В результате с начала XIX в. устанавливается такое положение, когда естествознание по своему объективному содержанию становилось новым, диалектическим, а способ мышления многих естествоиспытателей оставался старым, метафизическим.
Так обстояло дело даже у наиболее прогрессивных представителей естествознания начала и середины XIX в. Еще хуже обстоит оно у буржуазных естествоиспытателей, начиная с конца XIX в. В этот период многие из них уже не ограничиваются пребыванием на позициях старого, метафизического материализма, как это было в первые три четверти XIX в., а делают шаг назад, переходя на позиции идеализма. Это сползание буржуазного естествознания к идеализму, отказ даже от метафизического материализма было обусловлено дальнейшим ростом реакционности буржуазии. Загнивание капитализма, характерное для начавшегося периода империализма, животный страх, охвативший буржуазию после Парижской Коммуны и русской революции 1905—1907 гг., которые со всей силой обнаружили мощь пролетариата и неизбежно надвигающуюся гибель капитализма, привели к усилению реакции во всех сферах духовной и политической деятельности буржуазии.
В результате в конце XIX в. начинается жесточайший кризис буржуазного естествознания, продолжающийся и по настоящее время. В области физики он проявляется в том, что многие новые важнейшие открытия, связанные с расщеплением атома, используются для отрицания материи, для «научного подтверждения» позиций субъективного идеализма. В области биологии кризис проявляется в виде оживления витализма, вейсманизма и тому подобных реакционных течений. Последовательное проведение идеалистических и метафизических идей вейсманизма с неизбежностью ведет к отказу от теории развития, от всякой науки, к признанию неизменности органических форм и, следовательно, к признанию сотворения их богом.
Окончательно выйти из пут этого кризиса естествознание смогло лишь в условиях нашей, советской действительности благодаря неустанным заботам и вниманию к науке со стороны коммунистической партии, благодаря овладению передовыми советскими учеными марксистско-ленинской философией. Этому содействовали и труды Тимирязева, который еще до Великой Октябрьской социалистической революции вместе с другими выдающимися русскими учеными — И. М. Сеченовым, И. П. Павловым, Д. И. Менделеевым, И. В. Мичуриным, В. Р. Вильямсом, А. Н. Бахом и др. шел по правильному пути научного познания законов природы, не только не делая здесь никаких уступок идеализму, но и приближаясь к диалектико-материалистическому истолкованию явлений природы. «К. А. Тимирязев, — писал В. Р. Вильяме, — мой учитель. Под влиянием этого великого ученого складывалось мое мировоззрение, он научил меня мыслить, он помог мне овладеть единственным действительно научным методом познания — методом диалектического материализма».
Энгельс указывал, что переход естествоиспытателей от метафизического к диалектическому способу мышления может осуществиться двояким путем. «Он может проложить себе путь стихийно, просто благодаря напору самих естественнонаучных открытий, не умещающихся больше в старом метафизическом прокрустовом ложе. Но это — длительный и трудный процесс, при котором приходится преодолевать бесконечное множество излишних трений. Процесс этот в значительной степени уже происходит, в особенности в биологии. Он может быть сильно сокращен, если представители теоретического естествознания захотят поближе познакомиться с диалектической философией в ее исторически данных формах».
В движении Тимирязева к материалистической диалектике играли важную роль глубокое изучение им явлений природы, активное участие в общественной жизни страны на стороне передовых, прогрессивных сил русского общества и, наконец, непосредственное ознакомление с диалектическим материализмом. Кроме того, в отличие от естествоиспытателей, о которых говорил Энгельс, путь Тимирязева к диалектике значительно облегчался еще и тем, что исходными позициями, с которых он начал свое философское развитие, был не обычный механистический, метафизический материализм, а материализм классиков русской философии, который стоял на голову выше всего того, что было достигнуто философской мыслью до Маркса и Энгельса. Ленин говорил, что Герцен вплотную подошел к диалектическому материализму и остановился перед историческим материализмом. То же можно сказать и о других выдающихся русских мыслителях — Чернышевском и Добролюбове.
Таким образом, Тимирязев стоит значительно выше не только тех буржуазных ученых, которые погрязли в болоте идеализма, но и тех, которые продолжали стоять на позициях материализма, но не сумели выйти за пределы стихийной диалектики. Тимирязев сознательно стремится привести свой метод в максимальное соответствие с самой материальной действительностью, с ее объективными диалектическими закономерностями. Он начинает преодолевать дарвиновское отрицание скачков в природе и приходит к важному выводу об объективном существовании противоречий, т. е. в значительной мере устраняет те отрицательные стороны эволюционной теории Дарвина, которые критиковал И. В. Сталин. В отличие от представителей созерцательного материализма Тимирязев ставил уже задачу управления органической природой, приближаясь, таким образом, к марксистской постановке вопроса об изменении мира.
3. Указывая на сознательный характер философского материализма Тимирязева, а также на его движение к материалистической диалектике, мы должны вместе с тем признать, что Тимирязев, в отличие от И. В. Мичурина, даже после ознакомления с марксистско-ленинской философией, не стал еше до конца последовательным диалектическим материалистом. Мы уже видели, что, решая в основном правильно важнейшие вопросы теории познания, Тимирязев допускал неточности в определении соотношения ощущения и отражаемого им внешнего мира. Говоря о значении практики в процессе познания, он не поднялся до понимания практики как всей производственной, общественно-исторической деятельности человека. Он смешивал противоположение метафизики и диалектики с противоположением материализма и идеализма. Свои философские взгляды он, как и другие русские философы-материалисты, называл не материализмом, а «реализмом».
Исторический метод Тимирязева также не может быть назван вполне последовательным диалектическим методом. В его работах встречаются ошибочные положения и неточные, носящие следы механицизма, формулировки. Таково его требование «свести» сложные явления органического мира к простым физико-химическим процессам. Таково его утверждение, будто противоречие между изменчивостью и наследственностью является лишь кажущимся противоречием. Признавая скачки в природе, он не ставит сознательно и четко вопроса о соотношении эволюционной и революционной форм развития, о подготовке коренных, качественных изменений накоплением изменений постепенных, количественных. Точно так же обстоит дело и с противоречиями. Признавая на деле наличие противоречий в природе и, по существу, даже показывая их как источник движения, он прямо и решительно нигде об этом не говорит.
Несмотря на то, что его исторический метод содержал в себе важнейшие элементы материалистической диалектики и по своему существу в значительной мере соответствовал марксистскому диалектическому методу, Тимирязев не только не называл свой метод диалектическим, но нередко называл диалектику схоластикой, употребляя слово «диалектика» в его устаревшем значении, как искусство спорить. Идя к диалектическому материализму и сознательно овладевая в последние годы своей жизни марксистско-ленинской философией, Тимирязев все же не овладел ею настолько, чтобы его можно было назвать вполне последовательным диалектическим материалистом.
