Указывая, что Тимирязев стоял на позициях материалистической теории отражения, мы должны вместе с тем подчеркнуть, что эта теория выражена у него лишь в самых общих чертах. Тимирязев не вскрывает всей сложности процесса отражения материальной действительности в сознании человека, как это делает диалектический материализм.
Порой Тимирязев допускает в области гносеологии ошибочные формулировки. Так, например, он говорит: «... Понятие о яркости света чисто субъективное, вне глаза, в природе не имеющее смысла... Световое, в тесном смысле слова, напряжение лучей, или их относительная яркость, в природе, помимо глаза, не существует; это — только субъективное впечатление нашего зрительного аппарата...». Правильно указывая на то, что понятия и ощущения яркости света в природе не существуют, что они образуются лишь в нашем сознании, Тимирязев упускает в своей формулировке тот факт, что они имеют своим источником вне нас существующую объективную реальность, что свет есть один из видов движущейся материи, отображаемой в наших понятиях и ощущениях.
В. И. Ленин указывает на то, что всякое ощущение не лишено элемента субъективности, но в то же время он подчеркивает объективный характер источника ощущения. Он пишет, что ощущение есть субъективный образ объективного мира. Характеризуя специально световые ощущения, В. И. Ленин пишет: «Наши ощущения света зависят от действия колебаний эфира на человеческий орган зрения. Наши ощущения отражают объективную реальность, т. е. то, что существует независимо от человечества и от человеческих ощущений».
В отличие от субъективных идеалистов Тимирязев, разумеется, не отрицает объективности источника световых ощущений. Наоборот, чтобы подчеркнуть объективность света, он считает даже необходимым термин «свет» заменить другим — «лучистая энергия».
Вместе с физиками-материалистами он считает, что «истинная физика начинается только тогда, когда явления из области субъективно-физиологической переходят в область объективно-механических представлений, когда физика раскрывает, что такое звук, свет до их восприятия ухом или глазом, то есть когда она отрешилась от того антропоморфизма, который желали бы ей навязать Мах и прочие философы необерклеянцы».
Это лишний раз свидетельствует о том, что нет никаких оснований сомневаться в материалистическом характере понимания Тимирязевым соотношения между светом как определенным видом материи и его отражением в нашем сознании. Но, не владея марксистским диалектическим методом, Тимирязев не мог дать подлинно научного определения соотношения ощущения и отражаемого им внешнего мира.
Тимирязева как философа-материалиста ярко характеризует его требование в изучении природы идти «от природы к человеку», т. е. от объекта к субъекту, а не наоборот, как это делают субъективные идеалисты, утверждающие, что мир есть лишь комплекс наших ощущений. Ленин писал по этому поводу: «От вещей ли идти к ощущению и мысли? Или от мысли и ощущения к вещам? Первой, т. е. материалистической, линии держится Энгельс. Второй, т. е. идеалистической, линии Держится Мах». Как видим, Тимирязев держится материалистической линии. Самая широкая задача науки, пишет он, «сводится к тому, чтобы, отправляясь от „бытия", как данного, объяснить, почему оно таково, а не иное...».
Отражение природы в сознании человека Тимирязев рассматривает как процесс, который складывается из ряда ступеней.
Как и все материалисты, он считает первой ступенью познания чувственное восприятие предмета. Хотя вопрос о роли
чувственной ступени познания разработан у Тимирязева значительно слабее, чем вопрос о логической ступени, но в его сочинениях имеется достаточно материала для установления, что исходным моментом познания он считает чувственное восприятие, получающееся в результате наблюдения и опыта. Говоря о единстве путей, которыми идут ученый и практик в своем стремлении изучить природу и подчинить ее разумной воле человека, Тимирязев подчеркивает, что зйание, основанное на наблюдении и опыте, является единственно верным путем в том и другом случае.
Источником ощущений Тимирязев считает окружающую человека материальную действительность. Он сознает, что окружающий мир человек воспринимает при помощи своих органов чувств. Ощущения рассматриваются Тимирязевым как посредники между окружающим нас объективным миром и нашим сознанием. Выступая против субъективных идеалистов с их сведением мира к комплексу ощущений, Тимирязев пишет: «Оба конца, которые они (ощущения. — Г. П.) соединяют, одинаково реальны — только ребенок ищет свет в глазу, звук в ухе». В тех случаях, когда материальные явления не воспринимаются органами чувств непосредственно (например, магнитные волны), на помощь нам, говорит Тимирязев, приходит ряд инструментов, которые в громадной мере увеличивают мощь отдельного наблюдателя, расширяют наши органы чувств. С помощью этих приборов человек вполне способен к чувственному восприятию всех видов материи, окружающих нас.
Тимирязев считает, что наши чувственные восприятия значительно обогащаются, если мы не довольствуемся страдательной ролью наблюдателя, а вступаем в борьбу с природой, активно воздействуя на нее разнообразными средствами. Особенно большое значение в процессе познания Тимирязев придает тем чувственным восприятиям, которые получаются в результате активного воздействия человека на природу, в результате опыта, эксперимента. Он называет опыт «важнейшим средством познания» и восстает против попытки махистов, в частности, Петцольда, дать идеалистическое истолкование опыта как простой совокупности наших ощущений.
Тимирязев пишет, что опыт помогает человеку объяснять явления вместо того, чтобы просто описывать их. Он подвергает критике утверждение Гёте, что человек познает истину только при помощи разума, а не при помощи третируемых им «рычагов и тисков». Как на пример блестящего опровержения доводов Гёте, Тимирязев ссылается на научную деятельность Пастера: «Пастер показал, чего можно достигнуть при помощи этих ненавистных Гёте Hebeln und Schrauben, и если кто желает поучиться этому величайшему из искусств, искусству допрашивать природу и выпытывать ее тайны, над которыми глумился Гёте, тот найдет в трудах Пастера редко досягаемые образцы экспериментальной логики — этой логики в действии». Тимирязев считает опыт лозунгом и самым важным признаком «научной философии». С опыта, говорит Тимирязев, наука начинается и опытом заканчивается. Больше того, при помощи опыта, навыка наши чувства и разум постоянно совершенствуются. Опытный глаз и привычное ухо, говорит Тимирязев, схватывают сходства, подмечают различия, которые для других остаются незамеченными.
Рассматривая чувственное восприятие предметов как первую и совершенно необходимую ступень процесса познания, Тимирязев сознает, что для объяснения явлений природы, для понимания сущности предметов мало одних этих восприятий. Для этого нужно еще использовать «умственные орудия» — нашу способность к отвлеченному мышлению и обобщению, — «стремление к сближению отдаленного, к соединению разделенного — к обобщению, составляющее сущность мыслительной деятельности ученого...».
Тимирязев критикует как тех, кто отказывается от чувственного опыта, основывая все свои представления на умозрении, так и тех, кто ограничивается простым наблюдением и описанием фактов. Он протестует против того, что наука так бесцеремонно загромождается сырым материалом, нередко еще носящим название «ценного вклада», — массой наблюдений и опытов, которые даже самого наблюдателя не привели еще к какому-либо определенному заключению. Эмпирическое накопление фактов без теоретического осмысливания их Тимирязев называл «заболачиванием науки».
В своих трудах Тимирязев дал замечательные образцы широких философских обобщений накопленных наукой фактов. Несомненно, что в понимании Тимирязевым роли и значения подобных обобщений, в его отрицательном отношении к простому эмпиризму немаловажную роль сыграли труды классиков русской философии, в частности А. И. Герцена, который писал: «Собрание материалов, разбор, изучение их чрезвычайно важны; но масса сведений, не пережжённых мыслью, не удовлетворяют разуму... Факты, это — только скопление однородного материала, а не живой рост, как бы сумма частей ни была полна».
Понятия, получающиеся в результате критической переработки наших чувственных восприятий и представлений, по мнению Тимирязева, не являются чем-то субъективным, — в их основе, так же как и в основе наших ощущений, лежит объективный мир. Весьма показательно в этом отношении рассуждение Тимирязева о понятии биологического вида, которое будет более подробно рассмотрено в следующей главе.
Критикуя Шлейдена, отрицавшего объективное содержание понятия вида, Тимирязев писал, что только потому человек и может создавать понятие вида, что вид, как таковой, существует в природе независимо от нашего сознания. Не человек вносит в природу понятие вида, а, напротив, природа навязывает ему это понятие. Тимирязев подчеркивает, что род и вид даны природой, а не выдуманы.
Тимирязев указывает, что общие понятия, которые создаются мышлением в результате отвлечения от частностей отдельных наблюдений, от деталей отдельных конкретных фактов, дают более глубокое проникновение в действительность. Он понимает огромную роль теории и критикует тех, кто отрицал ее. Чувственная и логическая ступени познания выступают у него в тесной связи, как и у Герцена: последний сравнивал опыт и умозрение с двумя магдебургскими полушариями, которых лошадьми не разорвешь.
Высокая оценка роли теории в научном познании особенно ярко проявляется в отношении Тимирязева к гипотезе. Гипотеза — это научное предлоложение, которое делается для объяснения объективной связи явлений до того момента, когда оно еще не нашло полного доказательства на основе наблюдений или опытов. Тем не менее гипотеза не есть оторванное от действительности порождение нашего ума. В основе гипотезы лежит материальная действительность. Она создается на основе ранее познанных законов и вновь открытых единичных фактов.
Идеалисты отрицают роль гипотезы в процессе познания. Особенно усердствовали в этом отношении махисты, обрушивавшиеся на гипотезу атомного строения материи. Тимирязев, наоборот, видит в гипотезе «могучее логическое орудие исследования». Он считает, что наука не может развиваться, не создавая гипотез. «Без нее, — пишет Тимирязев, — современный биолог не может сделать ни шага, если не хочет ограничить свой труд одним только описанием встречающихся ему живых тел». Тимирязев иллюстрирует значение гипотезы на ряде научных открытий. «Самым наглядным и в то же время простым примером научной гипотезы справедливо считают открытие планеты Нептуна Адамсом и Леверье. Пертурбации в движении Урана объясняются гипотезой существования неизвестной, невиданной планеты; руководясь этой рабочей гипотезой, предпринимается громадный труд вычисления, где должна находиться эта невиданная планета для того, чтобы вызвать приписываемое ей действие. Сравнительно незначительный труд нахождения планеты на указанном ей месте превращает гипотезу в несомненный факт, и факт пертурбаций из опровержения превращается в новое доказательство верности Ньютонова учения».
