Развивая эту мысль в статье «Опровергнут ли дарвинизм?», Тимирязев пишет: «Совет недурен, — и не муравьям бы впору, — но так ли он легко исполним, как полагает Данилевский?». Не разбирая вопроса о правильности аналогии между муравьями и людьми (Тимирязев и сам отнюдь не думает отождествлять действия людей и муравьев), обратим здесь внимание на два момента: во-первых, Тимирязев говорит о том, что человечество разделяется на две группы — «защищающихся» и «казнящих», имея в виду эксплуатируемых и эксплуататоров; он отнюдь не намерен представить человеческое общество, как это делают некоторые буржуазные социологи, в виде «единого организма», где каждый класс выполняет свою функцию подобно органам живого организма, он сознает антагонистический характер классовых отношений в буржуазном обществе. Во-вторых, Тимирязев считает, что совет угнетенным организованно бороться против своих угнетателей с целью ликвидации последних, т. е. совет о революции, — очень недурной совет: «и не муравьям бы впору!». Здесь безусловно имеются в виду трудящиеся массы. Едва ли подобный намек
о целесообразности революции можно было услышать из уст либерала!
Но наиболее важным моментом в определении того места, которое занимал Тимирязев в борьбе двух политических лагерей пореформенной России, является его борьба за передовую науку, основанную на принципах материализма, против схоластики, идеализма и явной теологии, которые были характерны для официальной биологической науки в царской России. Борьба Тимирязева за дарвинизм в биологии, как это было показано во второй главе, была вместе с тем и борьбой против идейных основ царского строя, против идейных основ либерально-монархического лагеря.
«Быть в условиях царской России дарвинистом, — писал В. Р. Вильямс, — значило быть мужественным бойцом не только на фронте науки, но и на более широком общественном фронте».
Роль естественных наук в освободительном движении подчеркивалась еще Белинским, Герценом, Чернышевским. Они рассматривали естествознание как серьезную научную школу для освобождения сознания народа от религиозно-идеалистических взглядов. Передовые русские естествоиспытатели, нанося своей научной деятельностью удары реакционно-идеалистическому мировоззрению, тем самым подрывали идейную основу самодержавия в России, вносили огромный вклад в общую борьбу прогрессивных сил общества против реакционного царизма.
Естественные науки получали в 60-х годах неизмеримо больше возможностей для своего развития, чем науки общественные. Особенно ярко это обстоятельство стало проявляться во второй половине 60-х годов, когда политическая реакция оказывала давление на философию, историю и другие гуманитарные науки. В то же время развитие производительных сил в стране вызывало быстрое развитие естественных наук, увеличение количества научных и учебных учреждений.
Все это обусловливало и тот небывалый расцвет, которого достигло естествознание в России, и то особое, выдающееся место, которое занял тогда естествоиспытатель в прогрессивных слоях русского общества. Его олицетворением может служить образ нигилиста-шестидесятника Базарова в романе Тургенева «Отцы и дети». Базаров — типичный представитель «детей» — считает значительно более полезным резать лягушек, чем вести бесконечные либеральные споры. Академик В. Л. Комаров пишет по этому поводу: «Эти лягушки были, в известной мере, символом: экспериментальная физиология, в частности, и естествознание, вообще, подрывали те общественные устои, защитниками которых были „отцы"».
Огромное значение естествознанию придавал Д. И. Писарев. Взгляд на науку как на орудие в борьбе за определенные политические цели был характерен также и для Тимирязева. Подчеркивая роль науки в борьбе за освобождение народа, Тимирязев говорил о глубокой органической связи между деятельностью основоположника научной биологии — Дарвина и героя народно-освободительного движения в Италии — Гарибальди: «... Оба, — пишет он, — вели борьбу за свободу — один мысли, другой — жизни и против того же общего врага — клерикализма, опирающегося на невежество народов». Для Тимирязева наука была, следовательно, не тихой заводью, куда можно было погрузиться, чтобы отвлечься от раздиравших общество противоречий и борьбы. Наука, по мнению Тимирязева, была тем горнилом, где куется счастье трудового народа.
Характеризуя важнейшие черты естествознания 60-х годов, Тимирязев пишет: «Если спросят: какая была самая выдающаяся черта этого движения? можно не задумываясь ответить одним словом — энтузиазм. Тот увлекающий человека и возвышающий его энтузиазм, то убеждение, что делается дело, способное поглотить все умственные влечения и нравственные силы, дело, не только лучше всякого другого могущее скрасить личное существование, но, по глубокому сознанию, и такое, которое входит необходимою составною частью в более широкое общее дело, как залог подъема целого народа, подъема умственного и материального». Тимирязев с негодованием говорит о том, что правящие классы царской России не только не способствовали, а, напротив, всемерно тормозили развитие науки.
Все эти факты рисуют нам облик Тимирязева как сторонника революционно-демократического лагеря уже в первые десятилетия его научной и общественной деятельности. Правда, свои первые печатные работы Тимирязев публикует не в революционно-демократическом «Современнике», а в умеренно-либеральных «Отечественных записках». В дальнейшем, вплоть до 1916 г., он печатает свои статьи и в других либеральных органах. Долгое время Тимирязев находится в близких отношениях с некоторыми либеральными профессорами, впоследствии ставшими видными политическими деятелями либерального лагеря. В этом, а также и в других фактах, о которых будет сказано ниже, нельзя не видеть известной непоследовательности Тимирязева в проведении принципов революционного демократизма, известных отступлений его в сторону либерализма. Однако с начала XX в., в ходе революции 1905—1907 гг. и в особенности в период столыпинской реакции, Тимирязев все больше начинает убеждаться, что единственным классом, способным возглавить борьбу народа с царизмом, является рабочий класс. В этот период Тимирязев нередко выступает уже не только против царизма, но и против капитализма. Таким образом, можно считать, что с начала XX в. намечается переход Тимирязева на позиции пролетариата.
Рост революционных убеждений Тимирязева идет в тесной связи с его непосредственным участием в освободительном движении в стране. Если в первые десятилетия научной деятельности его участие в борьбе революционно-демократического лагеря против лагеря либерально-монархического ограничивается главным образом его борьбой за развитие материалистической биологии как одной из естественнонаучных основ революционно-демократической идеологии, то с 80—90-х годов XIX в. и в особенности с начала XX в. это участие начинает выходить за рамки одной лишь научной, преподавательской и популяризаторской деятельности.
Воодушевленный демократическим и патриотическим побуждением добиться повышения урожайности полей русского крестьянства, Тимирязев сразу же по окончании университета в 1866 г. развертывает энергичную научную деятельность. Под руководством Менделеева он изучает пути повышения урожайности крестьянских полей. Он с энтузиазмом осуществляет исследование процессов, происходящих в зеленом листе растения, ведет пропаганду и развивает дальше эволюционную теорию Дарвина. Очень скоро ему пришлось столкнуться в науке с различными реакционно-идеалистическими направлениями: с витализмом, вейсманизмом и другими разновидностями антидарвинизма. Не ограничиваясь критикой их антинаучного характера, он вскрывает их идейную и материальную связь с политической реакцией. Особенно ярко это обнаруживается в ходе его борьбы против Данилевского, Страхова и других антидарвинистов. Тимирязев видит, что явно антинаучные, схоластические утверждения антидарвинистсв находят прямую поддержку со стороны царского правительства. Он с возмущением пишет, что в Императорской академии наук возбуждается вопрос о присуждении Данилевскому высшей премии. Книга Данилевского получает хвалебные отзывы в официальной печати и в близких к ней реакционных органах. Академик Коржинский за свою борьбу против дарвинизма получает от царя денежную субсидию в 25 000 рублей «для продолжения своей научной деятельности». Проф. Тихомиров, выступивший с лекцией «Два лжеца — Дарвин и Толстой», получает повышение по службе — становится попечителем Московского учебного округа. Выдающиеся же русские ученые-дарвинисты — В. О. Ковалевский, И. И. Мечников — были вынуждены работать за границей. Публицист-черносотенец князь Мещерский в своей газете «Гражданин» обрушился на Тимирязева за то, что он «изгоняет бога из природы». Как раз в период разгара борьбы за дарвинизм, в 1892 г., Тимирязев был удален из Петровской земледельческой и лесной академии.
Все эти факты приводят Тимирязева к выводу о прямой связи науки с политикой и другими областями общественной жизни: «То, что называется политикой, — пишет он,— т. е. жизнь целого тысячью нитей связана с развитием и процветанием каждой его части». Этот вывод был весьма важным шагом в политическом развитии Тимирязева. Для него становится все более ясным, что нельзя быть гражданином, не занимаясь политическими вопросами. В ноябре 1904 г. он пишет статью «Академическая свобода», содержание которой было много шире этого заголовка. Впоследствии сам Тимирязев вспоминает об этой статье: «Соответственно задачам того чисто политического движения и .моя задача была чисто политическая».
Тимирязев начинает понимать, что господствующие в условиях капитализма классы используют науку в своих классово-эгоистических интересах. Проводя свои агрономические исследования и делая попытку довести их до русского крестьянина, он все более и более убеждается, что все достижения науки в буржуазном обществе используются не для облегчения положения народа, а для усиления его эксплуатации помещиками и капиталистами. Вскрывая причину начавшегося в конце XIX в. кризиса естествознания, усиления в нем ретроградных течений, Тимирязев связывает его с общей реакцией, охватившей капиталистические страны, в частности царскую Россию. «Настоящий век, как и его предшественник, — пишет Тимирязев, — склоняется к закату при несомненных признаках всеобщей реакции. Реакция в области науки — только одно из ее частных проявлений. Как всякая реакция не выступает с открытым забралом, а любит скрываться под не принадлежащей ей по праву личиной, так и современный поход против науки, провозглашающий ее мнимое банкротство, любит величать себя „возрождением идеализма"». Тимирязев не ограничивается указанием на связь реакции в науке с общей политической реакцией: он показывает социальные корни этой реакции и общественных носителей ее — контрреволюционную буржуазию, солидаризирующуюся в новых условиях с дворянством и опирающуюся на клерикализм и идеалистическую философию. «...Разлагающаяся буржуазия, — пишет Тимирязев, — все более и более сближается с отживающей свой век метафизикой, не брезгует вступать в союз и с мистикой и с воинствующей церковью...».
