В 1909 г., вскоре после своего возвращения с Камчатки в Петербург, В. Л. Комаров получил следующие конкретные доказательства высокой оценки научного значения законченной печатанием еще в 1907 г. его «Флоры Маньчжурии»: премию имени Карла Бэра от Российской Академии Наук и медаль от Международной академии ботанической географии.
По возвращении в Петербург В. Л. Комаров делает в Русском географическом обществе доклад о втором годе работы экспедиции на Камчатку, а 6 ноября 1910 г. в Москве, в Обществе любителей естествознания, антропологии и этнографии выступает со сводным докладом «Два года на Камчатке», послужившим материалом для одноименной статьи.
В том же 1910 г., приступая к обработке своих камчатских сборов растений, В. Л. Комаров, во время ревизии сибирских гербариев Ботанического сада, проделывает огромную «черную» работу по извлечению дублетов. Он отобрал и подготовил к рассылке свыше 12 тыс. дублетных листов. Никто не смог бы сказать, что старший консерватор В. Л. Комаров недостаточно добросовестно и рьяно относится к своим обязанностям. Прекрасные камчатские коллекции его поступили в хранилище сада, его сибирский и китайский гербарии поддерживались им в образцовом порядке, живые коллекции непрерывно и настойчиво им определялись. Однако творческая инициатива В. Л. Комарова не раз причиняла беспокойство руководителю сада, крупному сановнику А. А. Фишеру фон Вальдгейму. Так, по воспоминаниям А. П. Ильинского, Еесной 1910 г. Комаров привлек студентов Петербургского университета для научного обслуживания в воскресные и праздничные дни экскурсий рабочих и служащих Петербурга по оранжереям и культурам живых растений сада. Работали студенты совершенно бесплатно, вполне удовлетворяясь сознанием того, что они способствуют культурному росту широких слоев рабочих и служащих. Подготовке этих экскурсоводов В. Л. Комаров уделял чрезвычайно много внимания и времени. Все прекрасно понимали, что простое называние культивируемых садом ра стений, которым ограничивались штатные садоводы, никого заинтересовать не может. Владимир Леонтьевич не только подбирал литературу для своих студентов-экскурсоводов, но сам провел с ними ряд экскурсий, а также организовал для них экскурсии под руководством В. А. Дубянского, В. В. Половцева и Л. Н. Никонова. Каждая такая экскурсия, проведенная под руководством специалиста, подвергалась затем самому тщательному коллективному разбору со стороны ее научного содержания и педагогического оформления. Во время разборов Комаров добивался, чтобы популяризация ботанических знаний ни под каким видом не переходила в их вульгаризацию. На выполнение своего интереснейшего популяризаторского начинания В. Л. Комаров затратил очень много энергии и труда. В частности, немало усилий пришлось ему потратить на то, чтобы получить официальное разрешение высокопоставленного директора сада на допуск в сад рабочих экскурсий, да еще руководимых студентами.
Но еще более тяжелую борьбу пришлось вынести В. Л. Комарову с техническим персоналом оранжерей и культурных участков, с «династией Карлов» (как он шутливо называл их), возглавлявшейся ученым садоводом Карлом Ивановичем Бертельсоном. Последний терпеть не мог и студентов-экскурсоводов и руководимые ими экскурсии. Он жаловался начальству на то, что те и другие мешают проведению очередных работ в оранжереях. Его жалобы не раз грозили свести на нет популяризаторское начинание В. Л. Комарова. Находились и более серьезные причины для недовольства ученых садоводов сада В. Л. Комаровым. Гордостью сада была абсолютная цифра культивируемых в нем растений. За нее эти садоводы крепко держались, поддерживая ее подчас неблаговидными приемами. Так, они показывали большее число культур за счет неправильных определений и сохранения синонимов, т. е. различных названий одного и того же вида. Правда, здесь могло сказаться и простое неумение правильно определить растения. Но для показа большего числа растений они прибегали также и к следующей явно недобросовестной проделке. В случае гибели какого-нибудь редкого или нового в культуре растения, выведенного из семян, полученных садом, например из Гималаев, Японии и т. д., ученый садовод не отмечал его гибели, а переставлял его этикетку с названием в другой горшок. Чаще всего в этом горшке помещалось растение, относящееся к тому же роду, но к виду, более распространенному, легче культивируемому и державшемуся про запас в большом числе экземпляров. Не всегда и не сразу ботаникам удавалось обнаружить эту мистификацию, в особенности если она производилась с ведома «самого Карла Ивановича».
Между тем В. Л. Комаров, органически не выносивший никакой рекламы и шумихи, повел решительную борьбу с этим раздуванием цифр. Еще будучи младшим консерватором, он усердно принялся за определение оранжерейных эквотов. К 1910 г. он определил их уже несколько тысяч экземпляров, причем сократил список культивируемых в саду растений в полтора раза. При этом он постоянно ловил как садовников, так и ученых садоводов на вышеописанных фокусах. Естественным было их недовольство В. Л. Комаровым.
Однако у многих садовников Владимир Леонтьевич пользовался непререкаемым авторитетом, который объясняется тем, что он, благодаря своей глубокой наблюдательности и блестящему знанию экологии и физиологии растений, являлся превосходнейшим специалистом по культуре и воспитанию растений. А. П. Ильинский сообщает, что В. Л. Комаров не раз брал со свалки полутрупы разных редких растений, едва сохранявших признаки жизни и потому выброшенных садоводами, и у себя дома или в своей лаборатории не только полностью возвращал их к жизни, но и доводил до обильного цветения. Садовникам-практикам, не получившим достаточной теоретической подготовки, а руководствовавшимся в своей работе перенятым практическим опытом и традициями, такое искусство его казалось столь исключительным, что они серьезно верили в то, что он «имеет легкую руку». Кроме того, низший садовый персонал высоко ценил чрезвычайную демократичность В. Л. Комарова, его постоянную готовность поделиться со всяким, кто к нему обратится, своими обширными знаниями. Культуру растений он любил издавна. Еще в 1901-1902 гг. он переработал применительно к русским условиям лучшее тогда переводное руководство М. Гесдерфера по культуре цветочных многолетников. В переработке В. Л. Комарова оно выдержало с того времени два издания.
Наряду с работой в Ботаническом саду В. Л. Комаров в эти годы одновременно ведет преподавательскую работу в высших учебных заведениях: в Петербургском университете, на Высших женских естественнонаучных курсах (М. Лохвицкой-Скалон), а с 1912 г.- в Психоневрологическом институте имени В. М. Бехтерева, где он впервые получил кафедру профессора.
Как уже было отмечено несколько выше, в феврале 1911 г. В. Л. Комаров защищал свою докторскую диссертацию «Введение к флорам Китая и Монголии». В 1910 и отчасти в 1911 г. он написал и сдал в печать огромный по объему труд «Путешествие по Камчатке», который вышел в свет в 1912 г. В эти же годы он неустанно обрабатывает свои камчатские коллекции и описывает новые виды растений Камчатки, которые публикуются главным образом в 1914 г. Одновременно с этим он в те же годы работает по организации выставки камчатских коллекций в Географическом обществе; составляет каталог этих коллекций; пишет для издания, посвященного юбилею 200-летия Ботанического сада, два очерка: «Значение С.-Петербургского ботанического сада в исследовании России», в котором освещены общегеографические, почвенные, ледниковые и прочие исследования сада, и «Путешествия и исследования ботаников сада вне пределов России и стран, с нею пограничных»; пишет трогательно-задушевный некролог о В. И. Роборовском, бывшем спутнике Н. %М. Пржевальского в Центральной Азии; читает корректуры всех своих публикующихся работ и т. д.
Остановимся на написанной В. Л. Комаровым, повидимому, в 1911 г. большой обзорной статье «Видообразование» (Видообразование. Итоги науки в теории и практике. 1912, т. VI, стр. 509-540, 1 л. портр. М., изд-во «Мир»). В этой статье он продолжает свои теоретические искания, завершившиеся его известной книгой - «Учение о виде у растений» (см. по вопросу о видообразовании примечание на стр. 239). Эта статья распадается на три части: 1) Понятие о «виде» в его историческом развитии; 2) Процесс видообразования как часть эволюционной теории; 3) Сущность процесса видообразования. Самые названия частей дают ясное представление о существе разбираемых в статье вопросов.
В. Л. Комаров начинает статью с утверждения, что в ряду выдающихся научных завоеваний XIX в. эволюционная теория занимает одно из первых мест. Она распространилась далеко за пределы биологии, влияет на разнообразнейшие стороны человеческих знаний и стала одним из фундаментов миропонимания. На все явления природы человек смотрит с эволюционной точки зрения, зачастую даже не сознавая этого. Другими словами, это уже не только теория, но и способ мышления. В своем развитом виде эволюционная теория почти н& нуждается в разборе понятия о виде и его образовании. Она рассматривает развитие природы в целом, независимо от того, расчленяется мир живых организмов на отдельные, хотя бы временные категории - «виды» или он существует слитым в непрерывную последовательность изменчивых особей. Что-же касается теории видообразования, то ей должно предшествовать определение понятия вида. Понятие о виде выросло из обыденной жизни, поскольку человек не спесобен мыслить отдельно каждую особь растений и животных и инстинктивно стремится объединять их по сходству в однородные группы. До Линнея основой таких групп в зоологии и ботанике был род. Народные имена - роза, клевер, березаг дуб и т. д. были именами родов и в качестве таковых перешли в науку. Точно так же народные имена - скворец, гусь, воробей, утка перешли в науку в качестве имен родов в животном мире. В дальнейшем, когда в своей деятельности человек столкнулся с большим числом и разнообразием представителей, входящих в отдельные роды, например со множеством различных клеверов, берез, дубов и т. д., потребовалось в качестве средства последующего расчленения понятие о виде.
Далее В. Л. Комаров весьма тщательно разбирает историю развития этого понятия, собирая по крохам те признаки, которые ученые всего мира считали характеризующими вид.
Во всех этих определениях видно совмещение по крайней мере двух различных категорий: статического понятия вида как совокупности живых и бывших живыми существ, отличающихся морфологическим и анатомическим сходством, и динамического определения вида как совокупности особей, связанных кровным родством, сопровождаемым устойчивой наследственностью. Практическая трудность заключается в том, что кровное родство и нормальную плодовитость наблюдать, в природе не легко или даже невозможно; морфологическое же и анатомическое сходство никогда не бывает тождеством, а колеблется в известных пределах. Решать, когда это сходство достаточно или, наоборот, когда достаточны различия, чтобы отнести организмы к одному или разным видам, часто совершенно нельзя. Отсюда рождается дополнительное понятие - «разновидность», куда и относятся особи, не вполне подходящие к типичному представлению о данном виде. Палеонтологические данные свидетельствуют, что жизнь вида длилась иногда целые геологические периоды; что существуют, например, моллюски, которые без изменения жили в миоцене, плиоцене или по крайней мере в плейстоценовой эпохе и дошли до наших дней.
