Как мы видели, во время путешествия вокруг Косогола, продолжавшегося с 20 июня по 28 июля, т. е. 38 дней, В. Л. Комаров посетил Монголию. Больше он никогда не был в этой стране. Между тем для изучения монгольской флоры он сделал больше, чем кто-либо из ученых до него, да, кажется, и после него... Это видно из следующего.
Академик Карл Иванович Максимович, единственный ботаник, занимавшийся в России флорами Японии, Китая и Монголии, умер в 1891 г. Со смертью его почти совершенно прекратилась обработка обширных коллекций, собранных в Монголии, Тибете и Китае экспедициями великих русских путешественников: Н. М. Пржевальского, Г. Н. Потанина, П. К. Козлова и других. Прошло 14 лет, и в 1905 г. ученый совет Петербургского ботанического сада, при участии вице-президента Русского географического общества Петра Петровича Семенова Тян-Шанского, поставил на очередь разработку вопроса о дальнейшей судьбе азиатских коллекций сада, наиболее ценная часть которых была доставлена экспедициями Географического общества. На заседании, состоявшемся 5 декабря, было постановлено передать обработку китайских и монгольских коллекций В. Л. Комарову, с тем чтобы черновая обработка и приведение означенных коллекций в порядок были закончены в январе 1907 г.
Эта работа была выполнена В. Л. Комаровым приблизительно в полтора года. Кстати сказать, обрабатывать гербар-ный материал В. Л. Комаров не только умел как никто., но и чрезвычайно любил. Он переопределял в саду тысячи листов своих и чужих гербариев. При этом он никому не передоверял дгже чисто технической работы: подписывания и наклеивания этикеток («ярлыков», как называл их Д. И. Литвинов), смены или добавления обложек, так называемых «рубашек» гербария, и т. д. В периоды большой занятости этой работой его постоянно можно было видеть на приставных лестницах около шкафов то достающим пачки для критического изучения и определения растений, то вкладывающим в них (инсерация) новые коллекции.
Такая работа в отдельных случаях требовала огромного времени и затраты физических сил. Так было и на этот раз, когда из общих азиатских коллекций, включавших и растения тропических стран, Комаров принялся выделять гербарий Центральной и Восточной Азии, т. е. растения Китая (с Маньчжурией), Кореи, Японии, Монголии и Тибета. По словам А. П. Ильинского, упомянутое название не привилось, и выделенный Комаровым гербарий теперь чаще называют «китайским». По приведении коллекций в порядок оказалось, что этот гербарий заключает до 440 пачек, содержащих всего около 6000 видов растений (50 тыс. экземпляров, или гербарных листов). При этом пачки в старом хранилище сада были настолько тяжелы и велики, что каждую из них едва мог поднять человек. Когда в июне 1914 г. гербарий переезжал в занимаемое им ныне помещение, пришлось - в связи с иными размерами шкафов - эти пачки разукрупнить; число их выросло с 440 до 1180.
Разумеется, пытливый и творческий ум В. Л. Комарова не мог удовлетвориться простым формальным определением растений. Он пришел к выводу, что обработка некоторой части коллекций обязательно должна носить монографический характер. «Без этого к флорам Китая и Монголии приступать нельзя, так как только монографическим путем может быть установлено действительное отношение растительности этих стран к растительности соседних с ними».
В первой из двух своих основных работ, явившихся результатом обработки монгольско-китайских коллекций и объединенных под общим заглавием (Введение к флорам Китая и Монголии. «Тр. СПб. ботан. сада», 1908, т. XXIX, вып. 1, стр. 1-179; Введение к флорам Китая и Монголии. Монография рода Caragana. «Тр. СПб. ботан. сада», 1809, т. XXIX, вып. 2, стр. 179-388), сам В. Л. очень точно и ясно объясняет, почему им был при этом избран монографический метод.
«До сих пор мною была обработана только флора Маньчжурии вместе с Уссурийским краем, югом Амурской области и севером Кореи. Уже эта обработка показала, насколько трудно решать вопросы о систематическом положении и самостоятельности того или другого растения, когда не прослежена судьба и особенности всего рода, к которому оно принадлежит, и не установлено деление этого рода на естественные соподчиненные группы. Значение морфологических особенностей никогда не бывает абсолютным, их надо оценить, а оценка зависит всего более от понимания истории и общих свойств данного рода, а также его расселений».
«Сверх того, при флористическом исследовании, обнимающем только виды Китая и Монголии, каждый раз, как дело касалось растений, идущих далеко на юг, неразрешимой загадкой вставали Гималаи: следует ли говорить о гималайском элементе в китайской флоре или, наоборот, о китайских растениях на Гималаях, в какой степени возможна идентичность тех и других, как понимать циклы близких видов Китая и Гималаев и пр.».
В. Л. Комаров отмечает далее, что можно было бы, отказавшись от решения подобных общих вопросов, просто взяться за регистрацию видов китайской и монгольской флоры, т. е. свести исследование к простому составлению возможно точного перечня рассматриваемых растений, как это часто делается во флористических работах. Так, повидимому, работал К. И. Максимович. Однако и у него при этом наблюдались известные осложнения: ему приходилось вносить указания на те изменения, которые каждый вид претерпевает в пределах всей занимаемой им области. По словам В. Л. Комарова, К. И. Максимович при этом неохотно описывал разновидности и формы, или, вернее, кое-что описывал, но многое оставлял без определенных названий; он указывал только на морфологические изменения, считая их прямой корреляцией изменений климата и почвы, строго следующей за последними.
«Такую задачу,- говорит В. Л. Комаров,- можно определить как стремление выяснить изменчивость, проявляемую данным видом при его переселениях на значительные расстояния, из чего явствует, как быстро мы возвращаемся от составления точного списка к теоретическим исследованиям, если пытаемся рационализировать, осмыслить самую точность производимой работы».
Любопытны также и различия в постановке Владимиром Леонтьевичем основных вопросов изучения монгольской и китайской флоры. Монгольскую флору он считает мало самостоятельной. Он даже сомневается в допустимости самого термина «монгольская флора», так как растительность, населяющая Монголию, не представляет чего-либо цельного, имеющего самостоятельный центр развития и свою историю. «Скорее это пустынно-степная флора Центральной Азии, составившаяся из ксерофилизованных выходцев различных горных флор. Гобийская равнина окружена со всех сторон горными странами, образующими по отношению к ней центры эндемизма. Сообразно этому трудно определить состав монгольской флоры, но легко определить состав флор восточного Туркестана, Джунгарии, приалтайской, саяно-хагайской, дауро-хинганской, севернокитайской, алашанской и притибетской. Чем далее от одного из первоначальных центров, тем более сливается каждая из них с выходцами из других центров, но тем беднее она становится».
Соответственно этому основную научную задачу изучения растительности Монголии В. Л. Комаров формулирует так: «...определение тех переселений, которым подверглись растения соседних горных стран по мере усыхания Ханхайского внутреннего бассейна, а также и тех изменений, которые они при этом образовали».
Наоборот, изучение китайской флоры, как он указывает, требует разрешения совершенно иных вопросов. В Китае плохо изучены растения культурной низменности, так как все внимание исследователей обращалось на горы, изобилующие деревьями и кустарниками умеренно-теплого климата. Здесь находятся: во-первых, циклы местных видов, локализованные внутри страны, но часто весьма расчлененные морфологически; во-вторых, роды, виды которых широко распространены - до средней Европы и Северной Америки, но в Китае изобилуют более чем где-либо; и, наконец, роды, вообще широко распространенные, но и в Китае не бедные видами. Выяснение эндемизма последних ведет к установлению их генезиса; работа над третьей группой, следовательно, труднее, чем над первыми двумя; однако она дает более ценные результаты.
Соответственно этому основной задачей изучения китайской флоры является, как отмечает Комаров, выяснение «роли китайской горной страны (так называемого центрального Китая) в выработке флор азиатского материка».
Следует, однако, заметить, что, несмотря на сложный и мало самостоятельный характер монгольской флоры, В. Л. Комарову было несравненно легче организовать работу по ней, чем по флоре собственно Китая. В его распоряжении были собранные русскими путешественниками первоклассные и аутентичные коллекции монгольских растений, давшие ему основание заметить, что «Монголия была прорезана нашими коллекторами вдоль и поперек». К тому же флора этой страны несравненно беднее, так как насчитывает не больше 2000-2500 видов, тогда как численность китайской флоры В. Л. Комаров оценивает в 12 тыс. видов, «а до полного его [Китая] исследования еще очень далеко».
Самое главное было, однако, то, что оригинальных китайских коллекций в гербарии Ботанического сада было очень мало. Были сычуанские растения, собранные Г. Н. Потаниным в 1893 г., ганьсуйские коллекции Н. М. Пржевальского, да равные им по численности растения П. Я. Пясецкого из центрального Китая. Наибольший интерес представляли некоторые дублетные коллекции, купленные садом или полученные в обмен, в частности огромная коллекция А. Генри из Гуне, Сычуаня и Юннаня, заключавшая свыше 7300 видов. Этот гербарий, тщательно пронумерованный самим коллектором, был, однако, разослан им еще до определения. Часть его, ко времени занятий над ним В. Л. Комарова, была обработана; сверх того ряд растений попал в различные частичные обзоры или монографии китайских видов. Когда В. Л. Комаров попытался сверить по номерам все имеющиеся определения, оказалось, что только часть, около трети коллекции, была опубликована с соответствующими номерами, а около половины было еще совсем не тронуто. «Тогда я решился,- пишет он,- ехать в Kew-Gardens [ботанический сад Кью близ Лондона], чтобы, имея перед собой оригинальную коллекцию, завершить знакомство со сборами А. Генри, так как 14 тыс. номеров бесспорно составляют наиболее основной материал, какой только существует по китайской флоре».
Петербургский ботанический сад предоставил В. Л. Комарову научную командировку в Англию, и в половине июня 1906 г. он оказался в гербарии ботанического сада, расположенного в пригороде Лондона - Кью.
Здесь В. Л. Комаров прежде всего поспешил познакомиться с самим коллектором Августином Генри. Последний рассказал ему, как он составил свою огромную коллекцию. К слову сказать, метод его был довольно «оригинальный». А. Генри служил в Китае в должности таможенного чиновника и не имел возможности делать сколько-нибудь значительные экскурсии. Поэтому, наняв нескольких китайских слуг (кули), он научил их собирать и сушить растения, а по вечерам принимал у них высушенные растения, записывал и номеровал их. Первые 6000 листов были собраны в горах долины Ян-тсе-кианга (Голубой реки) по среднему ее течению, в провинции Гуне. Седьмая и восьмая тысячи - частью на о-ве Хайнане, частью в Сычуане, куда Генри посылал своего коллектора, прикомандировав его к экспедиции энтомолога Прэтта, ездившего в Дацзянлу.
Номера же с 9 до 14 тыс. были собраны в Юннане, близ южной его границы, причем несколько растений были взяты уже из пределов Индокитая (Тонкий и бассейн Красной реки). Юннанские растения носили уже совершенно тропический характер, хотя и с значительной примесью горных растений, но таких, которые растут в нижнем поясе широколиственного леса.
