В отличие от С. И. Коржинского, В. Л. Комаров с особой тщательностью освещал в своей статье факты сугубо экономического характера.
В. Л. Комаров тщательно рассматривает в статье общую площадь культурных земель в Амурской области, их производительность и распределение земельной собственности между различными социальными группами. Он сравнивает условия землепользования у казаков, составлявших первоначальное население Амурской области, и у пришлых из России переселенцев, значительно уступавших первым по хозяйственной мощности, а также технику земледелия тех и других. Он специально останавливается на недостатках практикуемого в области залежного хозяйства. Он утверждает, что даже простой переход к наиболее примитивному трехпольному севообороту дал бы возможность обеспечить земельными площадями 50—60 тыс. дворов вместо ныне существующих здесь 10 тыс.
В. Л. Комаров рассматривает соотношение в области культур озимых и яровых зерновых хлебов, их урожайность, перспективы повышения валового сбора хлебов, товарность и бюджет крестьянских хозяйств.
Решительно разойдясь с пессимистической оценкой С. И. Коржинского относительно возможностей сельскохозяйственного использования земельных ресурсов Амурской области, он разбивает область на ряд районов, последовательно описывает их рельеф, климатические условия, почвенный и растительный покровы, с связи с чем указывает районы, наиболее перспективные в колонизационном отношении.
В. Л. Комаров резко разошелся и с утверждением С. И. Коржинского об отрицательном влиянии сельскохозяйственного производства на природу области. Он пишет в статье: «Вообще даже и поверхностному наблюдателю бросается в глаза та переработка природных условий, которую незаметно для самого себя ведет крестьянское население. В населенных округах исчезает гнус (комары, оводы, слепни и пр.), столь сильно мешающий скотоводству, главный распространитель сибирской язвы и отрава существования человека. Высокие, но жесткие и непитательные травы болот сменяются после косьбы и опаливания [выжигания] широколиственными сочными луговыми травами, болота сохнут, кислые нездоровые луга становятся годными для пахоты и, наконец, на старых залогах появляется степная растительность из видов, свойственных Забайкалью, что указывает на коренную переработку физических свойств почвы к лучшему. Можно думать, что старые отдохнувшие залоги дадут лучшие урожаи, чем целина».
В. Л. Комаров дает оценку лесных насаждений Амурской области опять-таки не только с ботанической, но также и с народнохозяйственной точки зрения.
В связи с характеристикой растительности Амурской области В. Л. Комаров попутно вскрывает в статье и одну чисто ботаническую ошибку С. И. Коржинского. Последний описал по среднему течению р. Амура тип высокотравной, по его мнению, степной растительности, который не мог быть отождествлен по составу с обычными степями и потому был назван С. И. Коржинским «среднеамурской прерией». Владимир Леонтьевич показал, что эта группировка по своему типу отнюдь не является степной, а представляет собою весьма влажный полуболотный высокотравный луг.
В 1932 г., 36 лет спустя, Комаров выступает на Дальнем Востоке, а затем и в Госплане СССР с обширным докладом «Производственные ресурсы Далькрая» (Конспект доклада. Госплан СССР. Матер. к Всес. конфер. по размещ. произв. сил СССР во втором пятилетии. М.—Л., 1932, стр. 1—10), который явно перекликается с этой работой. Как и в ней, в докладе 1932 г. он не только говорит о растительности Дальнего Востока, но и освещает вопросы лесного хозяйства, промышленности и даже «белого угля», т. е. гидроэнергетики края. Теми же чертами характеризуются его речи о Хингано-Буреинской проблеме (1932), а также статья об общих проблемах развития Дальневосточного края («План, хоз-во», М., 1936, № 2, стр. 168—181).
К сожалению, великолепная работа В. Л. Комарова, относящаяся к 1895 г., в свое время совершенно не была использована. Позднее Владимир Леонтьевич писал об этом следующее: «В январе 1896 г. выяснилось, что изыскания Амурской ж. д. прекращаются, так как решено вместо нее построить Маньчжурскую [Восточно-Китайскую]. Не желая возвращаться в Петербург с теми незначительными результатами, которые удалось собрать в 1895 г., я обратился к Русскому географическому обществу с предложением послать меня в Маньчжурию. Это оказалось возможным; нашлись средства, пожертвованные когда-то обществу на изучение Маньчжурии Д. М. Сибиряковым, и следующие два года я ездил на средства общества, а потому мог сообразовать свой маршрут уже исключительно с научными целями» (Флора Маньчжурии, 1901, стр. 28).
Весной 1896 г. В. Л. Комаров перебрался в с. Никольское (позднее Никольск-Уссурийский, а ныне г. Ворошилов-Уссурийский) и около двух недель (10—24 мая) экскурсировал в его окрестностях. Сформировав здесь небольшой вьючный караван, он прошел также по границе с Маньчжурией до верхнего течения р. Восточной Ушагоу, «к тому месту, где некогда среди густого леса находился пограничный караул, позднее упраздненный и сгоревший по время одного из лесных пожаров». Вслед за тем, еще до получения разрешения, он предпринял небольшую экскурсию в пределы Маньчжурии на высокую гору, лежавшую против китайского города Сан-ча-гоу на левом берегу р. Суйфун. 15 июня было получено разрешение приамурского генерал-губернатора перейти границу, и 17 июня караван, состоявший из четырех вьючных лошадей и двух легких двуколок, выступил в Маньчжурию. Партнером В. Л. в этом путешествии был горный инженер и геолог Э. Э. Анерт. Однако они путешествовали раздельно и встречались только по временам.
Первая часть маньчжурского маршрута, от г. Сан-ча-гоу до г. Нингуты, охватила бассейны рек Суйфуна, Уссури и Мудандзяна. Из Нингуты 28 июля В. Л. прошел к г. Омосо. Отсюда он повернул по тракту на г. Гирин и больше двух недель (1—15 августа) потратил на изучение лесной флоры Маньчжурского хребта. Вслед за тем экспедиция перевалила этот хребет, посетила еще несколько меньших горных групп и 6 сентября вышла к р. Сунгари около г. Гирина. В Гирине путешественники пробыли около недели, в течение которой Комаров обследовал самую высокую из примыкающих к Гирину гор — Мон-пей-шань. 16 сентября выступили в обратный путь. Однако уже настала осень, трава замерзла, и даже листья на дубах свернулись. В связи с этим весь продолжавшийся три недели обратный путь, от Гирина на Омосо через несколько перевалив и из долины р. Тумын-ган до г. Хун-чена, был в ботаническом отношении почти совершенно бесплоден. Поздно вечером, 8 октября, путешествие было закончено на берегу океана, в русском поселке залива Посьета. Здесь растительность еще не совсем замерзла, и Комаров на береговых склонах собрал несколько не встречавшихся ранее растений.
Из зал. Посьета он проехал во Владивосток, откуда на корабле снова через тропики возвратился в Одессу.
Средства, отпущенные Русским географическим обществом, вполне обеспечивали работы, и на следующий год Комарову пришлось только выступить с подробным отчетным докладом, который позднее был опубликован (Маньчжурская экспедиция
1896 г., «Изв. Русск. геогр. об-ва», СПб., 1898, т. XXXIV, вып. 2, стр. 117—184), и вместе с Э. Э. Анертом 3 января 1897 г. представить записку о плане работ Маньчжурской экспедиции на 1897 г. («Изв. Русск. геогр. об-ва», СПб., 1897, т. XXXIII, вып. 1, стр. 95—97). Доклад и записка были одобрены, и В. Л. Комаров в третий раз совершил морской рейс вокруг Евразии во Владивосток.
На этот раз в качестве объекта исследования была намечена северная Корея. Комаров снаряжался в уроч. Ново-Киевском под Владивостоком. Возникли обычные трудности. Лошадей пришлось покупать в Маньчжурии, в г. Хуньчуне. Сбрую сработали конвойные солдаты, прикомандированные к экспедиции. Так как двуколки, не оправдавшие себя в предыдущей экспедиции, решили оставить, экспедиции пришлось ограничиться 12 вьючными лошадьми. 7 мая экспедиция выступила в путь в составе: В. Л. Комарова, зоолога А. М. Янковского (сына известного на Дальнем Востоке купца и натуралиста М. И. Янковского), четырех прикомандированных солдат, из которых Ф. Чебутыкин и В. Ретюнский шли уже в третий раз, и нанятого корейца-переводчика.
Караван обогнул на побережье океана залив Экспедиции и прошел на юг к дельте корейской реки Тумын-ган, где 10 мая перешел русскую границу. Первая часть маршрута охватила низовье Тумын-гана до г. Хериенга, затем путешественники прошли по малоизвестным горам этого бассейна и направились к водоразделу Тумын-гана с р. Ялу. Перевал, высотой около 1500 м, лежавший на одном из выступов базальтового плато Пей-шань, был пройден 21 июня. Вслед за этим, до 21 июля, Комаров экскурсировал по верхнему течению р. Ялу, кочуя с берега на берег то по корейской, то по маньчжурской стороне. Разлив реки, происшедший от сильных дождей, задержал экспедицию на четыре дня у корейской деревни Карами и заставил изменить намеченный путь. Комарову пришлось обследовать левый приток р. Ялу — р. Чан-джин-ган, откуда он опять вышел в долину р. Ялу, затем, отклонившись от нее, подошел 21 августа к г. Хуньчуну, из которого через перевал прошел в г. Чашин, или Чесон. 30 августа он снова вернулся на Ялу, несколько дней шел по левому берегу против течения и 3 сентября перешел на правый маньчжурский берег, чтобы навсегда проститься как с Кореей, так и с долиной р. Ялу.
