Как-то довелось мне побывать в хорошем, крепком колхозе «Красный маяк», у известного здесь бригадира-опытника Ивана Петровича Комиссарова. Мы долго шагали с ним по пустым уже в большинстве полям, прямо по стерне, пока с бугра не открылся край обширного картофельного поля. Здесь, у старой ветлы, перебирали и ссыпали картофель несколько женщин. Другие, расслабив руки, отдыхали на мешках, поджидая машину. — Ну как, кончаем, девчата? — еще издали крикнул бригадир.— Ну, молодцом, а я прикидывал, завтра к вечеру управитесь, не раньше. Женщины сдержанно улыбнулись скупой похвале, сидящие поднялись с мешков. — Все, Петрович,— привычно отозвалась за всех звеньевая Клавдия Стерлядева, бойкая темноглазая женщина в цветастом платке.— Копали — не гуляли. Клубень добрый, думаю, центнеров за триста потянет... Готовь подарки к праздникам. Все смеются. Широко улыбается и сам бригадир, поглаживая усы. Потом делает несколько шагов в поле, к оставшемуся еще картофельному клину, разрывает одну-другую лунки. В полях посвистывал тихонько ветер. Вдаль, к лесу, уходила взрытая, уже пустая теперь жирная земля. Она будто отдыхала, освободившись от бремени, спала под вороньим граем, под последним метанием желтых листьев. И тем удивительнее было глядеть на картофельное поле. Могучая, все еще зеленая ботва здесь будто спорила с осенью, никак не хотела никнуть. А когда бригадир, взявшись за куст обеими руками, с трудом выдергивал его,— на каждом густом, темном от земли корне тесно, одна к другой, белело с десяток, а то и более крупных, в добрый кулак, белых картофелин. — Иван Петрович, да ведь это же чудо-урожай! — говорю я бригадиру.— И как удалось вам выходить такое? Сам бы не увидал — не поверил, право... Старый колхозник неторопливо выпрямился, поднял на меня свое спокойное, кое-где изрезанное морщинами лицо и, отряхая ботву, невозмутимо ответил: — А чудо это, товарищ, зовется просто и коротко: мочевина. Слыхал, наверное, про такую? Химия это чудо нам подарила, наука... А пшеница видел какая? Тоже небывалая — по тридцать центнеров молотим... Так там вот сульфат аммония крепко помог, суперфосфат... Иван Петрович устало снимает рыжую войлочную шляпу и садится на мешок. Отсюда как на ладони, видно и большое село, протянувшееся по краю горы, и бурые, безлюдные уже поля колхоза, что легли до синей полоски леса, и пойменные луга под горой, обрезанные темной стремниной Волги. — Вот так и живем, и крутимся, товарищ,— неопределенно говорит бригадир, разглаживая рукой редкие волосы.— У старого кузнеца руки черные, да хлеб белый... И надолго умолкает, погруженный в свои извечные деловые заботы... ...И вот сейчас, когда прохожу я по «сельскохозяйственным» цехам родного Чернореченского химического завода, когда вспоминаю, как чернореченцы еще десятки лет назад первыми в нашей стране взялись за производство таких ценнейших удобрений, как сульфат аммония, аммиачная селитра, мочевина, мне будто вновь представляется это широкое, как море, колхозное поле на той, левой стороне Волги,— золотое, пахучее, волнующееся от малейшего дуновения ветерка, в котором приятно утонуть, мощные всходы картофеля, веселые лица людей, добротный скот. И, конечно же, спокойные, уверенные слова бригадира: — Химия — она, брат, щедрая, для колхозов великое дело... Крепко нам тут заводские подмогли... Да и то сказать: в один ведь сусек добро собираем, одной дорогой идем... И верно, нелегкими, никем еще не изведанными дорогами шли наши колхозы и совхозы. И тоже новыми творческими путями научного, производственного поиска шли к своим победам и чернореченцы, первыми открывая стране одну за другой заповедные золотые жилы отечественных азотистых удобрений и гербицидов, ядохимикатов, консервантов. И если сейчас в разных концах Советской земли растут один за другим могучие корпуса совершенных химических заводов, то они во многом обязаны своим существованием старейшему Чернореченскому химическому — заводу-первооткрывателю, искателю, разведчику Большой химии. Вот как все это было...
