Один из крупнейших специалистов по вегетативной гибридизации, удостоенный за работу в этой области звания Лауреата Сталинской премии, И. Е. Глущенко пишет: «Между половой и вегетативной гибридизацией существует сходство, параллелизм. Заключается он в том, что вторым способом, так же как и первым, можно передать любой признак, любое свойство от одного компонента другому. Эти свойства закрепляются в семенных поколениях».
Исследования И. Е. Глущенко и других мичуринцев позволили Лысенко сделать вывод: «Теперь уже ясно, что все разнообразие форм наследственности может иметь место и при вегетативной гибридизации».
Недостаточность фактических данных по вегетативной гибридизации не позволяла в свое время Тимирязеву притти к такому широкому обобщению. Однако как заслугу Тимирязева следует отметить, что он, так же как и Дарвин, признавал вегетативные гибриды и указывал на их аналогию с половыми гибридами. Тимирязев подвергал критике мендельянцев за отрицание ими вегетативных гибридов, за утверждение, что вегетативные гибриды являются якобы всего лишь «химерами». Тимирязев приводил убедительные примеры сложной наследственности у вегетативных гибридов. Отсюда он делает вывод: «... В настоящее время не подлежит сомнению, что и при простых вегетативных процессах возможны явления сложной наследственности, хотя бы и не такие полные, как при половом процессе, где происходит более тесное сочетание воспроизводящих элементов».
Тимирязев развивает идею дарвинизма об аналогии и взан-мопереходах между формами наследственности, связанными с половым и вегетативным размножением.
Весьма важным приближением взглядов Тимирязева к мичуринской биологии является также его глубокое убеждение в полезности перекрестного оплодотворения. Открытое Дарвином повышение мощности организма и его плодовитости при перекрестном опылении самоопыляющихся растений Тимирязев считает настолько важным, что называет его «законом Дарвина», или дарвинизмом в тесном смысле слова (в отличие от его основной теории — дарвинизма).
Тимирязев подчеркивает, что только этим можно объяснить все бесчисленные сложные приспособления у растений, направленные к обеспечению перекрестного оплодотворения, и даже само возникновение полового процесса. К этому вопросу Тимирязев возвращается неоднократно, подвергая критике взгляды мендельянцев, отрицающих преимущество перекрестного опыления. Тимирязев приводит весьма убедительный факт повышения урожайности кукурузы на 95% в результате перекрестного опыления. Поддержанное Тимирязевым положение Дарвина о полезности перекрестного оплодотворения самоопыляющихся растений было развито Лысенко и получило широкое практическое применение. На социалистических полях в настоящее время широко применяется разработанное им внутри-сортовое скрещивание пшеницы и других самоопыляющихся растений.
Лысенко показал, что путем объединения в одну клетку различающихся в определенной мере женской и мужской половых клеток создается противоречивость живого тела, обусловливающая его жизненность, т. е. свойство вступать в единство с условиями жизни. «Оплодотворение, — говорит он, — создает жизненность, жизненный импульс». Поэтому внутрисортовые скрещивания обычно самоопыляющихся культурных растений не только значительно повышают их урожайность, но и предохраняют от свойственного им вырождения.
Переходим к рассмотрению сложной наследственности по классификации Тимирязева. Этот тип наследственности получается при скрещивании. В данном случае имеет место объединение наследственности обеих родительских особей. По форме своего проявления сложная наследственность также может быть разделена на несколько групп. Некоторые подразделения тимирязевской классификации сложной наследственности оказались в настоящее время излишними. Поэтому, минуя промежуточные звенья, Лысенко считает необходимым оставить в современной классификации лишь ее заключительные подразделения. Сложная наследственность разделяется им на смешанную (или расчлененную), слитную и взаимоисключающуюся.
В случае смешанной наследственности признаки родителей только перетасовываются, т. е. остаются разделенными в пространстве, представляя собой явление так называемой мозаичности: одни участки тела помеси воспроизводят свойства одного родителя, другие — другого. Примеры такой наследственности у животных дают особи, у которых одни участки шерсти похожи на отцовскую форму, другие на материнскую. У растений имеет место полосчатость лепестков; одна полоска воспроизводит окраску материнской, другая — отцовской особи.
Наиболее часты случаи слитной наследственности, когда наследственные свойства обоих родителей в потомстве сливаются. Классический пример такой наследственности дает люцерна Medicago media, полученная от скрещивания М. sativa и М. falcata. Первая имеет признаки, промежуточные между признаками родительских форм: М. sativa имеет спиралеобразные плоды и сине-фиолетовые цветы, М. falcata — серповидные плоды и желтые цветы, а М. media имеет плоды с полутора — двумя раздвинутыми оборотами спирали и цветы гряз-нозеленой окраски. Типу слитной наследственности Тимирязев придавал наибольшее значение, видя в нем один из источников образования новых форм, новых видов животных и растений.
Здесь весьма важно отметить, что Тимирязев, подобно Мичурину, считал гибрид не простой комбинацией признаков, присущих родительским формам. Тимирязев отводит как совершенно ненаучную, механистическую попытку инженера Дженкинса, выступившего с опровержением дарвинизма на том основании, что возникновение новых признаков не может де служить основой для эволюции вследствие якобы неизбежного усреднения, нивелировки их в последующих поколениях. В ответ на эти домыслы Дженкинса Тимирязев пишет: «Но Дженкинс рассуждал как чистый математик (недаром Дарвин с детства так недолюбливал алгебру!). Уже физик не заключил бы, что фунт жидкости при 10° и фунт жидкости при 20° должны дать 2 фунта при 15°, а знал бы, что еще надо считаться с видовой (специфической на всех европейских языках), т. е. удельной теплотой жидкостей. А химик — тот знал бы, что, сливая синюю и желтую жидкость, не всегда получишь зеленую жидкость, а порой даже красный осадок. Во сколько же раз сложнее вопрос о слиянии двух организаций, так смело и победоносно разрешенный Дженкинсом!».
Лучшим подтверждением несостоятельности такого механистического подхода к организму Тимирязев считает третий тип наследственности — наследственность взаимоисключаю-щуюся. В этом случае признаки скрещивающихся организмов оказываются несовместимыми, один из признаков осиливает другой. Этот тип распадается на две категории: «мильярдеизм» и «менделизм».
«Мильярдеизм» — категория наследственности, впервые исследованная французским ученым Мильярде. Здесь вытесняющий признак окончательно осиливает другой. Гибридные особи оказываются однообразными во всех поколениях, начиная с первого. «Менделизм» — категория наследственности, очень редко встречающаяся в природе, впервые была исследована Гартнером. Мендель исследовал ее значительно позднее, придав ее изучению статистически-математическое направление. игнорирующее существо происходящих при этом процессов. Эта категория наследственности заключается в том, что us двух скрещивающихся форм признак одной при определенных условиях оказывается осиливающим, доминирующим, а признак другой — отступающим, рецессивным. В первом поколении все особи обладают исключительно этим доминирующим признаком. Начиная со второго поколения, у гибридов идет расщепление: одни особи оказываются похожими на отцовскую, другие — на материнскую форму. Тимирязев указывает, что именно этот весьма редко встречающийся частный случай наследственности фанатические поклонники Менделя желают возвести в основной закон наследственности, вопреки очевидности отрицая явно противоречащие ему факты.
Разгромив попытку мендельянцев придать видимость всеобщности и абсолютности «законам» Менделя, Тимирязев указывает, что доминантность или рецессивность того или иного признака обусловливается физиологическими процессами и может изменяться с изменением условий жизни данных организмов. Тимирязев неоднократно подчеркивал, что наследственность может и должна быть объяснена не морфологами, ищущими в организме крупиц «вещества наследственности», а физиологами, объясняющими причины возникновения тех или иных признаков. «Физиология, конечно, пойдет строго систематическим путем, и на место внешних эмпирически связуемых форм, окраски и других признаков проникнет в их внутреннюю физико-химическую, причинную связь». Весьма важно указание Тимирязева на то, что ключ к изучению наследования того или иного признака следует искать «в несравненно более простых случаях так называемых последствий..., примеры которых доставляет физиология, особенно физиология растений». Тимирязев говорит, что и в наследственности и в «последствиях» проявляется действие отсутствующей, но существовавшей в прошлом причины. Разница лишь в том, что в случае «последствий» она действует лишь на ближайший период истории организма, предшествующий изучаемому на несколько часов, а в обычных явлениях наследственности он измеряется годами и тысячелетиями. «Изучая все более и более сложные последствия, физиолог со временем доберется и до явлений наследственности».
В том, что Тимирязев в так называемых последствиях видит ключ к объяснению наследственности в целом, еще раз проявляется глубокое понимание им единства и связи онтогенеза с филогенезом, а также понимание того, что наследственность может быть объяснена только физиологией. Мичуринская биология со всей очевидностью показала истинность этого замечательного предположения Тимирязева и дала возможность через физиологию не только объяснять, но и изменять наследственность организма. Академик Лысенко говорит: «Один из теоретических разделов агробиологической науки — наука о наследственности и ее изменчивости — у нас становится таким, каким его хотел видеть К. А. Тимирязев».
Задумываясь о путях изменения наследственности организмов, Тимирязев неоднократно высказывал сочувствие методу «расшатывания» наследственности, применявшемуся известными селекционерами Бербанком и Вильмореном.
К великому сожалению, в силу того, что в дореволюционной России царские мракобесы душили все новое, здоровое, идущее из народа, Тимирязев не знал замечательных трудов Мичурина в этом направлении. Мичурину лишь с большим трудом удавалось печатать свои работы в специальных журналах по садоводству, а этих журналов, как это видно из сохранившейся в музее его имени библиотеки, Тимирязев не выписывал. Редакторы научных изданий смотрели на Мичурина свысока, как на любителя-самоучку. В то же время еще задолго до Великой Октябрьской социалистической революции Мичурин пришел к важным теоретическим выводам, закладывающим основы новой подлинно научной биологии. То, что у Бербанка и Вильморена было лишь эпизодическим техническим приемом, получило у Мичурина глубокую теоретическую и практическую разработку. Однако Тимирязев, даже не зная исследований Мичурина, обращает свой взор в том же направлении, в каком работал, и великий русский преобразователь природы. «Не зная друг друга, — пишет о Мичурине и Тимирязеве проф. В. Н. Столетов, — в своих исканиях они шли разными путями, но в одном направлении и к одной цели. В их творческой деятельности, а равно и в их общественном пути и судьбе много сходного, общего при крупном различии во внешней обстановке жизни этих замечательных людей».
Переходим к рассмотрению третьего фактора эволюции, отмечаемого Тимирязевым, — естественного и искуственного отбора. Отбор он рассматривает в тесной связи с другими факторами эволюции — наследственностью и изменчивостью, а также с постоянным стремлением организмов к безграничному размножению.
В некоторых своих работах Тимирязев более правильно называет отбор не отдельным, особым фактором эволюции, а результатом совокупного действия только что перечисленных моментов. Он подвергает уничтожающей критике как тех, кто отрицает роль отбора в эволюции (Гертвиг и др.), так и тех, кто, отрывая его от других факторов эволюции, отрицает его творческую роль, рассматривая отбор как простое сито, отсеивающее уже имеющиеся налицо наиболее приспособленные органические формы. Тимирязев развивает в дарвинизме прежде всего его основное материалистическое ядро — учение о творческой роли отбора.
Так же, как и Дарвин, Тимирязев сознает, что изменчивость организмов при естественном и умелом искусственном отборе идет в направлении самого отбора. Он неоднократно указывал, что в результате отбора не только сохраняется та или иная уже возникшая форма, но идет и усиление нового признака, возрастает наклонность, тенденция производить эти формы в данных условиях среды. В подтверждение Тимирязев приводит весьма интересное наблюдение над одной уродливой формой мака: «Когда она была первоначально подмечена, число уродливых форм составляло 1 %; посеянные отдельно и ежегодно отбираемые, уродливые неделимые дали последовательно 6%, 17%, 27%, 69%, 97% себе подобных форм. Здесь любопытно то, что передавалась не целиком известная уродливая форма, а только возрастала наклонность производить эти уродливые формы». Как известно, положение Дарвина—Тимирязева о творческой, созидательной роли отбора категорически отрицалось, а нередко просто замалчивалось вейсманистами-морганистами. Только в мичуринской биологии это научно верное положение дарвинизма нашло заслуженную оценку и получило дальнейшее развитие и всестороннее обоснование.
