Дмитрий Николаевич Прянишников — сибирский самородок. Он родился на границе с Монголией, в г. Кяхта, стоявшем на караванном пути через пустыню Гоби. Туда ссылали декабристов, польских повстанцев, народовольцев. Отца он не помнит. Детство прошло в Иркутске, на берегу Ангары. «Мать внушала нам уважение к труду и трудящимся. Откуда у нее, учившейся на медные гроши, брались нравственные силы и столько такта в воспитании детей?» — вспоминает Дмитрий Николаевич. С поразительным теплом русского идейного интеллигента, сына народа, говорит он о своем детстве, о юности. С любовью рассказывает о сибиряках, этих потомках новгородской вольницы, среди которых он вырос: «Сибирский крестьянин не знал крепостного права, не знал лаптей, соломенных крыш, никому не отвешивал кизких поклонов, с горожанином здоровался за руку, как равный». Увлечение «Отечественными Записками», Некрасовым, Златовратским, Успенским, Короленко, тяга в народ — Дмитрий Николаевич пережил и это. На выпускном экзамене в Иркутской гимназии абитуриентам подсунули из учебного округа провокационную тему для сочинения: «Чувства русского по поводу священного коронования». Дмитрий Николаевич едва выжал из
себя одну страницу, закончив ее некрасовскими стихами:
Доля народа, счастье его,
Свет и свобода — прежде всего!
После окончания гимназии — месячный переезд в Москву, на лошадях и на пароходе по сибирским рекам, всего 5000 километров по сибирскому почтовому тракту. Студенческие годы Дмитрия Николаевича — это увлечение научными и общественными проблемами. В то время существовали полулегальные студенческие землячества, являвшиеся формально объединениями по месту происхождения (так, например, студенты всех высших учебных заведений, происходившие из Смоленской губернии, объединялись как «смоляне» и т. д.), а фактически они были общественными кружками; таким было и сибирское землячество. Дмитрий Николаевич в студенческие годы штудировал Маркса во французском переводе (русского издания, которое при всяком обыске отбиралось жандармами, он не нашел даже у букинистов). В своих докладах он цитировал Маркса, Энгельса. Знание экономики, происходившее от увлечения общественными дисциплинами, от «тяги в народ», потом глубоко отразилось в его научной деятельности.
В зиму - 1893/94 г., во время заграничной командировки, Дмитрий Николаевич посещал международный конгресс социалистов в Цюрихе, слушая Бебеля, Либкнехта и дочь Карла Маркса.
Он прошел в университете строгую школу химии у Марковникова. Правилом лаборатории было: «Нужен кислород — добывай сам; нужны титрованные растворы — готовь сам, а не пользуйся готовым». Подобным же правилом руководствовался он в годы аспирантуры. Сопоставляя в этом отношении свое прошлое с современностью, Дмитрий Николаевич говорит: «Аспирантов слишком много водят на помочах, а они все говорят, что ими недостаточно руководят. А мы вовсе во время аспирантуры не имели прямого руководства, мы имели перед собой высокие образцы в лице Тимирязева, Стебута, Густавсона и др. Никто нам готовых тем не давал — мы находили их сами. Мы были предоставлены в сильной мере самим себе, но выручала хорошая химическая школа, знание языков, а затем — старайся сам, успех от тебя зависит».
Дмитрий Николаевич не искал руководства, но пытливо и неустанно искал знаний. Он лечился в Сухуми (Дмитрий Николаевич был болен туберкулезом) и кстати ознакомился с местным сельским хозяйством; потом лечился кумысом в Башкирии и заодно изучал ковыльные степи, залежную систему хозяйства. Мало кто знает, что Дмитрий Николаевич работал в Институте Пастера в Париже, исследуя метановое брожение. Но и здесь он был предоставлен самому себе, не имел руководства.
Испытав в годы юности еще мало осознанное стремление к практической деятельности, Дмитрий Николаевич вскоре понял, что он к ней вовсе не склонен. Практическая деятельность, по его меткому определению, вынуждает часто разрубать «гордиевы узлы», в то время как наука предпочитает развязывать их.
Лекционные выступления начались рано. Первая публичная лекция, прочитанная в традиционной аудитории Политехнического музея, имела большой успех. А. А. Фортунатова, слушавшая Дмитрия Николаевича, сказала: «Hv слава богу, я вижу, что есть кому заменить Стебута».
Учитель Дмитрия Николаевича, К. А. Тимирязев передал ему свое замечательное свойство жизненной целеустремленности — красную нить в научной и общественной деятельности. У Тимирязева — углеводный обмен, энергетика фотосинтеза, дарвинизм, физиология в приложеии к земледелию, популяризация научных знаний; у Прянишникова — азотный обмен, динамика синтеза и распада белков, химия и физиология в приложении к земледелию; популяризации научных знаний.
Еще во время первой заграничной командировки, работая в Швейцарии у Шульце, Дмитрий Николаевич натолкнулся на мысль об аналогии между аспарагином у растений и мочевиной у животных. В 90-х годах прошлого столетия видные представители физиологии растений, особенно немецкий физиолог Пфеффер, утверждали, что распад белковых веществ в растении происходит по другим законам, нежели в животном организме. Образование аспарагина в растениях Пфеффер рассматривал как транспортную форму азотистых веществ, отличающуюся от белков такой же способностью диффундировать и легко перемещаться, какой глюкоза отличается от крахмала. Взгляд на аспарагин как на первичный продукт распада белков противоречил фактам, однако фактов было еще мало. Дмитрий Николаевич в своих диссертациях — магистерской («О распадении белковых веществ при прорастании», 1896 г.) и докторской («Белковые вещества и их распадение в связи с дыханием ассимиляцией», 1900 г.) — показал, что аспарагин является побочным продуктом, образующимся в результате вторичного синтеза из аммиака, получающегося при окислении аминокислот и остатков углеводов. Он настойчиво и до настоящего времени доказывает, что образование аспарагина у растений имеет тот же физиологический смысл, что и образование мочевины в животном организме. Это открытие является существенным для познания общих закономерностей эволюции живых организмов.
Исследовательская энергия Дмитрия Николаевича во все годы eго деятельности направлялась в различные отрасли сельского хозяйства, благодаря тому, что в нем сочетаются химик, агрохимик, биохимик, физиолог, растениевод и экономист. Однако он никогда не отвлекался от основной линии своих исследований — изучения азотного обмена у растений. Просматривая хронологический список его печатных работ, убеждаешься, что каждый год он публикует очередное сообщение о новом исследовании азотного обмена. Аммиак, нитраты, нитриты и т. п., проблема азота в целом — от круговорота его в природе через растение и почву до промышленного и биологического азота для удобрений — не сходит с его пера. При этом развертывается поучительная картина сочетания теории с практикой. Время от времении он публикует итоги последовательных этапов своих работ в этом направлении.
В 1916 г. в сборнике статей, посвященных его учителю К. А. Тимирязеву, он издает одну из своих кардинальных и блестящих работ под образным названием «Аммиак как альфа и омега обмена азотистых веществ в растении». В этой статье он пишет: «Долгое время принимали, что аммиак не служит непосредственным источником азоте для высших растений, но является лишь материалом для образования в почве нитратов, которые и поступают в растение в качестве единственной удобной для него формы азотистой пищи, служащей исходным пунктом для синтеза целого ряда сложных азотистых соединений с белковыми веществами во главе. Точно так же и образование аммиака в качестве конечного продукта распада белков, давно констатированное у грибов, у высших растений отрицалось или подвергалось большому сомнению. Но последние 10—15 лет принесли существенные изменения во взглядах на роль аммиака в том и другом отношениях».
Со времени опубликования этой статьи прошло почти 30 лет, и в 1945 г. Дмитрий Николаевич публикует в «Известиях Академии Наук СССР» новую итоговую статью: «Основные черты обмена азотистых веществ в растениях». Одновременно он печатает капитальную завершающую монографию под названием «Азот в жизни растений и в земледелии СССР». Теперь уже вполне ясны основные черты азотного обмена. Подтверждается значение аммиака, как исходного и конечного продуктов азотного обмена в растении. Окончательно опровергнут извечный противник Дмитрия Николаевича — некогда научный вельможа, глава мировой физиологии растений Пфеффер. Правда, первый удар был нанесен Пфефферу еще молодым Прянишниковым. Тогда Пфеффер позволял себе высокомерно заявлять, что мнение Прянишникова о сходстве между аспарагином и мочевиной «во всяком случае ошибочно». Прошли годы, нокаутирующий удар авторитету Пфеффера нанесен в блестящем стиле, и Дмитрий Николаевич с трибуны Академии наук произносит: «rira bien, qui rira le dernier».
Прянишников — биограф азота. Прочитайте его превосходный очерк «Представления о круговороте азота до Лавуазье и после него», напечатанный в журнале «Природа» за 1944 г. Здесь вы найдете даже объяснение происхождения слова «азот» — иное, чем это обычно принято. Дмитрий Николаевич пишет: «Оно искусственно построено так: «альфа» — первая буква всех тогдашних алфавитов, на которых писались научные произведения, — греческого, латинского и еврейского. «Зет» — последняя буква латинского алфавита, «омега» — греческого и «тов» — последняя буква еврейского алфавита. Это кабаллистически звучало у алхимиков как вариант на мотив из апокалипсиса: «аз есмь альфа и омега, начало и конец».
Таким образом, если аммиак — альфа и омега в азотном обмене у растения, то азот — альфа и омега всего живущего. Это ведь вполне правдоподобно, потому что азот занимает по объему около 80% земной атмосферы, он же является основой белковой молекулы, он же определяет большие урожаи возделываемых растений.
Можно смело сказать: проблема азота в земледелии СССР неразрывно связана с именем Дмитрия Николаевича. Азот промышленный — селитра, аммоний и др., — азот биологический — клевер, люпин, навоз, торф и пр. — составили основу народнохозяйственной деятельности Прянишникова. Правда, не только азот, но и фосфор, и калий, и другие зольные элементы, которыми Дмитрий Николаевич и его школа много занимались. Но «атомной энергией» снабжал Дмитрия Николаевича в течение всей его научной и общественной жизни азот.
Урожай растительных продуктов — извечная крестьянская (и государственная) тема — становится генеральной темой и агрономических исканий Дмитрия Николаевича. В 1925 г. в статье «Роль химии в современном земледелии» он писал: «Без поднятия урожаев мы обойтись не можем. Прогресс в сельскохозяйственной продукции на Западе был обязан, главным образом, химификации земледелия; последней содействовало крупное развитие химической промышленности, которая стала способной производить громадные количества минеральных удобрений по ценам, выгодным для земледельцев». Так сочетались агрохимик и агроном. Великие идеи Тимирязева нашли новое и более полное оформление в многочисленных выступлениях и работах Прянишникова.
Среди наших ученых в области сельского хозяйства я не знаю человека, кроме К. А. Тимирязева, который бы в такой полноте соединял воедино химию растений, агрохимию, физиологию растений, растениеводство, земледелие и экономику, как Прянишников. Природа одарила его способностью не только воспринять школу своих непосредственных учителей — Марковникова и Густавсона (по химии), Тимирязева (по физиологии), Стебута (по растениеводству), Фортунатова (по экономике), — а также своих косвенных учителей — Докучаева, Костычева, — но и соединить их идеи в капитальный фонд, которым он пользовался в течение всей своей деятельности и который значительно сам приумножил своими экспериментами. Поэтому Прянишников так отличается от многих недюженных ученых в области агрономии, которые хорошо знают агротехнику, но не умеют приложить к ней физиологию растений, знают химию и микробиологию почв, но не умеют соподчинить их с химией и физиологией растений и т. д., откуда и проистекают односторонние опыты по синтезу урожая.
В эрудиции Прянишникова значительную роль сыграли его постоянные поездки и путешествия. Еще совсем недавно, в возрасте, близком к 80-м годам, он побывал в Узбекистане, Казахстане, Азербайджане и не просто побывал, а изучил местное сельское хозяйство, делал доклады, вносил продуманные проекты по реорганизации севооборотов, по введению новых культур из азотособирателей и т. д.
В Западную Европу он ездил 25 раз (за 50 лет) и тщательно изучил сельское хозяйство и туковую промышленность Германии, Дании, Голландии, Италии, Швейцарии, Франции. При этом он неизменно проявлял умение быстро постигать основу крестьянского и вообще земельного хозяйства, его экономику, подмечать у него типичные черты, связывать все это с особенностями почвы и воздействием на нее человека. Дмитрий Николаевич никогда не был просто туристом. Он всегда был пытливым ученым, быстро ставящим диагноз, воспринимающим на ходу сельскохозяйственную действительность. Он быстро подметил в Дании, что минеральные удобрения (мергель, известь, селитра) являются там начальной стадией мелиорации бросовых земель (например - знаменитых вересковых пустошей), что на этой первой операции зиждется неплохой урожай хлеба и клевера и что затем уже на этой основе добывается навоз, который обеспечивает высокий урожай. В России же в то время было наоборот: искали всюду навоз,- покупали его, а минеральные удобрения считали роскошью, и только советская власть ввела широкое производство и применение минеральных удобрений.
В Дании Дмитрий Николаевич открыл маленькую глухую опытную станцию в Аскове, где нашел правильно поставленный опыт сравнения эффекта действия минеральных удобрений и навоза на урожаи.
Где бы он ни был за границей, с каким бы сельскохозяйственным опытным учреждением или просто крестьянским хозяйством он ни знакомился, Дмитрий Николаевич сейчас же репродуцировал свои впечатления в графиках, в цифрах: сколько приходится земли на жителя, продуктов на едока, урожая на гектар, каковы продажная цена за пуд, хлебная пошлина, отлив рабочих рук в город и, конечно, что дешевле — цены на удобрения или цены на хлеб. Эти расчеты всегда очень обстоятельные и критические.
В Голландии Дмитрия Николаевича сильно заинтересовало отвоевание земельных площадей у моря и постепенное освоение их трудолюбивыми крестьянами. Казалось бы, что путного можно ожидать от морского дна? Но Дмитрию Николаевичу сразу стал ясным разумный, хотя и чисто эмпирический, план приморских земледельцев: они идут в море именно за плодородием, которое дают азот погребенных торфяников, фосфор и калий морского дна; они опресняют эти почвы, добиваются растворения кальция, отложенного в раковинах, и т. д.
Но внимание Дмитрия Николаевича привлекает в Голландии не только земледелие. Для него не менее интересно и то, что молочный скот здесь весь сезон — с мая до октября — проводит в поле, под открытым небом, что доение коров совершается в поле, для чего жители сами ходят туда, а не приводят скот домой. Он с любознательностью русского человека отмечает, что знает немало слов по-голландски, например «шляпа», «шкап», «брюки» и др., очевидно, в русский язык они вошли при Петре I. В Германии Дмитрий Николаевич бывал неоднократно. После первой мировой войны, в догитлеровской Германии он пользовался огромным авторитетом. Его капитальные руководства — «Учение об удобрении» и «Частное земледелие» — были переведены на немецкий язык. Он давно понял также, что уровень производства азотных удобрений определяет военный потенциал страны.
Движимый патриотическим чувством, Дмитрий Николаевич пишет статью «Нужды сельского хозяйства и задачи военной обороны». Собственно еще раньше, в 1924 г., когда в СССР приступили к производству суперфосфата, он писал, что производство этого удобрения есть в то же время и производство серной кислоты, а последняя крайне необходима для обороны страны.
В Германии подметил он, что, несмотря на большое развитие азотной промышленности, Германия не смогла достигнуть довоенных урожаев. Причины Дмитрий Николаевич определил сразу: фосфатный голод.
В Италии он интересовался растениеводством, на осушенных Понтийских болотах, и методами изготовления писчей бумаги из соломы, и табачной опытной станцией, и, в особенности опытами с искусственной сушкой нарезанной ломтиками сахарной свеклы, так как сушеную свеклу легко хранить.
Впоследствии он предложил этот метод нашим среднеазиатским республикам, где распространяется культура сахарной свеклы и где благодаря сухому (знойному и ровному) климату сушку корнеплодов в отличии от Италии легко производить на солнце, без затраты топлива. Это позволит удлинить сезон работы сахарных заводов.
Дмитрий Николаевич по самому своему существу не способен ограничиваться констатацией фактов. Ознакомившись с интенсивным огородничеством на склонах Везувия, он тут же установил, что вулканический пепел обеспечивает растения калием и фосфором, а азот они получают из отбросов и от культуры люпина, который произрастает здесь также и в диком виде. Во Франции он столь же быстро определил причину обнаруженного им застоя в урожаях хлебов: Франция развивает виноградарство, садоводство и овощеводство, а не зерновое хозяйство.
Сопоставляя тогда наши урожаи с западно-европейскими, Дмитрий Николаевич не боялся грустного признания, что мы отстали в применении минеральных удобрений от многих стран. Он публикует это честное признание с целью привлечь наше внимание к химизации, или, по его первоначальному выражению, химификации земледелия. Он неуклонно бьет в набат: высокие урожаи требуют для себя высоких норм минеральных удобрений. Голландия в те годы применяла минеральных удобрений в несколько сот раз больше на 1 га, нежели Россия. Много горьких лет пережил Дмитрий Николаевич, наблюдая своеобразную модную агитацию о ненужности минеральных удобрений, о том, что почва сама возвращает себе плодородие за счет биологических и агротехнических циклов, на ней применяемых. В сущности, некоторое время он был одиноким гигантом-агрономом, оставаясь патриотом отечественных урожаев в их перспективе, которая была ему ясна.
Свою страну Дмитрий Николаевич знает отлично. В Сибири он вырос, в Европейской части объездил, и не раз, многие районы, в Заволжье, Средней Азии, Закавказье, в Крыму бывал неоднократно. Читая много лет в Петровско-Разумовской академии курс частного земледелия, Дмитрий Николаевич считал своим долгом ездить по стране, знакомиться с крестьянским хозяйством, с опытными станциями и полями. Первые маршруты его по Средней Азии и Закавказье были совершены главным образом на лошадях,
как железные дороги там были еще редкими. Позднее, в одном только 1932 г., т. е. 13 лет назад, уже в возрасте 67 лет, Дмитрий Николаевич проделал железнодорожное путешествие по маршруту протяженностью 27 000 км: Сицилия — Москва, Кольский полуостров — Москва, Свердловск, Новосибирск — Москва и Таджикистан — Москва.
Дмитрий Николаевич отдал силы борьбе за повышение урожаев всех полевых культур и придание устойчивости этим урожаям. Поездки в Западную Европу были лишь средством доказывать эффективность удобрений. Лейтмотив агрономической деятельности Дмитрия Николаевича — «химификация» отечественного земледелия и культура азотособирателей. Прежде всего — клевер, животноводство и навоз, затем минеральное удобрения, азот аммиачный и нитратный.
Именно Прянишников приложил руку к районированию азота, если можно так выразиться, в нашей стране. Азотные удобрения пошли на хлопководство в Средней Азии, где почвы хлопковых районов бедны азотом, где нет животноводства, а следовательно, и навоза, где хлопок-сырец с лихвой окупит азотные удобрения. Именно здесь и создается азотная промышленность.
В черноземной полосе на паровых полях азота и так много. Азот необходим нечерноземной полосе СССР, но наша азотная промышленность еще не может снабжать эту огромную территорию удобрениями. И вот Прянишников доказывает необходимость использования торфа для удобрений и необходимость массового развития в нечернозёмной полосе посевов клевера и многолетнего люпина для обеспечения почв биологическим азотом. Дмитрий Николаевич вычисляет, какое количество гектаров клевера может заменить одни азотный завод.
В Средней Азии в 1942 г. Дмитрий Николаевич повел борьбу с монокультурой хлопчатника, борьбу за навозное удобрение. Навоз — это отход животноводства, но животноводство требует подстилки для скота в виде соломы, следовательно, необходимы посевы зерновых, и Дмитрий Николаевич предлагает ввести в хлопковый севооборот не только бобовые, но и злаки, и сахарную свеклу, доказывая, что при этом валовой сбир хлопка за ротацию севооборота будет не меньшим, чем при монокультуре хлопчатника, добавочными же продуктами окажутся хлеб, сахар.
Дмитрий Николаевич не раз устремлял свое внимание на экспериментальные исследования по фосфору и калию. Фосфорную проблему он изучал также с большим успехом. Он доказал возможность применения в сельском хозяйстве молотых фосфоритов, показал, что применение фосфатов особенно продуктивно отражается на азотособирателях (клевер и люцерна), высказал и обосновал мысль, что Средняя Азия, остро нуждаясь в фосфоре, должна ввозить такое полноценное удобрение, как фосфорнокислый аммоний, ибо остальные фосфаты содержат балластные части.
В свете последних физиологических исследований Парнаса и Энгельгардта, доказавших огромное значение фосфорной кислоты для энергетика живых организмов, работы Прянишникова над фосфорной проблемой в сельском хозяйстве приобретают еще большее значение.
Дмитрий Николаевич — глубокий патриот своей Родины. В дни Великой Отечественной войны он много работал для реорганизации сельского хозяйства в Средней Азии. Не ограничиваясь этим, он в годы войны сделал в Самарканде и Москве несколько докладов на тему из история тысячелетней борьбы славян с немецкой агрессией, обнаружив большие познания в этом вопросе. Еще в 1927 г., совершая поездку по Германии, Дмитрий Николаевич обратил внимание на славянский говор и характерные костюмы лужицких сербов в Саксонии, где Лейпциг до сих пор называется Липецком, Дрезден — Дрожанами, Цоссен происходит от видоизмененного слова «сосны», город Любенау — это Лубны. Дмитрий Николаевич с сочувственной грустью пишет в своих неопубликованных воспоминаниях: «Но замолкает славянская речь в немецком окружении и напоминает она если не потонувший, то утопающий колокол».
Посетив Далмацию и Истрию, он убедился, что это — исконные славянские земли. Там всюду славянские названия — «Stara ulica» (т. е. «старая улица»), «uska ulica», «ulica Sv. Jakova» и т. п. Мальчишки на улицах приветствуют: «Добрый день, господине». Дмитрий Николаевич называет эти области «итальянской занозой в теле Югославии».
Путешествуя, он остро подмечает смешное. «Итальянцы любят превосходные степени и не только лучший поезд называют «direttissimo», но самый распространенный иллюстрированный журнал называется «giornalissimo»; на каждом шагу слышишь «benissimo», а на спичечных коробках написано «italienissimo».
Дмитрий Николаевич тщательно ознакомился с развалинами Помпеи, где царствовал, по его выражению, «фаллический культ», осмотрел Пантеон, колонну Траяна, знаменитые катакомбы, в Риме слушал «Травиату», впервые после студенческих лет, вновь переживая «смеющиеся сны молодости», но признаваясь при этом, что «розы былого уже побледнели». В Италии он счел своим долгом посетить Горького.
В Италию Дмитрия Николаевича тянуло постоянно: природа, тепло. Ему хотелось поехать туда «без всяких конгрессов, выставок — просто поездить и понаблюдать жизнь». «Но мне всегда было некогда».
За границей Дмитрий Николаевич говорит на двух языках — французском и немецком. Но, говоря в Италии по-французски, он понимал то, что говорилось по-итальянски. Дмитрий Николаевич описывает жадное любопытство неаполитанцев к происходящему в СССР. Его опрашивают о том, как живут советские граждане, и он сообщает: «Мы все живем скромнее, чем ваши зажиточные классы, но у нас нет безработных». «А у нас много безработных и самой горькой нищеты», — отвечает ему итальянец.
В Париже в 1923 г. Дмщрий Николаевич наблюдает и потом описывает, как по случаю 14 июля (день взятия Бастилии) по вечерам весь Париж три дня танцует, причем можно наблюдать разнообразные пары — «негр с блондинкой, а кто и с чемоданом», как всюду весело и... как стала бедна Франция после войны, как профессор Андрэ сам подметает пол в лаборатории и т. п.
В 1936 г. на сессии Международного института земледелия в Риме, когда заграничная печать сочиняла клеветнические нелепости об СССР, Дмитрий Николаевич рассказывал членам конгресса, в кулуарах и на банкетах, о достижениях колхозов, об урало-кузбасской проблеме, о Караганде, Балхашстрое, хибинских апатитах и Соликамских залежах калийной соли, о Вахшстрое, о канале Москва—Волга, о полете Чкалова и многое другое. Ту правду об СССР, которую тогда нельзя было сообщить в печати или с трибуны конгресса, Дмитрий Николаевич при каждом удобном случае говорил при отдельных встречах с членами конгресса из разных стран. Для этого он посещал банкеты, надевая фрак, как того требовал этикет (1).
Дмитрий Николаевич отличается исключительной общительностью, как и его учитель K. А. Тимирязев. Он не избегает людей, как это делают некоторые ученые, для которых душевный покой важнее всего. Напротив, быть в коллективе, среди ученых, среди практических
----------------------------
1. Дмитрий Николаевич в период работы сессии случайно оказался в Ряме и ее заседания посещал как член Научно-технического совета Международного института земледелия, а не как делегат.
-----------------------------
работников, агрономов, студентов — его органическая потребность. Огромное число ученых в СССР, во всей Западной Европе, крупных, средних и малых, лично видели, знают и почитают Дмитрия Николаевича. Столь же большое число многообразных деловых комиссий, высших школ, исследовательских институтов, опытных станций, лабораторий, семенных хозяйств, заводов по переработке растительного сырья и выработке удобрений видели у себя Дмитрия Николаевича. Он любит съезды, конгрессы, научные общества, дискуссии. Его привлекают не те арены, где «поются серенады», а те, где раздается «стук мечей».
В дискуссиях Дмитрий Николаевич в первых рядах сражающихся, а в созерцании природы и человеческого быта он романтичен. У него хорошие русские черты: сила, мудрость, большие масштабы, привязанность к народу, стремление трудиться для народа, добродушие, юмор, жизненная кряжистость, любовь к семье, простота домашнего уклада (вплоть до уютной мелодии самовара!).
Близость к народу сказалась во множестве написанных им популярных статей, в длительной работе молодого Прянишникова по Комитету грамотности, для журнала «Детский отдых» и пр. Подлинный классик в науке, он никогда не отказывается написать статью для «Комсомольской Правды», для студенческой многотиражки, для колхозных пособий и пр. В 80-летнем возрасте он пишет капитальную монографию, делает много научных докладов и сражается со своими идейными противниками.
Не будучи ни химиком, ни агрохимиком, ни агрономом, я не мог написать трактат о научной деятельности Дмитрия Николаевича. Но мне захотелось, немного приоткрыв завесу, показать облик замечательного русского человека.
По утрам я часто вижу 80-летнего академика, идущего из своей скромной, затаенной в зелени усадьбы к Петровско-Разумовскому. Полстолетия идет он этим путем. 80-летняя сельскохозяйственная академия — его ровесница, она же его «alma mater», она же ныне живет славой его научных деяний.
По асфальтовой дорожке тихо шествует он мимо своего заслуженного вегетационного дома в лабораторию, носящую его имя — имя академика Д. Н. Прянишникова. Этот стеклянный дом, когда-то открытый на три стороны, теперь окружен зданиями и липовым парком. Исполинские липы росли вместе с Дмитрием Николаевичем, многие из них также его ровесницы.
Вегетационный дом Прянишникова — это крупная мировая точка. Отсюда вышли Буткевич, Шулов, Смирнов, Шмук, Якушкин, Бобко, Тюлин, Чириков, Дикусар, Недокучаев и многие другие.
Ряды тележек и сосудов. Много молодежи. Докторанты и аспиранты. Доценты кафедры и научные сотрудники Всесоюзного института удобрений. Ближайшие помощники Дмитрия Николаевича Прянишникова — Голубев, Владимиров, Гулякин, Шестаков, Клечковский, Петербургский и другие.
Возле дома — вход в лабораторию. Кабинет Дмитрия Николаевича. Окно открыто. Скромная и мудрая простота убранства. Два стола и книги. Почему-то вспоминается Антон Павлович Чехов в ялтинском кабинете. Их роднит серьезное спокойное лицо, внимательные и требовательные к собеседнику глаза, мягкий юмор, та же любовь к свежему воздуху и ненависть к табаку. Этих двух мужей роднит и душевная чистота, классицизм, а главное — русский дух, любовь к своей стране и к своему народу.
В этом кабинете капля за каплей, минута за минутой, годы за годами складывалась большая творческая деятельность...
Широко отмечены заслуги Дмитрия Николаевича перед наукой, перед Родиной. Герой Социалистического Труда, лауреат Сталинской премии, награжденный двумя орденами Ленина, орденом Отечественной войны I степени и тремя орденами Трудового Красного Знамени, мировой авторитет в своей области — маститый деятель отечественной науки академик Д. Н. Прянишников окружен бережной заботой великой партии большевиков, нашего славного Правительства.
Советский народ чтит его деяния и воздает за них глубокой признательностью, единодушными пожеланиями здоровья и долгих лет дальнейшей жизни своему замечательному ученому.
Действительный член ВАСХНИЛ профессор П. М. ЖУКОВСКИЙ
