Тотчас же по возвращении из путешествия в Зеравшан молодой ученый сумел в семи статьях, выходивших с 1893 по 1896 г. и увенчанных капитальной, но, к сожалению, не законченной работой «Материалы по флоре Туркестанского нагорья (1896)», полностью отчитаться во всех сделанных им наблюдениях. В этом сказалось несравненное уменье распоряжаться временем, уменье, столь необходимое натуралисту для успешного выполнения кропотливой черновой работы по научной обработке собранных коллекций и дневников.
Другой специфической, особенностью научного творчества В. Л. Комарова является ярко выступающая во всех его научных трудах поразительная универсальность. В лице В. Л., несомненно, продолжилась длинная цепь русских универсалистов, академиков-самородков, представленная М. В. Ломоносовым, П. С. Далласом, И. И. Лепехиным, С. П. Крашенинниковым, К. М. Бэром и многими другими. Все они умели во время путешествий наблюдать и описывать не только те объекты, которые непосредственно касались их специальности, но также географию, фауну, флору, этнографию и хозяйство посещаемых областей.
Именно так работал уже в своем первом путешествии и В. Л. Комаров. Будучи прежде всего ботаником, он вывез из этого путешествия огромные коллекции растений, заключавшие около 900 видов, во множестве образцов из различных местонахождений. Среди них было немалое число новых, дотоле не известных науке видов и один новый род растений. Часть их описана Комаровым в названных выше материалах к флоре, а остальные описывались впоследствии другими авторами, например В. И. Липским, К. Винклером и т. д. Эти новые виды публикуются еще и до сих пор, например замечательная мальволистая смородина (Ribesmalvifolium), описанная А. И. Поярковой в 1929 г. и известная только в единственном образце, найденном В. Л. Комаровым в 1892 г.
Но его сборы и наблюдения не ограничивались одними растениями. Выше уже упоминалась выполненная им барометрическая нивелировка «мертвой реки» Унгуз. Он подверг критике существовавшие гипотезы происхождения Унгуза и дал важный материал для дальнейшего изучения вопроса. В бассейне р. Зеравшан Комаров открыл два новых ледника, провел наблюдения над движением конца большого Зеравшанского ледника, изученного в 1880 г. И. В. Мушкетовым, и описал повисшие террасы, доказывающие усыхание горного озера Искандер-куль. Кроме того, он нашел и описал месторождения редких минералов — содалита и содалитового сиенита.
Но, разумеется, наиболее подробно и тщательно В. Л. описывал растения и растительность. В краткой памятке (1894) он перечисляет все полезные травянистые растения, встречающиеся в горном Зеравшане. В 1893 г. составляет столь детальный и тщательный очерк растительности изученной страны, что на основании этого очерка 40 лет спустя (1932) он выступает с обстоятельным докладом о растительных зонах Таджикистана на выездной сессии Академии Наук СССР в Сталинабаде. Позднее (1895) он публикует список паразитных грибов горного Зеравшана. За работу о паразитных грибах, еще до ее опубликования, Петербургский университет наградил В. Л. Комарова золотой медалью.
К сожалению, для ботанического изучения Средней Азии итоги первого путешествия В. Л. Комарова явились одновременно и последними. Он наметил было обширную программу дальнейших ботанико-географических и флористических исследований в Зеравшане, однако туркестанский генерал-губернатор, из-за выявившейся в это время «политической неблагонадежности» студента В. Л. Комарова, отказался дать ему разрешение на дальнейший въезд в Среднюю Азию.
Рассмотрим несколько подробнее порядок и результаты его туркестанских путешествий. Он не опубликовал своих дневников 1892—1893 гг. в виде какого-либо географического описания; только много позднее (1937), в детском журнале «Юный натуралист», он поделился некоторыми своими воспоминаниями о начале этого путешествия.
«Впервые я пустился в дальний путь,— писал в этих воспоминаниях Владимир Леонтьевич,— 1 мая 1892 г. Денег было мало, но энергии много. Целью моей было собрать хороший научный материал, чтобы потом написать о том. как сложилась современная растительность под влиянием климата, почвы и геологических изменений земной коры.
«Мой школьный товарищ Д. К. Глазунов снарядился в зоологическую экспедицию в Среднюю Азию, о которой тогда ученые знали еще мало. С ним я и сговорился. Он выехал в марте, прошел через песчаную пустыню Кызыл-кум и через Нуратинские горы должен был приехать в Самарканд. Оттуда мы вместе с ним начали исследования в горах по верхнему течению реки Зеравшан в нынешнем Таджикистане.
«Первая часть моего пути — из Ленинграда до Сталинграда (тогда Царицына) — проходила по железной дороге. От Мичуринска (тогда Козлова) пошли степи. Цвел желтый дрок и синий шалфей. Я сидел на ступеньках вагона, вдыхал воздух степи и пел в такт шуму колес «Есть на Волге утес». Хорошо было!
«Волга, в разлив широкая, могучая, переполненная судами, Астрахань с ее кремлем и разноязычным населением, пересадка с речного парохода на морской — все это крепко врезалось у меня в памяти. Заснули мы на взморье у «Девяти футов», а проснулись уже у кавказских берегов, вдоль которых и пошли. Синее море, далекие, горы радовали своим простором и новизной.
«От Баку на восток пароход пересек Каспийское море напрямки и утром 9 мая высадил своих пассажиров у пристани Узун-ада, где тогда был конечный пункт Закаспийской железной дороги. Огромные барханы, высотой около 40 метров, окружали заливчики с очень теплой и очень соленой водой, а среди них узкой полоской извивалась железная дорога, которую постоянно приходилось откапывать из-под песка, сыпавшегося на нее при малейшем ветре.
«Интересен был и путь по железной дороге вдоль окраин великой пустыни Кара-кум. Там часто появлялись миражи,
озера и деревни, которых на самом деле не было и в помине. Справа тянулись горы Копет-даг. Степь у их подножия нередко была совершенно красной от буйно расцветших красных маков. Через большой деревянный мост на реке Аму-дарье переходили пешком: мост был непрочный, и боялись, чтобы он не провалился под тяжестью поезда.
«Вот, наконец, и Самарканд: длинные аллеи тополей, катальп, шелковичных и ореховых деревьев, белой акации. Вдоль улиц арыки — канавки с быстро бегущей по ним водой, глинобитные домики в садах. Необычная для северянина жизнь: человек ищет у себя в жилье не защиты от холода, а наоборот — тени и прохлады.
«Пока формировался караван, необходимый для путешествия в горы, я жил на краю города у крестьянина, русского. На большом дворе стояли лошади, пришедшие с Глазуновым из Кызыл-кума, и жевали ячмень. Кругом раскидывались пустыри с невиданными мной ранее сорными травами.
«В Самарканде меня поразили не древности, которыми он славится, а люди — узбеки и таджики с их особой деловой жизнью. Поразил своеобразный базар: большая площадь, на которой сгрудились люди, лошади, ослы, бараны. Продавцы лепешек, горячего плова, кишмиша, чайные лавки встречались на каждом шагу.
«Нужные для экспедиции лошади, седла, сбруя, вьючные ящики и мешки были нами приобретены очень быстро, и 16 мая, переночевав под открытым небом, я совершил уже свою первую экскурсию вдоль берегов большого арыка Даргом, несшего зеравшанскую воду селениям, расположенным к югу от Самарканда на пути в город Ургут. Здесь я впервые познакомился с замечательным растением — кендырем, волокно которого, очень прочное, мало портится от воды и потому хорошо для неводного прядева.
«А потом пошли, день за днем, экспедиционные заботы. Путь наш шел через высокие горы, можжевеловые леса, горные озера, ледники и снега. Через реку Ягноб приходилось раза три перейти по снеговым мостам — такие массы снега набиваются зимой в горных ущельях.
«Запомнилась мне еще гора Кантаг. Недра этой горы выложены пластами каменного угля. В незапамятные времена уголь этот, глубоко под землей, загорелся от неизвестной причины и горит до сих пор. Большая гора вся нагрета. Местами по ней больно итти — так накалена почва. Из глубоких трещин вырываются струи горячих газов, пахнет серой; чайник, поставленный в трещину, быстро закипает; сырой кусок теста превращается в хлебец.
«Много горючего пропадает здесь. Но местность кругом трудно доступная, и уголь до сих пор никому не был нужен. Слыхал я, что теперь поблизости прошла автомобильная дорога. Наши инженеры придумают, что сделать с углем и горючими газами горы Кантаг.
«Высоки горы и глубоки ущелья горного Таджикистана. Тропинка лепится по утесам. Дойдешь до полгоры, взглянешь вверх, там клок голубого неба, а внизу где-то далеко-далеко белая пена бешено мчащейся реки. Дух замрет: а ну как сорвешься!
«До сих пор я как сейчас вижу кудрявые тополи и березы Искандер-куля, абрикосовые сады и поля люцерны вокруг таджикских селений. Вижу на полях и арыках согнутые тяжелой работой фигуры в серых халатах; стада овец, которых перегоняют на летние пастбища из низин в горы.
«Много я там видел и многому научился».
Даже в этом коротеньком отрывке своеобразие и особенности В. Л. Комарова выступают с предельной ясностью. Абзац о древностях, которые не поразили его так, как люди — узбеки и таджики, характерен для В. Л. Комарова, написавшего специальную статью о населении Камчатки и детально описавшего быт и хозяйство переселенцев Амурской области. Живой и пытливый глаз этого исследователя прежде всего останавливается на людях, чья деятельность является одним из основных факторов создания современного географического ландшафта.
Интересна также замечательная точность описаний и необыкновенная память Владимира Леонтьевича в отношении посещенных мест. В 1911 г. известный географ Н. Л. Корженевский также посетил гору Кантаг и сообщил о ней сведения, мало отличающиеся от приведенного описания. «Заслуживает еще быть отмеченным, — пишет он, — подземный пожар каменноугольных пластов близ сел. Рават в долине р. Ягноб. В 2 км от названного селения, почти у самого гребня горы Кантаг, из трещин в грунте с шумом и гудением вырываются без дыма и племени газы. Температура этих газов столь высока, что на камнях, которые валяются тут же во множестве около трещин, жители сел. Рават жарят мясо и пекут лепешки. Пожар угольных залежей длится давно; по крайней мере жители сел. Рават не помнят времени, когда он начался».
Другой пример. В 1939 г., когда один из сотрудников Ботанического института Академии Наук СССР впервые собрался ехать в Таджикистан, в моем присутствии зашел разговор о том, где именно В. Л. Комаров нашел замечательное кустарниковое сложноцветное, описанное впоследствии К. Винклером под именем Lepidolopha Komarovii. В. Л. достал карту бассейна р. Зеравшан и с полной уверенностью начал рассказывать: «Вы подниметесь от селения Муса-базар, вверх по реке такой-то и в четвертом ущелье с правой стороны найдете растение на каменистом склоне, метрах в 200 выше реки». Вряд ли можно указать другого путешественника, который почти 50 лет спустя с такой точностью назвал бы местонахождение одного из 900 собранных им видов.
