Диссертация Дядьковского «Рассуждение об образе действия лекарств на человеческое тело». Место диссертации Дядьковского в борьбе философских течений первой трети XIX века.
25 июля 1816 года Дядьковский защитил диссертацию «Рассуждение об образе действия лекарств на человеческое тело» на звание доктора медицины.
Медицинские диссертации тогда требовалось представлять на латинском языке. Даже двадцать лет спустя, в 1837 году К. Ф. Рулье свою докторскую диссертацию «О кровоизлияниях» вынужден был писать на латинском языке. Известно, что знаменитый врач, профессор Алексей Иванович Полунин (1820—1888) был едва ли не первым, отважившимся в 1848 году представить свою диссертацию на русском языке. Однако и он, опасаясь, что русский текст может быть не допущен к диспуту, представил одновременно на латинском языке развернутые тезисы своей диссертации. В 1816 же году об этом нельзя было и помыслить. Поэтому диссертация Дядьковского была написана и опубликована в 1816 году на латинском языке. Только в 1845 году, уже после смерти И. Е. Дядьковского, она была переведена и издана К. В. Лебедевым. Среди оппонентов на защите Дядьковского были известный профессор М. Я. Мудров, вице-президент академии Г. И. Фишер фон Вальдгейм и другие. В «деле» о защите Дядьковским диссертации отмечалось его участие в Отечественной войне и успешное участие в борьбе с «повальной народной болезнью» в Верее.
Диссертация Дядьковокого — замечательный памятник развития творческой теоретической мысли в России начала XIX века. Дядьковский поставил перед собой чрезвычайно важную и трудную задачу — вскрыть существо тех процессов и явлений, которые присущи живому телу и, в частности, телу человека, и таким путем осмыслить и обосновать теоретические основы медицины как науки.
Новое решение этой задачи было возможно лишь при условии преодоления существовавших тогда идеалистических представлений о природе. Но именно к этому времени, к началу 20-х годов XIX века, относится господство на Западе и относительно широкое проникновение в Россию влияния философии трансцендентального идеализма и, прежде всего, в его шеллингианской форме. И это было не случайно.
Французская буржуазная революция конца XVIII века вызвала панический страх среди феодальной верхушки Европы. Все силы реакции ополчились против надвигавшейся волны, грозившей снести самодержавные крепостнические порядки.
В памяти правящей клики России живо воскресло воспоминание о недавно пронесшейся буре мощных крестьянских восстаний, возглавленных Емельяном Пугачевым. В России уже зрели и давали о себе знать силы, приведшие к выступлению на Сенатской площади в декабре 1825 года.
Напуганная верхушка дворянства искала опоры, доказательств законности и утверждения незыблемости своего господства. Перед лицом грозящей опасности кокетливая игра в вольтерианство быстро сменилась самым черным обскурантизмом. Материалистическая философия эпохи французского просвещения, как идеология буржуазной революции, воплотившаяся в движение третьего сословия, перестала быть лишь теоретическим направлением и превратилась в грозную опасность.
Все это толкало правящие круги дворянства России, так же как дворянство и трусливую, пошедшую на сговор с дворянством, буржуазию феодальной Германии, в сторону политической реакции и ее теоретического обоснования.
Система Канта, кстати не имевшая сколько-нибудь существенного влияния на развитие теоретической мысли в России и получившая распространение лишь значительно позже, на грани XIX и XX веков, в период острого кризиса в физике, уже не удовлетворяла требованиям реакции.
Кант (1724—1804), начавший свою деятельность опубликованием работы «Всеобщая естественная история и теория неба», в которой опирался на достижения современного естествознания, и построивший весьма ценную для своего времени космогоническую гипотезу, в дальнейшем в своей философской системе пришел к отрицанию возможности научного познания законов природы, к проповеди непознаваемости сущности явлений, ограниченности знания рамками субъективного опыта, т. е. агностицизму. Он доказывал, что наши восприятия не соответствуют действительному, объективному, реальному существованию предметов и явлений. Он утверждал, что причинность и необходимость есть лишь категории мышления и отсутствуют в самой природе и, таким образом, приписывал законам мышления только субъективное значение, отрицая тот факт, что они отражают формы действительного существования природы. Утверждая непознаваемость сущности предметов и явлений, он открывал дорогу фидеизму, доказывал необходимость и обоснованность веры, стремился ограничить науку религией и по существу вручал воинствующей теологии новое оружие для утверждения божественного начала мира.
Но Кант в своей философской системе не был достаточно последовательным. В. И. Ленин в гениальном труде «Материализм и эмпириокритицизм» дает следующую характеристику философии Канта: «Основная черта философии Канта есть примирение материализма с идеализмом, компромисс между тем и другим, сочетание в одной системе разнородных, противоположных философских направлений. Когда Кант допускает, что нашим представлениям соответствует нечто вне нас, какая-то вещь в себе, — то тут Кант материалист. Когда он объявляет эту вещь в себе непознаваемой, трансцендентной, потусторонней, — Кант выступает как идеалист. Признавая единственным источником наших знаний опыт, ощущения, Кант направляет свою философию по линии сенсуализма, а через сенсуализм, при известных условиях, и материализма. Признавая априорность пространства, времени, причинности и т. д., Кант направляет свою философию в сторону идеализма. За эту половинчатость Канта с ним беспощадно вели борьбу и последовательные материалисты и последовательные идеалисты (а также «чистые» агностики, юмисты). Материалисты ставили Канту в вину его идеализм, опровергали идеалистические черты его системы, доказывали познаваемость, посюсторонность вещи в себе, отсутствие принципиальной разницы между ней и явлением, необходимость выводить причинность и т. п. не из априорных законов мысли, а из объективной действительности. Агностики и идеалисты ставили Канту в вину его допущение вещи в себе, как уступку материализму, «реализму» или «наивному реализму», причем агностики отбрасывали, кроме вещи в себе, и априоризм, а идеалисты требовали последовательного выведения из чистой мысли не только априорных форм созерцания, а всего мира вообще (растягивая мышление человека до абстрактного Я или до «абсолютной идеи» или до универсальной воли и т. д. и т. п.)».
Завершить начатое Кантом дело изгнания материализма, утвердить ограничение сферы науки познанием лишь видимости вещей и процессов, а не их причин и сущности, взял на себя Шеллинг.
Шеллинг пытался устранить противоречие кантовской философии — разрыв между материей и сознанием — путем утверждения их тождества. Однако это тождество — абсолют — было не что иное, как внематериальное, божественное начало мира. Природа, мир материальных вещей, по Шеллингу, лишь отблеск идеального, они представляют собой окаменевший дух. Это идеальное не познаваемо ни разумом, ни опытом. Его познание возможно лишь путем интуиции. Отсюда вытекало отрицание значения естествознания в познании природы, отрицание науки с ее методами экспериментального, опытного изучения явлений.
Наши представления о предметах, по Шеллингу, не отражают независимо от нас существующие предметы, но, напротив, сами эти предметы, как и наши ощущения, — лишь состояние духа.
Природа в ее единстве и многообразии может быть постигнута только философией. Познание природы сводится к выведению основных принципов системы из внеопытных данных. Из этих основных принципов конструируется затем представление о природе. В них узнается природа.
«Творцы философских систем прошлого, — говорил А. А. Жданов, — претендовавшие на познание абсолютной истины в конечной инстанции, не могли способствовать, развитию естественных наук, так как пеленали их в свои схемы, стремились стать над наукой, навязывали живому человеческому познанию выводы, диктовавшиеся не реальной жизнью, а потребностями системы».
Понятно, что такая философия, нашедшая большое число сторонников среди медиков Запада и пропагандировавшаяся в России, как уже отмечалось, профессором физиологии С.-Петербургской медико-хирургической академии Д. М. Велланским, не могла служить решению задачи, поставленной Дядьковским, и являлась препятствием для развития действительной науки.
Все выводы диссертации Дядьковского, как и сама постановка проблемы, были направлены против этой философии.
Правда, Дядьковский в своей диссертации еще прямо не называет Шеллинга и всю силу удара направляет против кровно родственного шеллингианской философии витализма — этого ближайшего врага медицины. Однако уже в диссертации, выступая против идеалистических учений в биологии и медицине, он указывает на идеалистическую философию, как на их основу, и как мы далее увидим, вскоре начинает открыто бороться против самого Шеллинга. Сосредоточив свое главное внимание на критике виталистических взглядов западных ученых и поисках естественно-научного объяснения сущности живого тела и его отношения к неорганической природе, Дядьковский в диссертации пытался с позиций материализма решить основные философские проблемы естествознания. Он пытался обосновать теоретические и методологические принципы изучения и познания живой природы, раскрыть сущность биологических процессов, понимание которых должно, по его мнению, лечь в основу медицины как науки.
Пытаясь создать теорию медицины, поднять медицину до уровня науки, И. Е. Дядьковский сознательно ставил и решал общие вопросы философского мировоззрения.
Диссертация Дядьковского представляет собой также важный документ, ярко свидетельствующий о борьбе русских ученых против витализма уже в начале XIX века. Не говоря уже о методологическом значении выступления против витализма, этот факт должен привлечь внимание историка науки по двум весьма важным причинам. Во-первых, физиология как наука могла возникнуть и развиваться только на основе преодоления виталистических представлений. Устранение витализма было одним из условий возникновения научной физиологии. Во-вторых, современная идеалистическая реакция, отражая кризис буржуазной биологической науки, в борьбе против материализма упорно пытается возродить витализм и насаждает его в различных формах — от учения об энтелехии Г. Дриша до организмизма фашиста Риньяра и холизма матерого английского колонизатора и расиста Смэтса.
К. А. Тимирязев уже в 1904 году отмечал, что «...физиологию полагают свернуть с ее надежного пути попытками воскресить витализм — этот пережиток самой жалкой, самой постыдной эпохи в истории этой науки». К. А. Тимирязев зорко подметил, что витализм является одной из попыток реакции затормозить развитие биологической науки, помешать распространению среди ученых материалистического мировоззрения, тянущей науку к теологии и фидеизму. Он назвал виталистические воззрения «расслабленно-пессимистическим, мистически-декадентским разочарованием в науке» и считал борьбу против них одной из насущнейших задач естествознания. К. А. Тимирязев указал также на связь современного витализма с менделистским учением о наследственности. Великий русский физиолог И. П. Павлов, нанесший своими исследованиями сокрушительный удар по идеалистическим
представлениям о сложнейших процессах, протекающих в организме, неоднократно выступал с критикой витализма, боролся против этого учения, как главного препятствия на пути научной физиологии.
Таким образом борьба против витализма, оставаясь насущной задачей современности, в начале XIX века подготовляла почву для возникновения научной физиологии, утверждала материалистические принципы в науке. Витализм получил особенное распространение в связи с деятельностью ряда профессоров медицинского факультета университета в. Монпелье. Это были Бартёз (1734—1806), Борде (1722—1776) и особенно Ксавье Биша (1771—1802), идеи которых были вскоре подхвачены рядом немецких ученых-идеалистов — Блюменбахом и другими.
Виталисты утверждали непознаваемость и сверхъестественность процессов, протекающих в живом теле, их неподчиняемость общим законам природы, отрицали возможность применения физических и химических методов для их исследования. Ими было введено понятие «жизненной силы» (vis vitalis) как сверхчувственного начала, определяющего жизнедеятельность. Борде предложил заменить понятие «жизненная сила» понятием «дух направляющий» (spiritus rector), что совершенно ясно указывало на откровенное мистически-религиозное направление витализма. Крупный французский ученый идеалист Биша, один из создателей учения о тканях, принял основные положения витализма и только модифицировал их, превратив учение о единой жизненной силе в учение о жизненных началах отдельных тканей. Поэтому К. А. Тимирязев отметил, что и виталистическое учение Биша было «...несовместимо с духом экспериментальной науки...», так как утверждало непознаваемость биологических процессов, невозможность их регулирований.
«Свойства живых тел, — писал Биша, — прямо противоположны свойствам физическим», «законы, управляющие теми и другими явлениями, абсолютно различны». Совершенно очевидна справедливость замечания Клода Бернара (1813—1878), что «эти положения Биша равносильны отрицанию физиологии как науки».
Таковы в общих чертах широко распространенные воззрения на живое тело, господствовавшие в науке во времена, предшествующие началу ученой деятельности И. Е. Дядьковского.
Трудно установить, был ли Дядьковский знаком с выдающимся произведением А. Н. Радищева «О человеке, его смерти и бессмертии» (впервые опубликовано в 1809 году), но представляет огромный интерес тот факт, что уже в 1792—1796 годах, когда создавался этот труд, А. Н. Радищев выступал убежденным противником витализма. Само по себе это, конечно, естественно: мыслитель-материалист не мог примириться с витализмом. Однако нужно было быть действительно выдающимся мыслителем и обладать большим научным чутьем, чтобы в XVIII веке разглядеть возникающую опасность этого учения для науки и призвать к борьбе с ним. Это только один из примеров замечательной научной дальновидности А. Н. Радищева. К сожалению, его крупный вклад в развитие биологической науки и, в частности, физиологии еще в должной мере не изучен.
«Приписывать действию особого вещества то, что может принадлежать другому, в полном действовании веществующему, есть совсем излишнее и ненужное. Давать телу человеческому душу, существа совсем от него отменного и непонятного — есть не только излишнее, но и неосновательно совсем. То, что называют обыкновенно душою, то-есть жизнь, чувственность, и мысль, суть произведение вещества единого, коего начальные и составительные части суть разнородны и качества имеют различные и не все еще испытанные».
В этом же труде А. Н. Радищев, называя идеалистические взгляды о природе живого тела бесплодными умствованиями, решительно отвергает теологические домыслы о жизненной силе и заявляет: «за таковое же изобретение выдаю и следующее предположение: приметно или паче явственно, что есть в природе вещество или сила, жизнь всему дающая».
Мы не знаем фактов, которые позволили бы утверждать, что Дядьковский был знаком с трудами А. Н. Радищева. Однако совершенно очевидно, что его творчество прямо примыкает к тому направлению, основоположниками которого были М. В. Ломоносов и А. Н. Радищев.
