелатели Святухина внушили аппаратчикам и слесарям, что все дело в бесконечных нововведениях. Во всем-де надо меру знать. Иные аппаратчики все еще не могут примириться, что начальник цеха заставил их оставлять задел для последующих смен, они хотят, чтобы Святухин, пока не поздно, отказался от своей затеи. Недовольные тем, что Святухин упорно требовал, чтобы они выходили за полчаса до смены и участвовали в сдаче и приеме задедела, некоторые начальники смен тоже поддержали аппаратчиков. Технорук старается погасить конфликт.
— Не шуметь надо, а работать лучше,— говорит Пигина. Женщины так и взрываются: — Да разве плохо мы работаем?
— Коли гоним сплошной брак, значит неважно! — А какой тут будет толк? — снова загомонили женщины все разом.— Работаем на привозном сырье, кислород и водород из других цехов идет. Где-то кто-то напутает, а мы в ответе... Нет, тут надо разобраться до тонкости! — Разберемся и устраним,— решительно говорит подошедший Святухин, пристально разглядывая расколотый корунд, будто стараясь проникнуть в тайну заболевшего кристалла. И вдруг в глазах его заблестела рубиновая искорка.— Поверьте, будет еще и на нашей улице праздник! ...Но праздника все нет. Одни сплошные будни. Третий сорт. Отходы. Опять третий. Второй. Снова третий. Опять отходы. И так во всех трех сменах. Из Углича, Ленинграда, Петродворца, из далекой Сибирской Кусы летят сердитые телеграммы: «Почему не отгружаете рубин? План под угрозой срыва!»
Послали все, что могли. Но мало, очень мало. Цехи на часовых заводах работают вполсилы. На Кусинском заводе точных часовых камней — простой. Камней! Камней! Камней! Камни есть. Их много, но... корунды приходится дробить на мелкую техническую крошку. Святухин не дает покоя ни себе, ни техноруку, ни лаборанткам, ни Пашковской. Установлено, что уже в перекристаллизованных квасцах есть примеси. Самые вредные из них — кальций и магний. Даже тысячные доли их снижают сортность рубина. Весь запас квасцов снова кристаллизуется в дважды перегнанном дистилляте. За этим следит сам главный инженер. — Ну как? — спрашивает он через неделю. — Пока не ясно,— отвечает Святухин. — Может, контролеры себя страхуют? Проследи хорошенько. Начальник цеха как бы невзначай заглядывает в контрольную. Смеется, шутит, а сам исподтишка наблюдает за работой контролеров. Девушкам, по всему видать, не хочется огорчать разговорчивого, веселого начальника цеха. Но работа есть работа. Вот одна из них, Аня Феофанова, достает из плоской железной коробки первую попавшуюся булю. Рубины крупные, зеркально-гладкие, как на подбор, их приятно взять в руки, рассматривать на свет. Кристаллы кажутся чистыми, но натренированный глаз приемщицы уже видит в нем какие-то изъяны. — Три пузыря, непроплавленность,— уверенно бросает она своей напарнице, и та заносит все это в журнал. Журнал — качественный паспорт кристаллов. Время от времени все отдельные приметы корундов изучаются, обобщаются и в зависимости от того, каковы эти приметы, уточняется режим кристаллизации. Ох, до чего же ты капризна, химия! А рука контролера машинально тянется к очередной ячейке в коробке. Кристалл большой, гладкий на ощупь, но изнутри его как будто чем-то замутили. Всего-то малюсенькое пятнышко, похожее на облачко, а вот поди ж ты! Хорошо, если б это облачко оказалось ближе к поверхности, тогда его можно срезать,— но нет, оно внутри, в самой глубине. Хочешь не хочешь, а бракуй. Правда, с тех пор, как ввели дополнительную перекристаллизацию, кристаллы стали заметно чище, и все же... Третий сорт. Второй. Снова второй. Опять третий. Уже почти вся коробка проверена, а хоть бы один кристалл попался без дефекта. Но прошел месяц, и многое переменилось за это время. Святухин и Самгин ввели очистку водорода от вредных примесей, а чтобы давление газа было всегда постоянным, подключили один из бездействовавших газгольдеров. Другой газгольдер приспособили под кислород, навсегда отказавшись от жесткого рессивера. Давление кислорода тоже стало стабильным. ...В этот день контролер Аня Феофанова очень волновалась. Були были как були, не мельче и не крупнее обычных Но что там, внутри? У девушки дрожали руки, когда она подносила к лампе первый кристалл. Рубин был густокрасен, подобно очень спелой вишне, и... чист. Еще не веря собственным глазам, девушка поворачивает кристалл то так, то этак. Пузырьков нет. Не может быть! Еще вчера их было много. Аня моргает глазами, потирает веки и, наконец, всмотревшись, замечает пузырек. Один единственный... Неужели первый сорт? Не доверяя себе, но уже вся сияя от доброго предчувствия, девушка передает кристалл Соне Бакшиной. У Сони зрение острейшее, но и она не видит ничего, кроме уже замеченного пузырька. Первый сорт! Берут другой кристалл... Опять первый сорт. Следующий прошел вторым. Но вот опять первый. Грудка высшего сорта на контрольном столе все растет и растет. Сдерживая радостное волнение, Аня подходит ко второму столу. Здесь работают Маша Вялкова и Лида Киселева. У них тоже глаза искрятся от радости. Вот блеснул своим овальным боком почти абсолютно чистый рубин, вот еще такой же, а рядом третий... Кажется, пошло что надо. Наконец-то! Невольно опасаясь, что высококачественные кристаллы вдруг исчезнут, контролер выбегает в коридор и весело кричит: — Ура! Первый сорт пошел! — Первый сорт пошел! — понеслось по коридорам и отделам цеха.— Ура! Ура! — Я же говорил, что будет у нас праздник...— негромко, будто чуть растерянно говорит сияющий Святухин.— Но радоваться еще рано. Это только начало. Святухин всегда тяготел к поиску, к эксперименту. С неиссякаемой изобретательностью он вносил в производство все новые и новые усовершенствования. Если же это новое становилось привычным, терял интерес к нему, и мысль уже вынашивала очередную новинку. Он любил и умел разгадывать труднейшие загадки производства, побеждать там, где многие уже ничего не ждали, кроме поражения. Любил и людей, которые умеют думать, верить в замыслы, доводить их до конца. А когда кто-либо пытался упрекать его в недостатке размаха, масштабности, в стремлении «строгать да подгонять» «мелочи» в каком-то новом деле, Святухин обычно отвечал: — Сто ладей не стоят одного хорошо оснащенного корабля. ...И свой корабль, имя которому корунд, он неустанно оснащает все новой и новой техникой. Этот обросший ракушками корабль трудно было сдвинуть с места, теперь же он как бы сам собою набирает скорость. Команды капитана подхватываются на лету. Люди видят, что курс взят правильный, и помогают командиру выдерживать его. Механик Федор Таксер вместе с молодыми, но уже опытными слесарями и токарями, после многих неудачных попыток создает особый механизм, который условно назвали автоматическим расширителем кристалла, «расширителем Таксера». Для того, чтобы кристалл рос в виде грушевидной були, аппаратчик сам, «на глазок», время от времени понемногу прибавлял кислорода. Чем опытнее работник и увереннее его рука, тем равномернее поступает кислород, спокойнее горит газовый факел,— и тем ровнее раздается в ширину кристалл. И все же даже у опытных аппаратчиков нередко получались неровные, ступенчатые були. Об автомате, который бы сам увеличивал подачу кислорода в момент расширения кристалла, мечтал еще Попов, но только теперь удалось сконструировать более или менее надежный механизм. В это же время механик 1-го цеха Акиндин Григорьевич Голубев придумал хитроумное приспособление, которое позволило добиться синхронности в подаче пудры и отпускании суппорта — держателя свечи. Оно помогало автоматически держать поверхность растущего кристалла в одной и той же температурной зоне. Алексей Кузьмич Печенкин и Зоя Михайловна Смирнова устанавливают в своей физической лаборатории, что лучше всего растут кристаллы, если направление их роста на 50—60 градусов отклоняется от оси симметрии. Это навело Святухина на мысль применить «затравки», ориентированные под углом 60 градусов. Сначала затравки вырезались из готовых буль, а потом научились их выращивать на тех же аппаратах по заданной оси.
Инженер Николай Иванович Ларионов предлагает заслонить смотровые отверстия в печах матовыми стеклами. Святухин подхватывает и это новшество. Он ценит и любит людей. Он бережет их зрение. Он хочет, чтобы работать им было и безопасно и удобно. Он требует, чтобы все аппаратчики немедленно распростились со своими темными очками, хотя те и утверждают, что сквозь мутную, матовую стекляшку ничего не видно, не проглядывается. Но вот кому-то удается вырастить удачный кристалл. Святухин весь сияет. Наконец-то найдена защита от ослепляющего водородно-кислородного пламени! На летучке он увлеченно расхваливает новое приспособление и всем показывает кристалл под микроскопом. Впрочем, он никогда не пропустит ни один отлично выращенный кристалл, не забудет похвалить его создателя. Он выставит рубин на самом видном месте в красном уголке: пусть видят все. Пусть все учатся работать так. Были в цехе и умельцы, вроде Оли Сатруддиновой, были и такие, у которых временами получалось хорошо, а временами плохо. Долго не ладилось дело у серьезной и вдумчивой работницы Грани Шабаровой.
— Не везет мне, Василий Владимирович,— жаловалась девушка Святухину. — Ничего, все будет хорошо,— понимающе улыбается начальник цеха.— Главное — внимательность и вера в собственные силы. Не одной только Гране Шабаровой помог он поверить в себя, проявить способности. Святухин был строг в отборе людей, подходил к этому по-своему. Он мог, например, лишь мельком заглянуть в анкету девушки, пришедшей наниматься на работу, но никогда не забывал спросить, любит ли та вышивать, умеет ли вязать кружева. И хотя неспроста на заводе ходила шутка, что в цехе корундов просеивают кадры сквозь вибрационные сита, в которых по 10 тысяч отверстий на каждый сантиметр, молодежь стремилась туда из многих цехов.
