Тимирязев раскрывает широкую сеть империалистических махинаций английского капитала, предсказывая их гибельные последствия для английского народа в целом. Он пишет: «Неужели английский народ серьезно полагает, что захватившие в свои руки власть его современные правители, сеющие ненависть во всех странах мира, — в Германии и России, в Ирландии и Венгрии, Турции и Персии, Индии и Египте — готовят ему годы благоденствия и мирного процветания?».
Тимирязев призывает английских трудящихся отрешиться от подобных иллюзий, понять, что нейтралитет народа по отношению к захватнической политике, проводимой правительством, не может привести ни к чему хорошему. В заключение он выражает уверенность, что английский народ вернет себе «обманом, все под тем же предлогом войны, отнятую у него свободу и, прежде всего, откажется быть в руках своих угнетателей палачом других народов, а вместе с ними пойдет на завоевание более широкой и прочной свободы всех народов, сознавая, что только сами народы сумеют оградить себя в будущем от „милитаризма" и бесконечных войн».
Весьма характерно, что Тимирязев, осознав всю лживость английского либерализма, обращается через головы правящей империалистической клики непосредственно к народу, к трудящимся Англии, призывая их объявить беспощадную борьбу империалистическим хищникам, заинтересованным в поддержании непрерывной войны. Слова замечательного русского ученого и революционера, произнесенные им в защиту мира, в защиту горячо любимого им социалистического отечества уже более 30 лет назад, звучат и по сей день столь актуально и свежо, что кажется, мы слышим их сейчас с трибуны Всемирного Конгресса сторонников мира.
Гениальный русский ученый был провозвестником не только современной, высшей ступени биологической науки, единения науки и труда, но и широкого участия прогрессивных деятелей науки и культуры в борьбе трудящихся за мир и подлинную демократию, в борьбе, которая в настоящее время начинает накладывать узду на алчные стремления американо-янглийского империализма разжечь новую мировую войну.
Общественно-политические взгляды Тимирязева в последний период жизни характеризуются не только искренней симпатией к рабочим массам и глубокой ненавистью к буржуазии, но и величайшим презрением к верным псам капитализма правым социалистам. Говоря в 1920 г. о Париже, Тимирязев называет его «отрекшимся от собственной свободы; с социал-предателями в роли социалистов; по воле своего „тигра" стремящимся восстановить царизм в России». Тимирязев вскрывает таким образом контрреволюционную сущность вождей социал-демократии. Для понимания отношения Тимирязева к правым социал-демократам большой интерес представляют его пометки на книге Бернштейна «Исторический материализм». Эти пометки носят резко критический характер. Тимирязев с возмущением возражает Бернштейну там, где тот извращает марксизм, отвергая пролетарскую революцию, диктатуру пролетариата и т. д.
Разоблачая попытку Бернштейна представить учение Маркса как фаталистическое, он отмечает: «Не остроумно. Детерминизм и фатализм очень далеки». Тимирязев уличает жонглерство Бернштейна понятиями «детерминизм» и «фатализм» как синонимами. По поводу признания Бернштейна, что Маркс в своем предисловии к I тому «Капитала» дает детерминистичное изложение истории общества, Тимирязев пишет: «То-то, а не фаталистично, как Кальвин». Этим Тимирязев подчеркивает, что учение Маркса действительно строго детерминнстично, но в нем нет ничего общего с фатализмом.
Бернштейн приводит отрывок из предисловия «К критике политической экономии» Маркса и обрушивается на автора за признание им якобы некоей особой исторической силы, которая диктует свою волю человеку. Маркс писал: «Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание», а Бернштейн в связи с этим пишет, что и «сознание» и «бытие» противопоставляются Марксом так резко, что люди рассматриваются якобы «только как живые агенты исторической силы, дело которых исполнять ее веления против своей воли и сознания». Тимирязев с возмущением отмечает на полях этой страницы: «Передержка. Вторая передержка».
Попутно Тимирязев вскрывает шулерский прием Бернштейна, опустившего из цитированного абзаца Маркса одну фразу как якобы «несущественную».
Бернштейн пытался иронизировать над тем, что Маркс в предисловии к I тому «Капитала», говоря о законе капиталистического производства, употребляет вместе с тем слово «тенденция». Маркс пишет: «Дело в самих этих законах, в самих этих тенденциях, действующих и осуществляющихся с железной необходимостью». Вполне соглашаясь с мыслью Маркса, Тимирязев ставит на полях: «Верно». В примечании к статье «Ч. Дарвин и К. Маркс» Тимирязев в связи с этим заявляет: «Э. Бернштейн напрасно глумится над этим выражением Маркса».
В высшей степени интересна заметка Тимирязева в защиту пролетарского государства, как органа классового господства пролетариата над буржуазией. Возражая против диктатуры пролетариата, Бернштейн пытается оправдать свое возражение ссылкой на Энгельса. Извращая смысл известного письма Энгельса к К. Шмидту от 27 октября 1890 г., Бернштейн пишет: «...он (Энгельс — Г. П.) дополняет главным образом им данное определение государства, как органа классового господства и подчинения, очень значительным сведением роли государства к общественному разделению труда». На это Тимирязев возражает: «То-то! Когда было капиталистическим, все признавали, когда становилось пролетарским, кричали караул».
Это был гневный возглас против Бернштейна и прочих изменников пролетариату, поднявших после победы Великой Октябрьской социалистической революции злобный вой против диктатуры пролетариата, против осуществления господства пролетариата над буржуазией, против экспроприации экспроприаторов. Подлая буржуазная душонка изменника делу пролетариата проявилась тогда во всей наготе. Берн-штейн вместе с Каутским и К0 не возражал против буржуазного государства как орудия классового господства буржуазии, против вмешательства государства в экономическую жизнь страны в интересах буржуазии. Они же изрыгали горы клеветы и грязи на первое рабоче-крестьянское государство, когда оно стало осуществлять подобные функции, но уже не в интересах кучки кровопийц, а в интересах подавляющего большинства трудящихся, называя эти действия деспотическими. Вот тут-то и ловит Тимирязев с поличным верного апологета капитализма.
Тимирязев ловит его на гнусных верноподданнических излияниях капиталу и в другом месте. Характеризуя капитализм, Бернштейн заявлял, будто капитализм обеспечивает свободу развития идеологическим и этическим факторам. Тимирязев прекрасно сознавал всю ложь, грязь и продажность буржуазной морали и всякой иной буржуазной идеологии. О какой свободе может итти речь в обществе, где все определяется всемогущим денежным мешком?! И он с иронией замечает на полях этого утверждения Бернштейна: «Это мы и видим!!!».
В нескольких местах, где Бернштейн лукавит и виляет, пытаясь как бы и признавать марксизм и в то же время обосновать свою до предела сбивчивую и эклектичную «новую» точку зрения, Тимирязев пишет: «Темно!» По поводу замечания Бернштейна об участии буржуазии в революции Тимирязев пишет: «Буржуазная революция — nonsens!».
После второй мировой войны правые социалисты, завершая линию предательского поведения Бернштейна, открыто перешли в антидемократический, империалистический лагерь, возглавляемый американо-английской реакцией. «Правые социалисты в настоящее время выступают не только как агенты буржуазии своих стран, но и как агенты американского империализма, превращая социал-демократические партии европейских стран в американские партии, в прямое орудие империалистической агрессии США».
Гневные, бичующие слова великого русского ученого против изменников делу рабочего класса лишний раз показывают нам глубокую преданность Тимирязева пролетариату и его горячую ненависть к буржуазии и ее прислужникам.
Ведя борьбу против внешнего врага Советской России — англо-американского капитализма и его ставленников в лице царских генералов, против контрреволюционной социал-демократии, Тимирязев выступает также и против врага внутреннего, в первую очередь против саботажников — буржуазных интеллигентов и, в частности, против профессоров, отказывающихся работать на благо социалистического государства. Эти дипломированные ученые, лакействовавшие перед царизмом и буржуазией, угрожали трудящимся посредством саботажа и бойкота оставить молодое Советское государство без необходимых научных кадров. На это Тимирязев отвечает им: «Не испугаете, не в вас ее (науки. — Г. П.) сила; в свободной стране всегда найдутся рабочие, черпающие науку не из ваших in 4-to, а из ее первоисточников, и делающие из них свои „чудесные" применения. Найдутся и самоучки, научные пророки, не признающие вашей иерархии, смеющиеся над вашим преемственным рукоположением и вашими традиционными „храмами" или, скорее, „бестами" науки. Наука свободна; она — там, где знание и труд; ее не закабалить никакими привилегиями и монополиями науки, никакими забронированными убежищами, какие бы ни предъявлялись на то воображаемые исторические права».
Выражением своей непоколебимой уверенности в неисчерпаемые творческие способности рабочего класса во всех областях общественной деятельности и науки Тимирязев дает прямой ответ тем, кто считал, что наука свойственна лишь аристократическо-капиталистическому строю, что только буржуазия («средние классы», как говорил Пирсон) дает наибольший процент талантливых ученых. В своей статье «Два дара науки» Тимирязев, напротив, показывает, что даже в условиях капитализма ученые, действительно двигающие науку вперед, происходят не из привилегированных классов, а из рядов трудящихся. Он уверен, что подобное явление будет тем более широко распространено в Советской России — «истинно-демократической стране».
Тимирязев решительно выступает с разоблачением обвинений буржуазных писак в «вандализме» пролетариата. «Для людей этого лагеря, — пишет он, — культура, конечно, только синоним просвещенного деспотизма и меценатства (дворянского или мещанского), с их атмосферой лакейства и при-служничанья, а всякое появление на мировой сцене эксплоатируемых масс, заявляющих свои права на человеческое существование и на приобщение к благам культуры, добытым их руками, равносильно ужасу появления новых вандалов, диких орд, сметающих всякую культуру».
Тимирязев отвергает всю ложь буржуазии о том, что Советская власть будто бы «уничтожила свободу науки и культуры». Он, наоборот, доказывает, что Советская власть не только не уничтожила, а впервые в истории предоставила подлинную свободу для развития науки и культуры. Показав, что именно при капитализме наука стоит в прямой зависимости от денежного мешка меценатов и буржуазного правительства, Тимирязев пишет: «... Во всяком случае не Советское правительство можно обвинять в научном вандализме, когда безо всяких мер воздействия, поощрительных или карательных, практиковавшихся при царском режиме, а одним только фактом своего присутствия оно способствует распространению в стране здравых научных понятий, одним из видных показателей которых является дарвинизм».
Тимирязев показывает, что коммунистическая партия, несмотря на колоссальные усилия, которых требовала борьба с белогвардейщиной и иностранной интервенцией, много внимания уделяла развитию подлинно народной науки и искусства в стране.
Тимирязев сознает, что создать новую, социалистическую культуру нельзя без усвоения достижений культуры прошлого. При чтении брошюры А. Богданова «Наука и рабочий класс» (1918) он наносит на полях ряд пометок, свидетельствующих о его несогласии с автором. Возражая против основной идеи Богданова, что рабочий класс в ходе революции должен уничтожить старую и создать свою совершенно отличную от нее «пролетарскую» науку, Тимирязев пишет: «Все это верно в применении к экономике, но не науке...». В корне не согласен Тимирязев и с требованием Богданова ликвидировать оформившуюся в науке специализацию. В ответ на это предложение автора Тимирязев пишет: «А как иначе работать?» Особенно большое возмущение вызывает у Тимирязева попытка Богданова принизить значение популяризации и демократизации науки, заменив ее какой-то неведомой «социализацией» науки. По этому поводу Тимирязев пишет: «Что за чепуха!» И в другом месте: «Чепуха, набор слов!!».
