Тимирязев считал необходимым прививать молодежи любовь к исследовательской работе уже на студенческой скамье, будучи при этом уверен, что студенты в процессе своей научной работы не только приобретают соответствующие навыки, но и могут дать ценные научные исследования. Лучшим доказательством правоты Тимирязева в этом отношении является научная работа его ученика С. П. Коссовича по азоту, которую он выполнил еще будучи студентом Московского университета. В связи с этим Тимирязев высказывался за публикацию лучших студенческих работ в Известиях Петровской академии. Он вступил в резкую полемику с проф. Линдеманом, который заявил, что «опубликование работ студентов было бы слишком большим комплиментом для студентов». Тимирязев, возражая Линдеману, указывал, что среди студенческих работ «могут находиться очень дельные статьи и во всяком случае следует поощрять стремление студентов к производству самостоятельных научных исследований».
Мысль Тимирязева о всемерном поощрении научной работы среди студентов нашла блестящее осуществление в наше, советское время, когда десятки тысяч студентов высших учебных заведений, объединенные в студенческие научные общества, принимают активное участие в научной работе и нередко дают серьезные научные исследования, имеющие большое теоретическое и практическое значение.
Очень внимательно относился Тимирязев к защищаемым диссертациям на соискание ученых степеней магистра и, особенно, доктора наук. «Доктор, — говорил Тимирязев, — не только человек, заявивший о своей способности производить самостоятельные исследования, но он может сделаться на долгие годы и руководителем начинающих исследователей. От самостоятельного исследователя мы в праве требовать: 1) умения выбрать и поставить вопрос; 2) умения пользоваться средствами исследования, которыми располагает наука (если уже не находить свои, новые); 3) умения разобраться в полученных результатах, т. е. понимать, что дало исследование и дало ли оно что-нибудь» 2. Тимирязев часто выступал в качестве официального и неофициального оппонента при защите докторских диссертаций. Тщательно изучив диссертацию, он давал ей строгую, но беспристрастную, справедливую оценку. При этом Тимирязев не шел ни на какие компромиссы, ни на какие сделки со своей совестью, открыто заявляя свое положительное или отрицательное мнение о представленном труде, независимо от своих личных отношений с диссертантом или от занимаемого им положения в обществе, что в условиях царской России сделать было далеко не легко и не безопасно.
Стремясь к возможно более широкому распространению научных знаний среди трудящихся, Тимирязев не ограничивался преподавательской работой в высших учебных заведениях. Он часто выступал с публичными лекциями, писал популярные книги и статьи. «С первых шагов своей умственной деятельности, — писал Тимирязев, — я поставил себе две параллельные задачи: работать для науки и писать для народа, т. е. популярно (от populus — народ)». Он не только создал целый ряд классических научно-популярных лекций и книг, но и выступал как историк и теоретик популяризации науки. Он напоминал, что необходимость популяризации науки в России прекрасно сознавал еще Петр I, который при организации Российской Академии Наук указывал на двоякую задачу ученого, определяя ее словами: «науки производить и совершенствовать и оные распространять». Популяризацией науки, наряду со своими замечательными научными исследованиями, занимался гениальный русский ученый М. В. Ломоносов, читавший в 1750 г. публичные лекции по физике на русском языке. Как указывал Тимирязев, популяризацией занимались такие русские ученые, как академик Э. К- Ленд, профессора С. С. Куторга, Л. С. Ценковский, И. В. Вышнеградский, А. Н. Бекетов, И. М. Сеченов, А. Г. Столетов и многие другие. Тимирязев писал, что талантливое популярное произведение Куторги «История земной коры» проникло в середине 50-х годов XIX в. в широкие круги русской читающей публики. Большую роль в популяризации науки играло в то время в Петербурге товарищество «Общественная польза», задачей которого «было способствовать обнаруживавшейся в обществе „настоятельной потребности в изучении естественных наук" путем издания подходящих книг и организации публичных научных курсов». Читавшиеся в специально построенном этим товариществом зале лекции могли бы, по словам Тимирязева, принести честь и любому европейскому научному центру. Ленц читал здесь лекции по гальванизму и его новейшим применениям, знакомя слушателей с устройством электрического телеграфа, электрических подводных мин, ослепительной вольтовой дуги и другими «чудесами науки». Впервые в Европе здесь читал Ценковский публичные лекции о вновь открытых тайнах жизни микроскопических растений и животных. Вышнеградский в общедоступной форме знакомил слушателей с основами механической теории теплоты. В этот же период Сеченов выступал со своими историческими публичными лекциями о работе больших полушарий головного мозга, об органах чувств, о физиологии процессов растительной жизни и т. д. Тимирязев с восхищением отзывался также о блестящих публичных лекциях и речах Столетова, излагавшего слушателям самые трудные и сложные вопросы в новейших завоеваниях физической науки. Его лекции, писал Тимирязев, «отличались едва ли кем превзойденным искусством изящного слияния слова и опыта, друг друга подкреплявших и сливавшихся в одно стройное целое. К шестидесятым годам относятся и первые удачные попытки популяризации науки не только в привилегированных слоях общества, но и в народе. Книжку А. Н. Бекетова „Беседы о земле и тварях, на ней живущих", разошедшуюся в 50 тысячах экземплярах... действительно можно было видеть в руках народа. Этой же цели должны были служить в широких размерах воскресные школы, учить в которых с таким энтузиазмом устремились и стар и млад. Но на этот авангард просветительной армии посыпались и первые удары уже успевшей поднять голову реакции».
Удары реакции продолжали сыпаться на воскресные школы и другие учреждения, а также отдельных лиц, популяризирующих знания, и в последующее время. В 1895 г. министр внутренних дел писал обер-прокурору Синода Победоносцеву о вредном, с точки зрения царского правительства, направлении преподавания в воскресных школах и о «неблагонадежном» в политическом отношении составе учителей в них. В своей статье «О чем думают наши министры?», написанной по поводу этого письма, В. И. Ленин говорил, что царские министры душат всякую попытку распространять знания среди рабочих: «Министр смотрит на рабочих как на порох, а на знание и образование как на искру; министр уверен, что если искра попадет в порох, то взрыв направится прежде всего на правительство». Ленин призывал рабочих к овладению знаниями, поскольку без знания рабочие — беззащитны, со знанием они — сила.
Одним из тех, кто нес науку в рабочие массы, был и К. А. Тимирязев. Нет ничего удивительного, что и он, начиная с конца XIX в. оказался под специальным наблюдением III отделения государственного департамента царской полиции. В одном из собранных здесь о Тимирязеве документов, между прочим, сообщалось: «В 1895 году Московский Комитет грамотности ходатайствовал о разрешении устройства ряда публичных лекций профессоров и литераторов; в числе 19 избранных лекторов был указан и Тимирязев. Чтение лекций признано нежелательным».
Для такого отношения к лекциям Тимирязева перед народом у царского правительства были свои «основания». Популярные лекции и книги Тимирязева получали в России огромный политический резонанс. Об этом, например, очень ясно говорит М. Бойков в своем письме Д. Н. Прянишникову: «Прошу передать мое приветствие Клименту Аркадьевичу Тимирязеву. Блестящий истолкователь природы, друг демократии и благородный учитель — он дорог не только официальной науке, но и широким массам населения, которые на его трудах воспитываются в уважении и любви к истинной науке: книги его о Дарвине и «Жизнь растения» еще в начале 90-х годов штудировались рабочим классом наравне с марксистской литературой...».
Аналогичная мысль высказывается также в биографии легендарного героя гражданской войны Сергея Лазо: «Целое поколение русских революционеров-марксистов нашло в этой книге («Жизнь растения». — Г. П.) еще одно убедительное подтверждение своих взглядов, а многим, еще формирующим свое мировоззрение людям она помогла приблизиться к пониманию марксизма. К последним принадлежал Сергей Лазо».
В отношении популяризации науки особеннно ярко про является особенность Тимирязева как ученого-демократа, общественника и народолюбца. Он придавал популяризации науки огромное общественно-политическое значение. Тимирязев считал, что наука является достоянием всего народа, поэтому популяризация ее есть не что иное, как выполнение гражданского долга ученого перед народом. Однако некоторые ученые рассматривали популяризацию как нечто унизительное для себя, другие относились к ней как к благотворительности, как к одолжению по отношению к народу. Тимирязев, напротив, был убежден, что наука как своим возникновением, так и дальнейшим развитием обязана практике, народу. Поэтому святая обязанность ученых — честно служить народу, удовлетворению его материальных и духовных потребностей, стремиться ликвидировать пропасть, разделяющую представителей умственного и физического труда, пропасть, вызванную эксплуатацией одного класса другим. «Что бы ни говорили,— пишет Тимирязев, — а в основе тех страстных обвинений, которыми Руссо осыпал цивилизацию, лежит гнетущая, неотразимая мысль, от которой не отмахнешься одним словом,— парадокс. Та мысль, что вся цивилизация возникла на почве неравенства, что в своем течении она еще закрепляла это неравенство, увеличивая пропасть между двумя половинами человечества, между представителями умственного и физического труда. Конечно, если так было, то, видно, не могло быть
иначе; это факт исторический, естественно-исторический, один из актов мировой драмы... Но не был ли то ее последний акт? Не чудится ли порою, что человечество стоит где-то на перевале между двух течений? Если уходящая во мрак прошлого история повествует о своей задаче — о создании цивилизации ценой неравенства, то не дает ли угадывать уходящее в туманную даль будущее свою задачу — восстановление равенства усилиями цивилизации? Конечно, не на почве общего невежества совершится это примирение, а путем справедливого раздела плодов этой цивилизации, добытых общими усилиями. Не пятясь назад, не научившись ползать на четвереньках, как острил Вольтер, разрешит цивилизованный человек эту задачу, но и не продолжая безмятежно свой путь вперед, гордо подняв голову, в сиянии электрического света, между тем как где-то далеко позади миллионы плетутся, спотыкаясь, в непроглядном мраке».
Тимирязев пишет, что ученые — слуги общества, слуги народа и поэтому обязаны отчитываться перед своим доверителем о тех результатах, которых они добились в борьбе со стихийными силами природы, используя предоставленные им народом средства. При этом Тимирязев подчеркивает, что подобные отчеты в виде публичных лекций, выставок, музеев и книг представляют собой только «начало осуществления колоссальной задачи будущих веков, что это только начало расплаты того веками накопившегося долга, который наука, цивилизация, рано или поздно, должны же вернуть тем темным массам, на плечах которых они совершали и совершают свое торжественное шествие».
Эта мысль Тимирязева как бы перекликается с современностью, с требованием коммунистической партии к советским ученым — поставить науку на службу социалистическому производству, подчинить ее удовлетворению насущных потребностей народа, широко пропагандировать научные знания среди трудящихся, способствуя дальнейшему росту их культуры. Тимирязев предвосхищает то единение науки и труда, ту колоссальную роль науки, которую она приобрела ныне в нашем социалистическом обществе.
Тимирязев нередко называет популяризацию «демократизацией», «обобществлением» науки. Иначе говоря, он рассматривал популяризацию как одну из форм общественно-политической борьбы за демократизацию всей общественной жизни. Этот вывод обусловливался в значительной мере тем, что Тимирязев видел, какое ожесточенное сопротивление встречает его популяризаторская деятельность, как и деятельность И. М. Сеченова и других ученых-демократов, со стороны царских властей и их ученых прислужников. Эти обскуранты и мракобесы из числа кастовых буржуазных ученых боялись распространения науки в массах и не считали настоящим ученым того, кто выходил из стен университетов для популяризации науки. Против Тимирязева велась ожесточенная клеветническая кампания с целью дискредитации его как ученого и как гражданина. Тимирязев прекрасно понимал, что все препятствия, чинившиеся популяризации науки, вызваны в действительности не заботой о поддержании «чести и достоинства» науки, как утверждали его идейные противники, а определенными классово-политическими целями — стремлением задержать умственное развитие трудящихся и тем самым оттянуть срок неизбежной гибели буржуазно-помещичьего
строя.
