Вскрывая откровенно реакционную и идеалистическую сущность витализма, Тимирязев указывает на утверждения проф. Бородина о том, что витализм представляет собой реакцию против «крайностей материализма 60-х годов», против «либерального лагеря с Писаревым во главе». Тимирязев подчеркивает, что в конце XIX в. буржуазная идеалистическая философия и наука выступили против принципа причинности. Стали высказываться мнения, что, исходя из принципа причинности, якобы невозможно дать объяснение жизненных явлений, что имеется еще известный остаток явлений, для объяснения которого необходимо вернуться к телеологической, финалистической точке зрения.
Философской основой неовитализма, как об этом прямо заявляли сами виталисты, был махизм. Глава неовитализма Ганс Дриш в своей книге «Витализм», ссылаясь на Маха, писал, что задача науки — изучение «феноменов», что вопрос об изучении объективной материальной действительности должен быть отвергнут». Другой виталист, Вагнер, проповедующий под видом «нового курса в биологии» так называемый психоламаркизм, признавал, что этот «новый курс» имеет в своей основе теорию познания Маха и Авенариуса. Таким образом, Тимирязев, борясь против витализма, вел вместе с тем и борьбу против махизма в биологии. Он указывал на то, что «неовитализм» и «фитопсихология» являются не чем иным, как «болезненными наростами» на широко распространенной в начале XX в. махистской «физиологии раздражения» (Reizphysiologie). Согласно последней, дело науки — изучение «раздражения», возбудимости, присущей организмам независимо от того, чем это раздражение вызывается. Вскрывая порочность подобной точки зрения, Тимирязев писал: «В современной погоне за якобы нервным возбуждением мы потеряли из виду самый объект возбуждения и образ действия внешнего агента».
Главную причину реставрации витализма Тимирязев совершенно правильно усматривал в стремлении освободиться от полученных научных объяснений и найти почву для необъяснимого, таинственного, чудесного с целью подкрепления антинаучных построений фидеизма и теологии.
Придавая своим идеалистическим, схоластическим построениям наукообразную форму, виталисты претендовали на то, чтобы их учение считалось одним из научных направлений в биологии. Тимирязев решительно отметает эту претензию витализма. «Неовитализм, — пишет он, — не может быть рассматриваем как научное учение, противополагаемое другому научному учению, — это вненаучная реакция против научного духа времени, возврат к теолого-метафизическому складу мышления». Тимирязев, выявив логическую несостоятельность витализма, вскрывает далее и его историческую несостоятельность. Он показывает, что вся история развития наших знаний есть история все новых и новых побед науки над витализмом. При этом он рассматривает достижения науки в отношении трех важнейших категорий, к которым сводятся «все объективные проявления жизни»: превращение вещества, превращение энергии и превращение формы.
В отношении первой категории виталисты долгое время утверждали, будто растение, вопреки закону сохранения материи, само созидает вещество своего тела с помощью «жизненной силы», а не берет его из окружающей среды. Исследования ряда ученых доказали абсурдность этого утверждения. Более того, путем анализа органических веществ было доказано, что они состоят из обычных химических элементов, распространенных в неорганической природе.
Тогда виталисты попытались доказать, что синтез органических веществ — это «непостижимая тайна», что он осуществляется только благодаря наличию в организме «жизненной силы». Искусственный синтез мочевины Вёлером, сахаров, углеводов и прочих органических соединений Бутлеровым, Бертло, Фишером и другими исследователями опрокинул и эту попытку.
Однако в синтезе органических веществ многое еще оставалось тайной. Ряд процессов, например спиртовое брожение, долгое время не удавалось воспроизвести искусственно. Виталисты воспользовались и этим затруднением науки, чтобы вновь найти место «старушке жизненной силе». Многие даже крупные биологи, такие, как Пастер, не имея прочной философской материалистической базы, оказались в сетях витализма. Но прошло немного времени, и Бертло доказал, что и процесс спиртового брожения не таит в себе ничего чудесного, необъяснимого.
Точно так же завоевывала наука одну позицию за другой и в отношении второй категории жизненных отправлений — превращения энергии. В первой половине XIX в. считалось,, что растение создает в своем теле энергию независимо от внешних источников. Находились и такие «ученые», которые доказывали, что «животная теплота передается новорожденному по наследству», что «жизненная энергия» всегда существовала и только передавалась от поколения к поколению. Подтверждение своих антинаучных взглядов виталисты пытались найти в упомянутых выше ошибочно поставленных экспериментах Дрэпера по изучению относительной активности различных лучей спектра в процессе фотосинтеза. Исходя из выводов Дрэпера, виталисты стали доказывать, что солнечный свет является якобы не источником энергии, а просто «раздражителем», вызывающим в зеленом листе какие-то «необъяснимые», чудесные процессы, приводящие к накоплению в нем энергии. Основываясь на своих собственных экспериментальных и теоретических исследованиях, Тимирязев, как мы уже видели, доказал, что органический мир так же, как и неорганический подчиняется закону сохранения и превращения энергии, что в превращениях энергии внутри организма так же нет места «жизненной силе», как и в превращениях вещества.
В отношении третьей категории жизненных отправлений — превращения формы организмов — виталисты долгое время чувствовали себя неуязвимыми. Главным их козырем была целесообразность, совершенство органических форм, которое, по их мнению, не могло быть объяснено материалистически. Органический мир рассматривался ими как продукт высшей соенательной воли, направляющей его к известной цели. Ч. Дарвин нанес сокрушительный удар витализму и в этой области, показав, как исторически, в результате естественного отбора, с неизбежностью образуется совершенная, приспособленная к окружающей среде форма. Последующее изучение причин изменчивости — то, что Тимирязев называл экспериментальной или физиологической морфологией, — еще убедительнее показало, что и здесь нет ничего сверхъестественного, необъяснимого. Тимирязев подчеркивает, что изменения формы растений, происходящие под действием простейших физических факторов — света, тепла, влаги и т. д., показывают нам, насколько абсурдно видеть в этих явлениях какую-то психическую, сознательную деятельность растения. Он утверждает, что огромный успех в создании новых форм путем простого изменения условий существования организма грозит «отвоевать у жизненной силы последнюю треть ее владения». Нет сомнения, что если бы Тимирязев знал о достижениях И. В. Мичурина в этой области, он безусловно сделал бы вывод, что и эта последняя «треть владений жизненной силы» уже окончательно у нее отвоевана.
Последний уголок науки, в котором виталисты еще продолжали считать себя хозяевами, был вопрос о происхождении жизни. Неудачи опытов по получению живых существ путем «самозарождения» расценивались виталистами, по выражению одного из них — проф. И. П. Бородина, как решающий «козырь» в борьбе с материализмом.
Бородин злорадно заявлял, что в своем стремлении воспроизвести простейшее живое вещество из веществ неживой природы наука «осеклась». Но Тимирязев с присущим ему научным оптимизмом не переставал доказывать, что ликование виталистов преждевременно и необоснованно. Так же, как и Энгельс, Тимирязев отрицает возможность самозарождения даже одноклеточных организмов в том виде, в каком они существуют на Земле в настоящее время. Он показывает, что неудачи в воспроизведении процесса самозарождения живого вещества объясняются упрощенным подходом к этому сложнейшему явлению. Он иронизирует над попыткой Бастиана получить «самопроизвольное зарождение» в репном настое с гнилым сыром. Он говорит, что подобные «зловонные смеси эмпирика XIX века» не имеют никаких преимуществ «перед неопрятной смесью эмпирика XVI века».
Не согласен Тимирязев и с теми, кто пытается объяснить происхождение жизни на Земле заносом ее с других планет
(Аррениус и др.). Он один из первых высказывает мысль, что препятствием к такому заносу явились бы смертоносные для микроорганизмов ультрафиолетовые лучи.
В то же время Тимирязев критикует утверждение Фая, будто жизнь существует только на Земле, будто Земля занимает во вселенной какое-то особое, исключительное, «аристократическое» положение. Он считает, что основные закономерности развития материи одинаковы на всех небесных телах, и поэтому признает возможность существования жизни на многих из них. Тимирязев дает весьма сочувственную рецензию на книгу Лоуэлля «Марс как обиталище жизни».
Убеждение Тимирязева в существовании жизни на Марсе «аходит в настоящее время блестящее подтверждение в исследованиях советского ученого, основателя астроботаники члена-корр. АН СССР Г. А. Тихова. Начав изучение растительности на Марсе еще в 1909 г., Г. А. Тихов не только научно доказал существование на нем растений, но и отметил своеобразие марсианской флоры: в отличие от земной растительности она не отражает, а поглощает полностью инфракрасные лучи, а также большую часть красных, оранжевых, желтых и зеленых лучей. В результате растительность имеет там сине-голубую окраску, что предохраняет ее от действия ультрафиолетовых лучей, проникающих через разреженную атмосферу планеты.
Тимирязев считает возможным существование жизни и на других планетах: «... Если сходству спектров Урана и Нептуна и хлорофилла суждено оправдаться, то спектроскопу, этому изумительному наследию науки XIX века, мы будем не только обязаны раскрытием единства химического состава мирового вещества, не только раскрытием его... эволюции, но и раскрытием сходства в основных чертах эволюции органического вещества в ближайших к нам частях космоса». Хотя современная наука считает невозможным жизнь на Уране и Нептуне, это рассуждение показывает правильность материалистической постановки Тимирязевым вопроса о сходстве происходящих на планетах процессов при известных необходимых для этого условиях.
Отвергая грубые, механистические теории самозарождения, Тимирязев пишет: «Не должны ли мы на этом оснозании заключить, что переход от неорганической природы к органической немыслим, невозможен? Такой вывод ничем не оправдался бы. Мы имеем право сказать, что его не нашли там, где искали». Для искусственного воспроизведения живого вещества Тимирязев считает необходимым прежде всего точно установить состав и структуру белков. Он высказывает уверенность, что когда будет осуществлена эта аналитическая задача науки, безусловно, будет разрешена и ее синтетическая задача. Труды советских биологов — О. Б. Лепешинской, ее учеников и последователей, показавшие возможность образования клеток из неклеточного живого вещества и превращения одних форм микроорганизмов в другие под влиянием внешней среды, составили новый вклад в разрешение проблемы создания живых существ в лабораторных условиях. Нет никакого сомнения, что наука в недалеком будущем не только сможет получать живые существа из живого неклеточного вещества, но и синтетическим путем изготовлять живое вещество из веществ неживой природы. Таким образом, Тимирязев показывает, что вся история науки есть не что иное, как история побед научного, материалистического направления и поражений антинаучных, идеалистических вымыслов витализма.
