Совершенно очевидно, что вся эта широкая программа пропаганды научных и, в частности, агрономических знаний, составленная Тимирязевым, не могла быть выполнена в царской России. Только в условиях социалистического общества мысли Тимирязева о популяризации науки нашли свое осуществление. Коммунистическая партия и Советское правительство организовали Всесоюзное общество по распространению политических и научных знаний, а также специальное Управление по пропаганде агротехнических знаний при Министерстве сельского хозяйства. В Советском Союзе выпускается огромное количество политической, научной и художественной литературы, организуются многочисленные лекции научных работников, инженеров, агрономов, врачей, педагогов и передовиков нашей промышленности и социалистического сельского хозяйства. Колоссальных масштабов достигла у нас сеть систематической партийно-политической, технической и агротехнической учебы, охватывающей сотни тысяч тружеников города и деревни. Согласно данным Центрального статистического управления при Совете Министров СССР число обучавшихся в Советском Союзе, включая все виды обучения, составляло в 1951 г. 57 миллионов человек. За годы советской власти и нашей стране издано свыше 1 млн. 50 тыс. книг и брошюр общим тиражом более 14 млрд. экземпляров.
Тимирязев, как популяризатор науки, отличался исключительной способностью в простой и увлекательной форме излагать самые сложные научные вопросы без малейшего их упрощения и вульгаризации. Даже многие ученые — популяризаторы науки, не говоря уже о противниках популяризации, считали, что популярность и научность якобы совершенно исключают друг друга. Так, знаменитый английский физик Фарадей хотя и признавал необходимость популяризации науки и даже сам написал хорошую популярную работу «История свечи», в то же время утверждал, что лекции, которые действительно чему-нибудь учат, никогда якобы не будут популярны, а лекции, которые популярны, никогда не будут давать действительного знания. Вся популяризаторская деятельность Тимирязева является лучшим опровержением подобной точки зрения. Оценивая популярные работы Тимирязева, можно без преувеличения сказать, что нет ни одной его популярной лекции, ни одной популярной статьи или книги, которая не давала бы их слушателю или читателю, даже и образованному, много нового и интересного.
Тимирязев был страстным противником той «популяризации», которая упрощает науку. «... Я всегда строго различал, — пишет он, — популяризацию науки от пародии на нее. И потому именно, что я относился к этому делу серьезно, я не могу видеть равнодушно его превращения в орудие какой-то дешевой рекламы, неприличной по отношению к науке, вредной по отношению к обществу».
Тимирязев неоднократно подчеркивал, что вульгаризация науки не может принести ничего, кроме вреда делу популяризации. Он выступает против того, чтобы в популярных изданиях сообщались еще не проверенные в науке факты и делались из них преждевременные, поспешные выводы. Он указывал на то, что в случае, если научно не проверенные сенсационные сообщения не получат подтверждения, они могут вызвать у людей только разочарование в науке и тем самым сыграть на руку церковникам и другим врагам научного мировоззрения. «Роль научно-популярного издания, берущегося быть посредником между наукой и малоосведомленными о ней читателями, — пишет Тимирязев, — сообщать им только тщательно проверенные факты (благо их так много и таких важных) и воспитывать на них строго научную критическую мысль. Такова задача популяризатора всегда и везде, особенно же у нас и в настоящее время».
Все печатные работы Тимирязева, так же как и его устные выступления, являются блестящим образцом гармонического сочетания подлинной научности и популярности, доходчивости для широкого читателя. Труды Тимирязева невозможно разложить на две различные полочки — «научные исследования» и «популярные работы». Все его научные исследования изложены популярным языком, а все его популярные работы не только строго научны, но представляют собой и серьезный вклад в науку. Выступая против тех, кто пытался возвести каменную стену между наукой и ее популяризацией, Тимирязев приводит в пример работы Дарвина, подчеркивая, что все вышедшее из-под его пера доступно всякому человеку со средним образованием. Сам Тимирязев дал пример такого научного изложения, которое доступно пониманию человека не только со средним, но даже и с начальным образованием.
Требование Тимирязева излагать популярно самые серьезные научные труды вполне отвечает указанию В. И. Ленина о том, что в ученых трудах необходимо «стараться писать просто, без тех ненужных ухищрений слога, без тех внешних признаков „учености", которые так пленяют декадентов и титулованных представителей официальной науки». Говоря, что каждая популярная работа Тимирязева является в то же время и строго научной, мы не хотим сказать, что во всех областях науки, которые в них рассматриваются, Тимирязев имел свои экспериментальные труды. Такое утверждение было бы безусловно неправильным. Но даже в той области, где Тимирязев не проводил своих собственных экспериментальных исследований, он не ограничивался простым пересказом уже известных научных истин.
Скромно оценивая свою многолетнюю деятельность, Тими рязев на склоне своих лет писал, что он был не только физиологом-экспериментатором, но и биологом-критиком, выступавшим убежденным защитником и толкователем учения Дарвина. В действительности его труды представляют собой нечто гораздо более важное и значительное. Тимирязев дает в них глубокий философский анализ и обобщение добытых наукой фактов, критическую оценку и разбор господствующих и нарождающихся воззрений в науке, намечает новые пути научных исследований. «Подобные критические труды — пересмотры, — писал Тимирязев в своем отзыве на докторскую диссертацию своего ученика Е. Ф. Вотчала, —... представляют одну из самых существенных потребностей современной биологической науки — более существенных, может быть, чем накопление и без того подавляющих числом отрывочных и не согласованных между собой фактов».
Теоретические выводы и обобщения самого Тимирязева имели для науки не меньшее значение, чем его личные экспериментальные работы. Вот почему одни и те же труды Тимирязева с большим интересом читаются как людьми, впервые знакомящимися с предметом, так и опытными научными работниками в данной области, причем и те и другие черпают в них чрезвычайно много полезного для обогащения своих знаний, а нередко и для руководства в своей практической работе.
И. В. Мичурин, например, советовал начинающим садоводам обращаться к трудам Тимирязева, чтобы ознакомиться в них с многими важными для практика вопросами жизнедеятельности растений. Отвечая на вопрос одного садовода о способе внекорневого питания дерева, Мичурин писал: «Все сведения по этому вопросу Вы найдете в книге под названием „Жизнь растения" покойного проф. Тимирязева; прочитавши эту прекрасную книгу, Вы получите полное представление о всех составах и солях, нужных для питания растений, и вообще обо всем нужном для растения».
Академик В. Р. Вильяме писал, что книга Тимирязева «вызвала огромный интерес не только среди интеллигенции, но и среди передовых рабочих и крестьян... Она до сих пор сохранила значение прекрасного научно-популярного груда, построенного в строгом соответствии с теорией Дарвинизма».
Чрезвычайно интересным для понимания того значения, которое имели книги Тимирязева для читателя с различным уровнем знания, является следующее высказывание академика В. Л. Комарова: «К. А. Тимирязев принадлежит к так называемым „вечным спутникам". Его читают и перечитывают. Книги его и через 50 лет полны остроты и научного интереса. Пишущий эти строки впервые читал „Жизнь растения", еще напечатанную в журнале „Русский вестник", будучи учеником средней школы; читал ее вторично, уже более сознательно будучи студентом, перечитывал не один раз, будучи молодым профессором, да и теперь не прочь заглянуть в эту прекрасную и по форме и по содержанию книгу».
Об этом же писал и академик Е. Ф. Вотчал, указывая, что он и другие биологи его поколения много раз возвращались к чтению книги «Жизнь растения». Сначала читали ее, чтобы почерпнуть первые знания по физиологии растений. Затем возвращались к чтению потому, что она будила мысль, ставила новые вопросы, заставляла самих повторять описанные в ней опыты. По книге учились делать самостоятельные заключения из собственных наблюдений. При чтении книги Тимирязева становилось особенно ясным, что главное в научной работе — точный метод, определенная постановка вопроса и правильная экспериментальная его разработка. «Все это,— продолжает Вотчал, — было, однако, лишь первым этапом изучения „Жизни растения". Второй этап наступал тогда, когда мы сами начинали преподавать. Теперь мы искали в „Жизни растения" сведений и примеров по лекционным опытам, по их технике, по их размещению в ходе лекции. Мы искали в книге указаний по отбору материала для лекции, по ее структуре, по путям к достижению простоты и ясности в изложении сложных вещей и, наконец, по разгадке тайны великого искусства владеть вниманием и захватом слушателей и проводить прочные нити, связующие вопросы практики с заданиями производства.
Мы не забывали этой книги и позднее, когда, разбираясь в некоторых спорных вопросах, мы возвращались иногда к ней с мыслью: а как об этом думал К. А. Тимирязев, во всем оригинальный, объективно-мыслящий, опирающийся на глубокие и широкие познания, — физиолог—физик, физиолог—химик, физиолог—методолог».
Одним из существенных достоинств популярных работ Тимирязева, обеспечивающих им исключительный успех является их высокая не только научная, но и художественная ценность.
Характеризуя А. Г. Столетова, как замечательного популяризатора, Тимирязев писал, что со страниц своей книги «Сборник речей и публичных лекций» «он выступает таким, каков он оыл, ученым-мыслителем, приглашающим читателя проникнуть с ним в глубину научной мысли, ученым-художником, развертывающим перед ним всю ее поэтическую ширь».
Эта характеристика в полной мере относится и к самому Тимирязеву. Когда читаешь его сочинения, то чувствуешь, что их писал и крупный ученый, проводящий сам замечательные экспериментальные исследования, и глубокий мыслитель, охватывающий широкий круг явлений природы и связывающий их в единое целое, и яркий художник, создающий правдивые, незабываемые образы людей и красочные картины из жизни природы. Д. Н. Прянишников справедливо писал, что в публичных лекциях и многочисленных статьях Тимирязева «глубина содержания спорит с исключительным талантом писателя, художника слова».
Популярные работы Тимирязева не только имеют огромное познавательное значение, но и доставляют читателю глубокое эстетическое наслаждение. Изложение сложнейших научных вопросов Тимирязев, как никто другой, умел облечь в красивую и яркую, художественную форму. Незабываемое впечатление оставляет, например, описание роли и значения солнечного света, падающего на зеленую растительность, описание, которое он дает в своей публичной лекции «Растение как источник силы»: «Когда-то, где-то на землю упал луч солнца, но он упал не на бесплодную почву, он упал на зеленую былинку пшеничного ростка, или, лучше сказать, на хлорофилловое зерно. Ударяясь о него, он потух, перестал быть светом, но не исчез. Он только затратился на внутреннюю работу, он рассек, разорвал связь между частицами углерода и кислорода, соединенными в углекислоте. Освобожденный углерод, соединяясь с водой, образовал крахмал... В той или другой форме он вошел в состав хлеба, который послужил нам пищей. Он преобразился в наши мускулы, в наши нервы. И вот теперь атомы углерода стремятся в наших организмах вновь соединиться с кислородом, который кровь разносит во все концы нашего тела. При этом луч солнца, таившийся в них в виде химического напряжения, вновь принимает форму явной силы. Этот луч солнца согревает нас. Он приводит нас в движение. Быть может, в эту минуту он играет в нашем мозгу».
О большой художественной силе этой нарисованной Тимирязевым картины падения солнечного луча и его последующей истории совершенно справедливо писалось в одном из преподнесенных ученому приветственных адресов: «Иные места (речь идет о трудах К. А. Тимирязева.— Г. П.) соперничают с ше деврами лучших мастеров нашего слова. Так, в главе „Растение как источник силы" широкая картина судьбы солнечного луча, упавшего на хлорофилловое зерно пшеничного ростка, — это настоящее стихотворение в прозе».
