Нечего и говорить, что Комаров тщательно рассматривает географию, фенологию и экологию изученных им паразитных грибов; это входит в непосредственные его наблюдения, которые, как всегда, безупречны. Но, не ограничиваясь этим, он делает практические выводы «для местной культуры, для земледелия и садоводства». Он утверждает, что так как группа переноспоровых грибов находится в Зеравшане «явно в условиях неблагоприятных» по природе, то нельзя опасаться сильного и угрожающего развития «милдиу» (болезни винограда) или болезней картофеля. То же относится и к мучноросным грибам. В подтверждение В. Л. Комаров приводит официальную справку из статистического ежегодника Самаркандской области, в которой говорится, что обычно жестоко поражавшие виноград известные заболевания — милдиу (Реrenospora viticola) и мучная роса (Oidium Tuckeri) — в определенном случае, вследствие сухости лета, почти не причинили ущерба.
Иное дело — ржавчинные (Uredineae) грибы. Последние хорошо приспособились к условиям существования в изученной стране и там поэтому особенно опасны. Он указывает, что составляющие любимое украшение каждого среднеазиатского селения, равно как и самаркандских улиц, деревья белого тополя (Populus alba) несут листья, чуть не сплошь на всем дереве покрытые разнообразными ржавчинниками, и что последние сильно портят также посевы пшеницы и льна, а головня (Ustilago segetum), хотя и в меньшей степени, — посевы ячменя. Однако рис, табак и хлопок, повидимому, совершенно не подвержены опасности поражения грибными паразитами.
Выше уже упоминалось о чисти географической работе Комарова из туркестанского цикла: «Барометрическая нивелировка Унгуза от Шииха до Мирза чирле в 1893 г.» («Изв. Руоск. геогр. об-ва», СПб., 1895, т. XXXI, вып. 1, стр. 1—26, 1 табл. 1 карта). Однако истинным венцом туркестанских путешествий явилась объемистая и все-таки далеко не законченная его статья «Материалы к флоре Туркестанского нагорья. Бассейн Зеравшана» («Тр. СПб. об-ва естествоисп.», 1896, т. XXVI, отд. ботан., стр. 31—162).
В этой статье, представляющей начало систематической обработки цветковых растений, собранных во время путешествий 1892—1893 гг., прежде всего обращают на себя внимание идейная глубина и своеобразие общей части. В. Л. Комаров объясняет что в Зеравшан его привлекло разнообразие флоры, «представляющей во многих отношениях выдающийся интерес», ибо в пределах Зеравшана наблюдаются выходцы из горной страны Восточной Бухары, которая «отдала ему не мало своих оригинальных форм как эндемичных, так и выселившихся первоначально из Афганистана. Приалтайская Сибирь представлена, особенно в альпийском поясе, многими формами, переселившимися сюда по хребтам Тарбагатаю и Тянь-шаню и нашедшими здесь предел своему дальнейшему движению на запад. Арало-каспийские формы также не остаются исключительными жителями пустынь и солонцов низменности; с постепенным усыханием страны они также проникают в горы, и нередко глазам наблюдателя представляется оригинальное сочетание их с типичными высокогорными формами).
Далее он дает краткий исторический обзор материалов и печатных работ, касающихся Средней Азии, сравнительную характеристику их содержания и относительной ценности, а также географический очерк изученной страны горного Зеравшана. В связи с этим он развивает и уточняет предложенную им схему вертикальных поясов растительности, опубликованную им ранее в кратком очерке.
Внизу, до 1000 м абс. вые, располагается степь: «деревья и кустарники вне культуры и речной поймы — редкость». Между 1000 и 1100 м идет пояс степных кустарников: миндаль колючий, шиповник, степная вишня и мелкая крушина (Rham-nus coriacea Rgl.). Выше — пояс можжевельника и деревьев, растущих в Европе преимущественно по берегам Средиземного моря: клен, миндаль настоящий, каркас и фисташка; к ним присоединяются боярышник и, может быть, одичалые белая шелковица и карагач. В следующем отделе пояса широколиственных деревьев, от 1200 до 1500 м абс. вые, сохраняются клен и можжевельник, но при этом еще представлены: грецкий орех, белый тополь, яблони, абрикос, иранский ясень и туркестанская рябина. Между 1500 и 1800 м — царство другого клена (Acer laetum С. А. Меу.). Еще выше, до верхнего предела деревьев, преобладают можжевельники, но иных видов, чем древовидный нижний. Целая свита кустарников сопровождает чащи можжевельника. Рощи березы занимают более сырые склоны, а благовонный тополь теснится к берегам рек и озер.
У верхней границы заросли можжевельника постепенно редеют, появляется в изобилии рябина, а с высоты 2600 м начинается пояс низкорослых кустарников: жимолостей, шиповников, ргая и т. п., а также типичных можжевеловых стланцев. На высоте 2900 м совершенно прекращается всякая кустарниковая растительность и начинается область альпийских трав.
В. Л. Комаров находит, что альпийский луг на Зеравшане, «частью по причинам историческим, частью по неблагоприятным физическим условиям и, между прочим, благодаря систе матическому вытравливанию его сотнями тысяч овец», развит слабо. Он не только не пестреет яркими и разнообразнейшими цветами, как это описывалось А. Н. Красновым для Тянь-шаня, но даже просто беден видами. На сухих склонах и седловинах, представляющих переход к горным степям, состав лугов гораздо богаче, но наиболее интересными из группировок альпийского пояса следует признать морены ледников. Здесь растут наиболее характерные формы с длинными, чрезвычайно развитыми и ветвистыми корнями и корневищами, жестковатыми или мясистыми, рассеченными на мелкие дольки, и мелкими листьями, приземистыми стеблями и своеобразными легкими плодами. Цветковые растения, по наблюдениям В. Л. Комарова, идут до 3500—3600 м абс. выс. выше ему приходилось видеть только лишайники.
Замечательно, что уже в этой статье В. Л. Комаров намечает целый ряд динамических, эволюционных линий в истории флоры Туркестана. Он констатирует связь этой флоры с растениями берегов Средиземного моря и полагает необходимым изучить, «насколько распространен вообще в Туркестане этот [средиземномврский] пояс». Но наиболее интересным представляется его вывод, что «в текущем геологическом периоде главным определяющим моментом истории флоры является, повидимому, все возрастающее усыхание страны».
Развивая эту мысль, Владимир Леонтьевич говорит: «В настоящее время, под влиянием общего уменьшения влаги в стране и вырубки лесных насаждений, наиболее благоприятствуемыми являются условия существования степной растительности; и она действительно прогрессирует. Ущелья, еще недавно занятые лесом, видят теперь на своих склонах седую листву полыней и кустов Camphorosma. Artemisia dracunculus вытесняет своих собратьев, граждан луговой степи, и красуется на целые десятки верст там, где прежде высокие Malvaceae чередовались с пахучими зонтичными, красивыми анемонами и губоцветными, неизменно придавая местности вид пустыря. Я не хочу сказать этим, что степная растительность была прежде чуждою Зеравшану, но хочу только указать на те, что теперь она появляется и там, где прежде была растительность другого характера. Вырубленный лес сменяется кустарниковыми зарослями, а эти последние, будучи вырублены, в свою очередь неизменно уступают [место] степи. Уменьшение массы ледников, которое можно наблюдать почти непосредственно, оставляет без орошения многие склоны, прежде питавшиеся их водами,— новое торжество степных ксерофилов, на этот раз над луговыми растениями».
Взгляды R. Л. Комарова на динамику флоры Средней Азии в дальнейшем не изменились. В 1932 г., незадолго до начала выездной сессии Академии Наук СССР в Сталинабаде, он ъместе со своей женой Надеждой Викторовной совершил небольшую поездку по южным склонам Гиссарского хребта ют Сталинабада до устья р. Такоб. В докладе, который он вслед за этим сделал на сессии, он вернулся к вопросу об усыхании страны и роли человека в этом процессе; он настойчиво проводил мысль о недопустимости бессистемной вырубки лесной и кустарниковой растительности, в особенности же хвойного можжевелового пояса, служащего накопителем влаги.
Что же касается самого систематического списка, то по старинной системе Декандоля, начинающейся с двудольных раздельнолепестных, он заключает перечень 32 семейств и 362 видов. Для каждого из них рассмотрены: условия местообитания, вертикальные пределы распространения, степень встречаемости и фенологические данные. Далее приведены местонахождения, как известные по литературным источникам, так и наблюдавшиеся лично, и рассмотрено географическое распространение вида — в Средней Азии и общее. Наконец, в названном списке заново, впервые, описывается один новый род (Trichochiton), 30 новых видов и значительное число» разновидностей и форм.
Уже при составлении этого списка В. Л. Комаров встретился с затруднениями при анализе проблемы вида у растений, проблемы, которой в дальнейшем он уделял огромное внимание, посвятив ей много лет своей жизни. В своей капитальной работе «Учение о виде у растений» он так вспоминает об этом: «Вообще ответить на основании номенклатурных правил, когда следует считать данное растение за вид и когда за разновидность или форму, не удается. Мне самому пришлось неоднократно ломать голову над этим вопросом при определении растений, особенно для первой моей обработки по флоре горного Зеравшана. Пробую выделить критические образцы в особый вид. Подходит кто-либо из более опытных ботаников: Что это у вас? — Да вот новинки.— Помилуйте, это же ничем не отличается от такого-то близкого вида. Следуешь указанию, переводишь изучаемое растение в ранг разновидности. Но в это время подходит другой специалист и опять: Что эта у вас? — Да вот разновидность такого-то вида.— Что вы, что вы! совершенно не похоже, это же другой вид».
Однако определенного мнения в это время у него еще не сложилось. Он всегда предпочитал причислить найденное критическое растение к какому-либо уже известному виду, хотя бы кавказскому или европейскому, выделив только особую разновидность. В связи с этим многие разновидности его списка были позднее возвышены в ранг видов, что несколько умножило число собранных им новых растений. Тем не менее список составлен с полным знанием дела и отличается той чистотой и тщательностью обработки, которые позднее создали славу флористическим работам В. Л. Комарова.
