Одной из важнейших особенностей естествознания в России является наличие в русской науке прочной материалистической традиции, ярко выраженной в трудах гениального и разностороннего ученого, основоположника материалистической философии и опытного естествознания в России — М. В. Ломоносова.
С материалистической тенденцией теснейшим образом связаны — и вытекали из нее — идеи о единстве и развитии природы, нашедшие в передовых русских ученых сильнейших защитников.
Сознательная материалистическая тенденция передовых русских естествоиспытателей определила и другую особенность русской науки, характерную для ее передовых представителей. Она заключается в глубокой разработке русскими естествоиспытателями общих вопросов научного мировоззрения и метода познания природы. Передовые русские ученые не замыкались в своих исследованиях в узкие рамки специальных, частных вопросов, не ограничивались лишь описанием фактов и явлений, но неизменно пытались раскрыть общие взаимосвязи, развитие и причины явлений природы. Обогащая науку своими открытиями и исследованиями, они нередко решительно выступали борцами за материалистическое понимание законов и явлений природы против идеализма. На основе своих исследований и открытий они подымались до выдающихся философских обобщений, обогащая материалистическую философию и способствуя ее распространению.
Изучение истории естествознания, в том числе и биологии, в России первой половины XIX века есть прежде всего изучение ломоносовского направления в науке, развитого далее трудами А. Н. Радищева.
Долгое время в литературе, вслед за буржуазными фальсификаторами истории, распространялось мнение о том, что Ломоносов как естествоиспытатель и ученый был якобы впервые открыт только в начале XX века, что труды его в области естествознания были якобы не замечены современниками и вскоре вовсе были забыты. Эта версия, до самого последнего времени находившая себе место, рассыпается впрах при ближайшем знакомстве с работами русских ученых первой трети XIX века.
Естественно-научные труды М. В. Ломоносова в 20—30-х годах XIX века не только освещались и популяризировались такими известными в то время учеными, профессорами Московского университета, как физиком и астрономом Д. М. Перевощиковым, зоологом и минералогом А. Л. Ловецким, ботаником М. А. Максимовичем, физиком и агрономом М. Г. Павловым, несколько позднее геологом Г. Е. Щуровским, но и использовались ими для обоснования многих своих научных построений. Сильнейшее влияние идей М. В. Ломоносова отражается в геологических и палеонтологических трудах выдающегося русского биолога К. Ф. Рулье. В настоящее время обнаружены архивные документы, указывающие на прямую связь трудов К. Ф. Рулье в этих отраслях знания с идеями М. В. Ломоносова.
В 1829 году в журнале «Атеней», выходившем под редакцией профессора М. Г. Павлова, был помещен ряд статей «О физических сочинениях М. В. Ломоносова», в которых не только подробно излагалось содержание основных трудов Ломоносова в области физики и химии и отстаивался его приоритет в открытии важнейших физических законов, но и подробно излагались его идеи о методе естествознания. Подобные статьи мы встречаем и в журналах «Телескоп» (1831), «Новый магазин естественной истории, физики и химии» (1828—1830), в которых помимо статей, где излагались взгляды Ломоносова, печатались в эти годы извлечения из его естественно-научных сочинений. На труды М. В. Ломоносова ссылались в ряде учебников, например в учебнике А. Л. Ловецкого «Начальные основания минералогии» (1832), Д. М. Перевощикова «Руководство к опытной фицензии (1833). Характерно, что М. А. Максимович в своей рецензии («Молва», № 107, 1833) на этот учебник специально отмечает ссылки Перевощикова на «физические мнения нашего гениального соотечественника» Ломоносова. Ясно, что ломоносовская традиция продолжала жить. Однако после вступления Александра I в «Священный союз» (сентябрь 1815 г.) материалистическое направление в естествознании действительно встретилось с резко усилившимся наступлением реакции.
Русское самодержавие, вдохновленное международной реакцией, само будучи ее серьезной опорой, начало разгром университетов. 24 октября 1817 года Александр I издает указ о преобразовании министерства просвещения в «министерство духовных дел и народного просвещения», «дабы, — как говорилось в этом указе, — христианское благочестие было всегда основанием истинного просвещения».
Несколько позднее начинает действовать «ученый комитет», облеченный широкими полномочиями. Широко насаждаются ничем не прикрытый обскурантизм, религиозно-догматическое изуверство. Всем памятны замечательные, проникнутые горечью и волнением за судьбы родины, обличительные стихи грибоедовской пьесы «Горе от ума», правдиво рисующие образы Фамусовых и скалозубов, ненавидивших все передовое, ради сохранения крепостнических порядков мечтавших о разгроме просвещения и сожжении книг. Памятен образ родственника Фамусова, который «поселился» в «ученом комитете» и требовал присяг, «чтоб грамоте никто не знал и не учился». Правящая клика хорошо усвоила смысл циничного признания Екатерины II, высказанного ею в письме к московскому губернатору: «...если я устраиваю школы, то не для нас, а для Европы, где нужно поддерживать себя в общественном мнении, но если бы наши крестьяне пожелали образования, то ни вы, ни я не сохранили бы своего положения».
Боязнь потерять свое положение толкала правящую верхушку дворянства на борьбу против передовых идей, против просвещения, вопреки объективной необходимости для государства иметь образованных людей, способных осуществлять усложнившееся управление делами страны, и необходимости развития науки для подъема хозяйства.
Именно в это время приобретает огромное влияние на судьбы просвещения Магницкий и с неистовством громит Казанский университет, добиваясь его закрытия. В своей инструкции он устанавливал, что «профессор теоретической и опытной физики обязан во все продолжение курса своего указывать на премудрость божию и ограниченность наших чувств и орудий для познания непрестанно окружающих нас чудес».
Еще более строгие требования предъявлялись в инструкции к профессорам медицины и естественной истории, которых издавна считали рассадниками безверия и материализма. Управление Петербургским учебным округом было поручено Руничу, получившему известность своим жестоким подавлением крестьянских волнений, который учинил позорный суд над самыми способными профессорами и изгнал их из университета. В Харькове неистовствовал мистик Карнеев, добившийся в 1820 году увольнения выдающегося ученого, активно выступавшего против немецкой идеалистической философии, математика Тимофея Федоровича Осиповского (1764—1832).
Условия, в которых оказался Московский университет, были немногим благоприятнее. Его судьбами в конце 20-х и начале 30-х годов прошлого века вершил генерал А.. А. Писарев — попечитель Московского учебного округа, о котором Я. И. Костенецкий, поступивший в университет в 1828 году и в 1832 году осужденный по делу о тайном обществе Сунгурова, писал: «Это был фрунтовой генерал тогдашнего времени и суть ли не на его счет сказаны Грибоедовым известные стихи:
«Я князь-Григорию и вам Фельдфебеля в Вольтеры дам».
Писарев посещал университет в полном мундире со звездой и лентой, держал себя воинственно, говорил всегда строго, отрывочно и громко. Имел ли он какое-нибудь понятие о науках? Этого, без сомнения, не было, да этого от него и не требовалось. Нужно было только, чтобы он держал студентов в субординации, а профессорам не позволял либеральничать, как говорилось тогда, вольнодумничать, и в этом отношении он исполнял свои обязанности как нельзя лучше».
Как и везде, в Московском университете жестоким преследованиям подвергалась не только действительно свободная научная мысль, но даже попытка преподавать математику, медицину, естественную историю без постоянных ссылок на «священное писание».
Жестокое, постоянное и методическое подавление всего передового в обществе и науке еще более усилилось после разгрома восстания декабристов.
Политическая реакция в стране создала предпосылки для широкого проникновения в науку идеалистических идей всех форм и оттенков — от шеллингианства до религиозно-догматического фанатизма.
Уже в начале XIX века профессор Петербургской медико-хирургической академии Д. М. Велланский (Даниил Кавунник, 1773 — 1847) пытался распространить среди русских естествоиспытателей шеллингианские идеи, служившие идеологическим оружием реакции.
Однако Велланский не нашел среди русских ученых сколько-нибудь значительного числа приверженцев. Между тем в начале 20-х годов, когда шеллингианский идеализм приобретает характер крепостнической реакции против идеологии декабристов (подобно тому как на Западе он возник и распространился в качестве аристократической реакции на французскую буржуазную революцию конца XVIII века), влияние шеллингианства становится весьма значительным. Его проводниками выступают кружок Раича и «Общество любомудров» (1823 г.). Шеллингианские идеи начинают проповедываться в многочисленных статьях тогдашних журналов. Именно с этих пор представители идеалистической натурфилософии делают наибольшие усилия, чтобы подчинить себе науку вообще и биологию в особенности.
В такой обстановке развивалась русская наука в 20—30-е годы XIX века. И тем не менее передовые русские ученые, преодолевая огромные трудности, прокладывали дорогу науки, нередко намного опережая ученых Запада и указывая им путь.
Буржуазные историки философии и науки во имя своих классовых интересов немало потрудились над тем, чтобы исказить действительную картину развития научной и теоретической мысли в России. Сопоставляя конкретные факты с повествованиями этих «историков», твердо убеждаешься в том, что задачей их было не раскрытие истории научной мысли России, а ее искажение, фальсификация. Так, в частности, говоря об идейных течениях первой трети XIX века, они, вопреки фактам, обходили молчанием труды выдающихся естествоиспытателей-материалистов и выдвигали на первый план таких деятелей, как идеалист Д. М. Велланский. Проделав такую подтасовку фактов, эти лжеисторики, касаясь периода 60-х годов,- когда нельзя уже было скрыть факта победоносного шествия русского материалистического естествознания, подсовывали читателю чисто фальсификаторскую идейку «заимствования», «подражания» и тому подобный вздор.
Скрывая достижения материалистической мысли в России, фальсифицируя историю, буржуазные историки пытались представить первую треть XIX века как период полного господства в России идеалистической философии. Это совершенно неправильное представление о характере главных, основных направлений в истории русской науки начала XIX века еще в достаточной степени не разоблачено. Значительной помехой этому служил имевший место антимарксистский взгляд на историю философии, как историю постепенной смены одной философской системы другой, который также сказался на трактовке истории науки. Здесь проявились элементы осужденного нашей партией буржуазного объективизма, согласно которому философские системы рассматривались в отрыве от общественной и экономической истории страны — «одна после другой или одна возле другой, но не в борьбе друг с другом». Эти ошибки были свойственны и ряду работ по истории науки. Еще очень мало сделано для воссоздания подлинной истории развития материалистического естествознания и философии в России начала XIX века. Это проявляется также и в отсутствии серьезного внимания к анализу истории идейной борьбы в русской науке первой трети XIX века. Во многих работах по истории русской философии и науки, после изложения воззрений М. В. Ломоносова, А. Н. Радищева и в лучшем случае декабристов, сразу дается характеристика 40-х годов, что не оправдано ни с исторической, ни с теоретической точек зрения и ведет лишь к искажению истории. В результате ломоносовское направление в естествознании, напряженная борьба материалистических и идеалистических тенденций в науке не получают должного освещения, ускользают от внимания иседедователей роль и влияние идеологии декабризма на передовых людей России 30-х годов.
Борьба материалистических и идеалистических тенденций в науке, будучи проявлением борьбы материализма против идеализма в философии, имела место на протяжении всей истории русской науки и носила весьма ожесточенный характер. Плодотворное изучение истории русского естествознания возможно лишь при всестороннем учете истории борьбы. Именно в ходе изучения этой борьбы наглядно раскрываются большие достижения русской науки в первой половине XIX века и их значение для дальнейшего познания законов и явлений природы.
Что же касается действительно имевшего место в 20— 30-е годы прошлого века относительно широкого распространения шеллингианских идей в России, то следует иметь в виду своеобразие восприятия идеалистической натурфилософии в России.
Вначале, в первую пору распространения шеллингианства, его сторонники подвергались необузданным нападкам, и преследованиям недальновидных реакционеров, видевших в нем опасность для сохранения незыблемости религиозно-догматических принципов. Это противодействие закоснелых мракобесов придавало шеллингианству в России видимость некоторой прогрессивности и оппозиционности. Но и эта видимость скоро рассеялась. Декабристы были едва ли не первыми, кто понял политическое существо шеллингианства, кто понял, что русские шеллингианцы, или как они себя называли «любомудры», хотя и не выступают в прямом союзе с крайними реакционерами-крепостниками, на деле поддерживают их, уводя молодежь от живых вопросов живой жизни, от мысли об острых социальных конфликтах, от пламенного патриотического порыва принять участие в переустройстве родины на «справедливых» началах в заоблачные выси отвлеченной «небесной метафизики». И декабристы отвергли шеллингианскую философию. Отношение декабристов к шеллингианству нашло свое яркое отражение в полемике между декабристом А. И. Одоевским и видным представителем «любомудров» В. Ф. Одоевским.
Между тем среди передовых русских ученых были люди, которые в атмосфере религиозной ортодоксии, давившей науку, приняли натурфилософию за отдушину для свободной, творческой мысли. И, действительно, будучи в целом реакционной, немецкая идеалистическая философия, которая с первых шагов своего распространения в России стала подспорьем дворянско-помещичьей идеологии, содержала в себе ряд таких моментов, которые будили теоретическую научную мысль — она выдвигала и ставила такие проблемы, материалистическое решение которых имело впоследствии огромное прогрессивное значение для науки. В результате складывалась возможность двоякого восприятия немецкой идеалистической философии, что и привело к очень скорому расслоению русских шеллингианцев.
Наряду с ее использованием представителями реакционного крыла дворянства как средства противодействия революционной идеологии декабристов для пропаганды мистицизма и отхода от жизни, передовые русские ученые сделали свои выводы из идей шеллингианской, а позднее гегелевской натурфилософии для разработки своих прогрессивных идей о развитии природы, о могуществе познавательных способностей человека, о единстве общих законов развития материального мира и мышления, о роли опыта в познании природы, использовали их для критики голого эмпиризма и для утверждения единства философии и естествознания. Но развитие этих прогрессивных идей шло не путем усвоения философии Шеллинга, а в борьбе с ней, путем ее преодоления и критики.
Вся история развития естествознания в России до середины XIX века характеризуется борьбой ломоносовского направления в науке с перенесенными с Запада шеллингианством и другими идеалистическими течениями. В ходе этой борьбы русские естествоиспытатели отстояли науку, обогатили ее выдающимися достижениями и внесли капитальный вклад в создание тех «трех великих открытий естествознания» (Энгельс), которые подготовили научные предпосылки для разрушения метафизического мировоззрения.
На первый взгляд перед нами, казалось бы, несомненное противоречие между условиями для развития науки и ее достижениями. Справедливо ли в таком случае утверждение о выдающемся вкладе передовых русских ученых первой половины XIX века в дело познания законов природы, в дело борьбы против идеализма за материалистическое понимание явлений природы?
Изучение научного наследия русских ученых убеждает, не только в справедливости этого утверждения, но, более того, оно вскрывает все больше и больше фактов, свидетельствующих о том, что успехи русского естествознания первой половины XIX века еще не получили должной оценки. Творчество И. Е. Дядьковского яркое и убедительное, но далеко не единственное подтверждение справедливости последнего вывода.
Чем же объясняются достижения передовой научной мысли в России, осуществленные несмотря на исключительно тяжелые условия, в которых она развивалась?
Решение этого вопроса необходимо особенно потому, что оно вскрывает истоки особенностей передовой русской науки, помогает осмыслить и понять творчество того или иного ученого.
Как и в любой другой стране, в любые периоды истории, на просвещение, науку, техническую и изобретательскую мысль в России начала XIX века определяющее влияние оказали объективный код исторического развития, внутренние процессы в экономической жизни — изменения в способе производства.
Уже в конце XVIII, начале XIX века феодальная система хозяйства впадает в период кризиса и разложения. Россия, не стряхнувшая с себя старые самодержавно-крепостнические формы правления, в острых противоречиях, мучительно вступает на путь капиталистического развития. Со второй четверти XIX века начинается особенно быстрый рост товарного производства, правда, еще в рамках помещичьего крепостного хозяйства. Увеличивается оборот внутреннего рынка, указывающий на разложение натурального хозяйства. Делаются попытки применения новой техники в сельском хозяйстве, изыскиваются новые методы возделывания растений (плодоперемение, травосеяние и другие) и развития животноводства, вводятся массовые посевы новых культур (сахарной свеклы и других), растет число промышленных предприятий, возникают новые отрасли производства. Феодальная мануфактура постепенно вытесняется фабрикой, оснащенной машинами и требующей квалифицированной рабочей силы.
В 20—30-е годы устанавливаются прокатные станы, проводятся опыты горячего дутья, пускаются в ход заводы сельскохозяйственных машин. В 1826 году организуется заводское производство плугов русской конструкции. С 1813 года налаживается строительство речных пароходов. С конца 30-х годов начинается строительство железных дорог. За десятилетие, с 1826 по 1836 год, число сахарных заводов вырастает более чем в восемь раз. В связи с ростом промышленности растет общественное разделение труда, увеличивается количество городского населения.
Если в 1815—1816 годах в Россию было ввезено машин, орудий и инструментов на 83 тыс. рублей ассигнациями, то в 1825 году их было ввезено уже на 828 тыс. рублей ассигнациями. Эти цифры указывают не только на то, что в России росло производство, но и на то, и в этом главное содержание, прогресса, что само производство ставилось по-новому.
Возникновение новых отраслей производства, рост применения техники, потребность, в связи с этим, в новом сырье и новых способах его обработки и использования, необходимость повышения производительности сельского хозяйства — все это выдвигало перед наукой новые задачи, требовало их разрешения, ставило перед наукой серьезные проблемы, расширяло круг ее вопросов и исследований. Ныне для всех уже ясно, что наука рождается производством, вырастает из обобщения человеческого опыта воздействия на предметы природы.
Однако только этим не могут быть объяснены своеобразные национальные особенности передового направления русского естествознания — его боевой дух, его демократичность, глубокая связь с передовой философской мыслью, решительность в борьбе против устаревших учений и догм.
Известно, что капиталистический способ производства возник и победил в странах Западной Европы значительно раньше, чем в России. По общему уровню производства старая, царская Россия всегда была отсталой страной.
Истоки характерных особенностей передового направления в русском естествознании — в своеобразии процесса исторического развитии России, в особой остроте классовых противоречий в России периода кризиса феодализма и становления, капитализма, вызвавших уже на ранних этапах резкое размежевание прогрессивных и реакционных лагерей.
Сохранение в России до шестидесятых годов XIX века крепостного права тормозило развитие страны, обрекало на безуспешность все попытки резко поднять ее производительные силы, ликвидировать экономическую отсталость. Попытки повышения продуктивности хозяйства, введения усовершенствованных методов его организации во всех отраслях разбивались о стену крепостных отношений, лишавших хозяйство вольнонаемных рабочих рук, заинтересованных в поднятии производительности труда.
Ликвидация экономической отсталости, освобождение массы народа от подневольного крепостного труда, развитие культуры, победа нового над старым, отжившим и ненавистным для большинства людей, — могли быть осуществлены лишь при условии решительного уничтожения самодержавно-крепостнической системы. И это почувствовали передовые люди России уже накануне выступления декабристов. Нельзя не согласиться с мнением известного исследователя этого периода в истории России М. В. Нечкиной, которая писала, что в то время «необходимость замены старого новым ощущается тем более отчетливо, что одновременно выявляется огромная мощь страны, ее необъятные силы. Не слабая и хилая страна стонет под гнетом феодализма, а сильный, молодой, полный необъятных возможностей народ бьется в его путах. Дважды потрясенная в войнах с Наполеоном в 1806 и 1806—1807 годах, Россия становится победительницей непобедимого в 1812 году, дает сигнал к освобождению народа Европы от ига Наполеона и сама становится огромной силой в процессе этого освобождения».
В 20-е годы общественные силы России готовились к крупным историческим схваткам. Атмосфера накалялась. Эпохой «клокотания умов» назвал этот период декабрист П. И. Пестель.
Напряжение не ослабло с поражением восстания декабристов. Непрерывно росло число крестьянских волнений. В 1826 году они охватили 26 губерний. В 1831 году по стране прокатывались грозные так называемые «холерные» бунты крестьян и военных поселян, по собственному признанию Николая I (в письме И. Ф. Паскевичу), напугавшие его более, чем недавнее восстание декабристов. В 1832 году крестьянские волнения охватили весь черноземный центр страны.
Вопрос об уничтожении крепостного права и коренной ломки всего общественного уклада становится центральным вопросом жизни. Даже представители правящей клики начинают понимать, что в управлении страной нужно что-то менять, что сохранить старые формы правления становится невозможно. Правительство начинает метаться между террором и реформами.
Фетиш извечной неизменности якобы раз и навсегда установленных порядков в обществе рассеивался на глазах. Жизнь требовала движения, изменения.
Все больше и больше, людей, хотя их было все же еще ничтожно мало, заносило руку на то, что раньше казалось неколебимым, установленным выше. Растет и начинает выступать против самодержавия новая общественная прослойка — разночинная интеллигенция.
В силу того, что российская буржуазия всегда раболепствовала перед помещичьим государством, да к тому же и по своему положению и по своей малочисленности в 30-е годы XIX века и не могла играть сколько-нибудь существенную роль, лучшие представители разночинцев в поисках путей и средств для переустройства жизни, в условиях все более обострявшихся противоречий между основными классами феодального общества — помещиками и крестьянами, постепенно начали обращать свои взоры на крестьянство, а не на буржуазию, как это было в Западной Европе в период буржуазных революций.
Постепенно вынашивалась мысль, что итти против крепостного права значит итти к народу, крестьянской массе, итти с народом, крестьянской массой. Это создавало почву для возникновения революционно-демократического движения, выступившего впоследствии на смену одиночек из дворян, поднявшихся против самодержавия. Такое своеобразное положение разночинцев, толкавшее их к близости с народом, обусловило многие характерные особенности передовой русской интеллигенции, а ведь именно выходцами из разночинной среды было вплоть до 60-х годов XIX века подавляющее большинство русских ученых.
В такой обстановке стремление к радикальному преобразованию страны, глубокая вера в его необходимость, думы о путях ликвидации экономической и общественной отсталости своей родины, страстное желание способствовать ее процветанию питали силы лучших представителей русской «ауки, были залогом их огромных успехов, создавали решительность в критике старого, смелость в обобщениях.
Для передовых людей русской науки стало теперь естественным без трепета взглянуть на природу, уверовать в силы человека ее познать, усомниться в ее неподвижности. Старые догмы, давлевшие над наукой и долго казавшиеся незыблемыми, теряли свою магическую силу.
Многие, рассматривая 30-е годы XIX века, видят в них лишь период господства жестокой николаевской реакции, период мрака, отчаяния и растерянности, наступивший после поражения декабристов. Между тем уже А. И. Герцен — мыслитель, чрезвычайно чуткий даже к еле заметным социальным сдвигам, один из немногих людей, особенно глубоко чувствовавший общественную психологию, уловил содержание этой эпохи и назвал ее «удивительным временем наружного рабства и внутреннего освобождения...». Это «освобождение» мы видим и в русской науке.
История естествознания убедительно показывает, что блестящие достижения русских естествоиспытателей 60-х годов XIX века, связанные с общим подъемом общественной активности в стране в период назревающей революционной ситуации и роста производительных сил, были подготовлены предшествующим развитием науки. К 60-м годам в русской науке уже были намечены те традиции, которые в дальнейшем были развиты и углублены ее лучшими представителями. В становлении этих традиций, их развитии, в деле борьбы против идеализма за материалистическую науку 20—30-е годы, отмеченные выступлением декабристов и влиянием их революционной идеологии на передовых людей, не могли быть и не были бесплодными. Ярким примером самостоятельности русских ученых этого периода и отромяого значения их деятельности для развития науки служит научное творчество выдающегося мыслителя и естествоиспытателя Иустина Евдокимовича Дядьковского.
