Герман Титов "Авиация и космос" Военное издательство министерства обороны СССР, Москва, 1963 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
КОЛЫБЕЛЬ РЕВОЛЮЦИИ
Это и есть Невский?— такой вопрос задаю в первые же минуты своего пребывания в Ленинграде.
Едва поезд остановился у перрона, мои друзья — летчики шумной гурьбой высыпали из вагона и, сунув свои полегчавшие за дорогу чемоданы в камеру хранения, поспешили на привокзальную площадь.
Ленинград!
Вот ты какой, город-герой! Здравствуй, Ленинград! Прими поклон от простого алтайского паренька, приехавшего охранять твое небо.
Нет, всем вместе ходить по незнакомому и в то же время родному городу вроде как-то несподручно. Мы условились, что будем знакомиться с этим городом в одиночку. Так интереснее. А потом, ровно через три часа, сойдемся опять на Московском вокзале и уже тогда всей группой поедем в штаб представляться командованию.
Сделал несколько поворотов, пересек площадь, сквер и вышел на широкую магистраль. Невский? Надо уточнить, и я обращаюсь к первому встречному:
— Это и есть Невский?
Пожилой человек, которому был задан этот вопрос, недоуменно посмотрел на меня, потом дружелюбно спросил:
— А вы, товарищ летчик, в Ленинграде впервые? Молча киваю головой. Незнакомец сразу оживился,
улыбка заиграла на его морщинистом, гладко выбритом лице.
— Тогда другое дело, молодой человек. Да, это Невский проспект, тот самый, которым восторгались Пушкин и Гоголь и на который пятнадцать лет назад столько сброшено фашистских бомб и снарядов, что и вспомнить трудно. Невский, Невский, товарищ летчик.
Наверное, в те минуты у меня был смешной вид. Я смотрел на дома, на прохожих, на мчавшиеся по проспекту машины удивленно и восторженно. Хотел уже поблагодарить моего собеседника за любезность и пуститься в путешествие по Невскому, но словоохотливый гражданин опередил меня, спросив:
— У вас, ручаюсь, будут еще вопросы. И много. Верно?
— Пожалуй, да.
— И не пожалуй, а наверняка. Что же мы придумаем?— Незнакомец на мгновение замолчал, причем лицо его выразило озабоченность, и неожиданно предложил: — Знаете что? Я сейчас занесу это хозяйство к себе, — он показал на сумку с продуктами, которую держал в руках, — а через пару минут вернусь к вам. Думаю, что отвечу на все ваши вопросы, молодой человек. Согласны?
Вновь молчаливо киваю головой, и пожилой ленинградец скрывается в парадном подъезде углового дома.
Невский проспект! Вглядываюсь в лица проходящих мимо людей. Они мне кажутся близкими и родными. Небольшое облако, будто ватный шарик, уплыло за крыши домов, и солнце щедро осветило улицу, тополя, вытянувшиеся в линию по краям тротуаров. На кронах тополей повисли капли только что прошедшего дождя, и солнце отражается в них сотнями искорок.
— Вот и мы, — раздался знакомый голос. — Теперь — к вашим услугам. Сколько времени в вашем распоряжении, если это не военная тайна?
— На этот раз три часа.
— Для начала неплохо. «На этот раз»! Значит, вы надеетесь основательно изучить наш город. Это уже совсем неплохо.
— Надеюсь... но, простите, кому я обязан любезностью?..
— Почему любезностью? Это мой долг, — ответил незнакомец и тут же отрекомендовался: — Зовут меня, молодой человек, Сергеем Петровичем. Я коренной ленинградец, работал всю жизнь в книжном магазине, а теверь — пенсионер. Но хватит обо мне. Начнем знакомство с Ленинградом.
— Ленинград, Сергей Петрович, неотделим от ленинградцев.
— Правы, не спорю. И все же сначала речь о Ленинграде. Мы пойдем с вами не спеша по Невскому, и я вам постараюсь кое-что рассказать и показать.
Мы двинулись в путь. Сергей Петрович оказался, как говорят, настоящей ходячей энциклопедией. О чем только не поведал он в этой своеобразной экскурсии!
— Вы думаете, что экскурсия по городу — это знакомство с бульварами, памятниками, дворцами? Нет, молодой человек. Это знакомство с титаническим трудом людей, их упорством, несгибаемой волей и многими жертвами, которые нужны были для созидания того, что вы видите. Всего два с половиной века назад здесь, под нашими ногами, где мы идем сейчас, была непролазная топь, каждую весну затопляемая разливами рек.
Так или примерно так начал свою импровизированную экскурсию по городу мой новый знакомый. Кое-что я уже знал о Ленинграде и раньше. Ведь изучал я историю моей страны и историю Коммунистической партии в школе, авиаучилише, знал о роли этого города в истории России, в революционном движении, в общей борьбе нашей партии и народа за коммунизм. Но одно дело книжные сведения и совсем другое — живое знакомство с городом, с его историей, простая задушевная беседа с человеком, влюбленным в Ленинград и хорошо его знающим.
Много интересного открыл мне в эти часы Сергей Петрович. Он рассказал о том, как по приказу Петра I сюда, в устье Невы, были собраны тысячи людей, чтобы прорубить «окно в Европу». Со сказочной быстротой покоряют они болотные топи, обживают Березовый и Васильевский острова, потом шагают на левобережье Невы, где строят жилые дома, закладывают судоверфи, гавани. Не проходит и десяти лет, как Петербург становится столицей России. С каждым годом ширятся его кварталы, благоустраиваются улицы, а в гаванях, у причалов, появляются флаги на мачтах кораблей, прибывающих из заморских стран.
Проходят годы, и над молодым городом уже вьются дымные шлейфы из труб металлических, судостроительных заводов, кожевенных, текстильных и других фабрик. Торговый центр России становится мощным промышленным городом.
— Заметьте, молодой человек, что первая в России железная дорога была открыта именно в Петербурге в 1837 году. Она соединила Петербург с Павловском. Кстати, это событие было в год трагической гибели нашего великого Пушкина. Нашего Пушкина! Да, а как вас зовут?— неожиданно спросил меня Сергей Петрович.
— Извините, что раньше не отрекомендовался. Мое имя Герман.
Невский проспект открывал мне все новые и новые тайны города. Почти о каждом доме-особняке у Сергея Петровича была куча сведений и больше всего о писателях, поэтах, журналистах.
Особенно нравилось ему рассказывать о Пушкине. Тут наши вкусы сошлись, и я слушал его с большим удовольствием.
— Вот в этом доме частенько бывали, — указывая на особняк с красивым фасадом, говорил мне Сергей Петрович, — Фонвизин, Державин, Сумароков. Немного подальше, вон в том доме, — Сергей Петрович, прищурясь, указывал мне рукой на дом, что стоял на углу следующего квартала, — встречались Карамзин и Жуковский. Пройдем немного дальше, и я вам покажу, где на Невском любил стоять и смотреть на толпу Гоголь, еще безвестный, никем не признанный, где гулял сам Пушкин, где сиживал в задумчивости великий Лермонтов. Я покажу вам места, милые сердцу Крылова и Гончарова, Тургенева и Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Горького...
С каждой минутой мой собеседник все более оживлялся. Видно было, что он страстно влюблен в свой город, в его историю. Его воодушевление передалось и мне, и мы, забыв обо всем на свете, не спеша брели по проспекту, часто останавливаясь, чтобы рассмотреть какой-либо дом, походить вокруг памятника, прочесть надпись на мемориальной доске.
Вдали показалась острая игла шпиля Адмиралтейства. Хотел спросить об этом Сергея Петровича, но он замахал руками:
— Нет, мы не сюда держим путь. Это у нас беседа на ходу. Мы направляемся туда, откуда надо начинать знакомство с Ленинградом. Только туда, и никуда больше.
Вскоре мы пришли «туда». Конечно, это была Дворцовая площадь.
Мне приходилось видеть снимки Дворцовой площади, видеть ее на экранах кинотеатров, читать о ней в книгах. И все-таки строгая красота площади поразила меня... Получилось так, будто я увидел ее впервые, окаймленную дворцами, с виднеющимся вдали куполом Исаакиевского собора.
Невольно в памяти встала картина революционных боев в октябре 1917 года, штурма восставшими рабочими, матросами и солдатами Зимнего Дворца — последнего оплота контрреволюции. В дыму и пламени, под гром пушек «Авроры» лезли они на решетчатые ворота Зимнего, мчались по лестницам дворца, стреляя на ходу, падая и умирая, неудержимые в своем стремлении победить. Здесь в жаркой битве с врагами победила партия коммунистов, ведомая гением революции Владимиром Ильичам Лениным. На этой площади революционные рабочие и солдаты пролили свою кровь на ее камни. Священные камни!
Мы вышли к Неве, и я увидел стоящий у гранитного причала легендарный крейсер «Аврора». Ветеран революции гордо возвышался над Невой, недвижно застыв на волнах, словно отдыхая после великого деяния.
А город все больше раскрывает свою строгую красоту. Мы проходим по набережной и останавливаемся на площади Декабристов. Сенат. Вид на одно из чудес мировой архитектуры — Исаакиевский собор.
Величественный и грозный Медный всадник на вздыбленном коне. Устремив взор далеко вперед, будто видя великое будущее России, мчится Петр.
Первая встреча с городом Ленина... Какое глубокое впечатление оставила она в моей памяти! Словно одна чудесная минута прошли эти часы нашей прогулки. Мы вернулись с Сергеем Петровичем к его дому, возле парадного распрощались.
— Заходите, буду очень рад, — сказал мне на прощание Сергей Петрович. — Мы еще побродим с вами по городу...
Вот и неодинок я в новом, незнакомом мне городе, вот и встретился на пути еще один хороший человек.
Чуть не опоздал на условленное место встречи с моими друзьями. По их оживленным, веселым лицам заключил,
что все остались довольны виденным в городе, первым с ним знакомством.
Всей группой явились в штаб. Там нас приняли, а через некоторое время сообщили, куда и как надо ехать, чтобы попасть в полк, к новому месту службы. Но прежде чем начать разговор о полковой учебе и жизни, мне хочется продолжить рассказ о моем знакомстве с Ленинградом. Ведь оно так сильно повлияло на меня, буквально обогатило.
Ленинградом мы восхищались все более и более по мере знакомства с ним. А это знакомство было довольно тесным и глубоким. Надо ли говорить, что все свои выходные дни мы проводили в городе. А в дни полетов, когда наши «миги» поднимались на большую высоту, Ленинград нам виделся сквозь разрывы облаков, окутанный далекой дымкой.
Наступал выходной день, и мы по двое, по трое ехали в город, чтобы побывать в Эрмитаже или в Публичной библиотеке, сходить в Театр оперы и балета или прокатиться в Петергоф.
Петропавловская крепость — родоначальница города. Здесь, на Заячьем острове, близ правого берега Невы, были заложены по чертежам Петра I в мае 1703 года земляные стены и бастионы. День закладки Петрокрепости — день рождения города на Неве.
Как не побывать в этих местах?! В один из воскресных дней мы присоединяемся к группе экскурсантов и входим в Петровские ворота крепости.
...Мрачная слава бастионов Петрокрепости. Воздвигнутая для защиты города от нападения врагов, после создания Кронштадта Петрокрепость была превращена в тюрьму для особо опасных политических заключенных. Здесь в каменных мешках — казематах томились А. Н. Радищев, декабристы, петрашевцы, Н. Г. Чернышевский, А. И. Ульянов, Н. Э. Бауман, А. М. Горький. Рассказ о каждом из этих политзаключенных — это целая эпопея мужества, гимн отваге и геройству тех, кто восстал против гнета прогнившего строя, кто борьбе за светлое счастье трудового человека, за его свободу отдавал всего себя.
Гулко отдаются шаги под каменными, куполообразными сводами в коридорах бастионов. По сторонам — железные двери, за которыми узкие каменные мешки для узников. В этих казематах, в заточении, они не только не пали духом, а продолжали создавать свои бессмертные творения, веря в победу разума и справедливости.
Вот один из застенков — камера, в которой сидел борец за счастье народа Николай Иванович Кибальчич. Приговоренный к смертной казни в 1881 году, он думал о будущем человечества, о его свершениях. Кажется невероятным, но это факт, что за несколько дней до казни он предложил смелый проект летательного аппарата, прообраз будущей ракеты.
— На этой стене, — говорил экскурсовод, — после казни Кибальчича был обнаружен чертеж — схема пороховой ракеты. До последней минуты своей жизни этот человек думал о своем проекте, о полетах человека к звездам.
- Вот это человечище! — произнес стоявший рядом со мной экскурсант в форме железнодорожника.
История сохранила нам довольно скупые сведения о Кибальчиче. Еще студентом он посвятил себя революционной деятельности. Не его вина, что не смог он выбрать верный путь борьбы и встал на путь террора. Приговоренный к смерти, он разрабатывает проект порохового снаряда для полетов в воздушное пространство. Царские сатрапы ничего не могли лучше придумать, как запечатать листы с этим проектом в конверт и передать в архив. Лишь после Октября этот конверт, пролежавший 36 лет нераспечатанным, стал известен человечеству.
В объяснительной записке к проекту Кибальчич писал: «Находясь в заключении, за несколько дней до своей смерти, я пишу этот проект. Я верю в осуществимость моей идеи, и эта вера поддерживает меня в моем ужасном положении. Если же моя идея после тщательного обсуждения учеными специалистами будет признана исполнимой, то я буду счастлив тем, что окажу громадную услугу родине и человечеству. Я спокойно тогда встречу смерть, зная, что моя идея не погибнет вместе со мной, а будет существовать среди человечества, для которого я готов был пожертвовать своей жизнью...»
Да, это был великий духом человек. Имя его не забыто.
Опережая события, напомню, что после возвращения Ю. А. Гагарина на Землю из космического полета на митинге в Москве Никита Сергеевич Хрущев сказал: «...мы не можем не вспомнить имени русского ученого-революционера Кибальчича, мечтавшего о полетах в космос, которого казнило царское правительство».
Полные дум о героизме лучших людей нашей Родины, не жалевших жизни своей ради счастья народа, вышли мы из Петрокрепости. Широкая и полноводная Нева по-прежнему катила свои воды в залив, а на противоположном берегу как символ торжества нашего великого дела высился над волнами гордый крейсер, поставленный на вечную стоянку.
Миллионы таких же, как я, юношей и девушек связали свою судьбу с молодежной организацией, носящей имя великого вождя революции В. И. Ленина. Все, что связано с именем Владимира Ильича, для меня святая святых. Вот почему я всегда стремлюсь расширить мои познания о Ленине, о его жизни и борьбе, с особым интересом знакомлюсь с ленинскими местами.
Хоть и кратким было наше пребывание в Москве, но мне все же удалось сходить на Красную площадь, спуститься по мраморным ступеням Мавзолея, чтобы взглянуть на дорогие, знакомые с детства черты вождя всех народов — великого Ленина. Неизгладимое впечатление оставил музей В. И. Ленина. Очень хотелось съездить в Горки Ленинские, но, увы, времени уже не оставалось.
Это было в Москве. Теперь я в Ленинграде, городе, носящем имя великого вождя.
Кто-то из друзей в пятницу меня спросил:
— Куда завтра после полетов лыжи навострим?
— Поеду в город.
— Город велик. Надо точнее отвечать.
— Точнее? Хорошо: Ленин.
Не знаю, с чего начать свое путешествие по ленинским местам Ленинграда. Их так много. С кем посоветоваться?
Может, проехать опять к Московскому вокзалу, выйти на Невский и позвонить у знакомого парадного? Ведь Сергей Петрович обещал продолжить наше знакомство.
Впрочем, нет. Не обижайтесь, дорогой мой Сергей Петрович, человек истинно по-ленинградски открытой души, не обижайтесь, что я не воспользовался вашим предложением. Уверен, вы опять встретите, может быть, такого же, как я, лейтенанта, приехавшего впервые в Ленинград, а может, рабочего из Сибири, колхозника с Днепра или инженера из Чехословакии, которым ваша любезная готовность познакомить новичка со своим городом будет очень и очень нужна. А я уже получил «провозные» по городу, и теперь пора «летать» самому, без инструктора.
Да, пора самому. Но куда держать курс? Ведь в Ленинграде мест, связанных с жизнью и деятельностью В. И. Ленина, очень много. Это город, в котором Ленин прожил немало лет. Он приехал сюда совсем молодым и сразу же окунулся с головой в революционную работу, в борьбу за создание из отдельных, раздробленных кружков настоящей, хорошо организованной марксистской партии. Он выпестовал ее в жестокой борьбе с царизмом, а также с теми, кто пытался подменить революционную работу модной фразой. Мне кажется, что в Ленинграде каждая улица, каждый дом — немой свидетель ленинских деяний.
Решил — начну знакомство с ленинскими местами с Финляндского вокзала и вошедшего в историю броневика.
Вот он, знаменитый Финляндский вокзал. Здесь сошел с поезда в апреле 1917 года В. И. Ленин, чтобы осветить путь борьбы трудящихся за победу социалистической революции. Где-то в здании вокзала его ждала делегация меньшевиков. Махнув на них рукой, Владимир Ильич вышел на площадь к тем, кто действительно творил революцию — сотни рабочих, солдат, матросов стояли здесь, приветствуя приезд вождя.
Привокзальная площадь. Она шумлива, многолюдна, говорлива. Наверное, вот этим путем, из этой двери, вышел Ленин и, сопровождаемый соратниками по партии, направился к броневику.
На площади — броневик. Скульптор высек из камня только часть его, но самую главную — боевую башню. Представляю, как Ильич, любовно поддерживаемый крепкими, рабочими руками, поднялся на холодную сталь броневика, как окинул взором людское море, встретился взглядом с тысячами глаз, направленных на него с любовью и ожиданием.
Притихла площадь, смолк тысячеголосый говор, когда раздался голос Владимира Ильича. Ясно и четко обрисовал он положение России, свергнувшей царскую власть и искавшей пути к продолжению революции, рассказал о перспективах борьбы трудящихся. И вот взметнулась ленинская рука в своем неповторимом устремлении вперед, и над площадью прокатился ленинский лозунг:
— Да здравствует социалистическая революция!
Это было ново, по-ленински дерзко, смело и единственно правильно. Революционный Питер, вся страна восприняла этот лозунг как программу, и партия стала готовить народ к социалистической революции.
— Скажите, пожалуйста, как проехать к Смольному? — обращаюсь к гражданину, стоявшему рядом со мной возле памятника.
— В Смольный? — переспрашивает он. — Вот и я бы хотел туда попасть.
— Вы тоже? — задаю вопрос, которого можно было бы и не задавать.
— Да, тоже. Проездом. Два дня в моем распоряжении. А в Смольный надо попасть. Пойдемте к троллейбусной остановке, там разберемся.
Смольный — штаб вооруженного восстания в бурные дни Великой Октябрьской социалистической революции. Здесь В. И. Ленин осуществлял руководство вооруженным восстанием, отсюда шли приказы, распоряжения.
Тут есть и комната, в которой работало Бюро комиссаров авиации и воздухоплавания, направляемое Лениным.
Знакомство с историческими местами города, связанными с именем В. И. Ленина, дало мне очень и очень многое. В тысячу раз стал мне дороже, ближе и роднее образ великого гения эпохи коммунистических революций, а моя вера в правоту и святость дела ленинской партии стала более осознанной, зрелой и прочной, как самая высшая марка стали.
Эрмитаж. Кажется, можно без конца ходить по обширным и многочисленным его залам, любуясь непревзойденными образцами искусства. Здесь каждый зал открывает что-то новое, свое, необыкновенное. И все это хочется познать, накрепко запомнить, унести в своей памяти.
Притихшие и сосредоточенные, небольшой группой переходим мы с экскурсоводом из зала в зал, восхищаясь прелестью картин, скульптур, чудесных ювелирных изделий, исторических ценностей. Хочется все рассмотреть. Экскурсовод сообщает:
— Напомню вам, товарищи, что в Эрмитаже собрано около сорока тысяч рисунков и более полумиллиона листов гравюры.
— Понял, Герман, сколько выходных дней надо ассигновать нам с тобой на Эрмитаж? — говорит мне Лева Григорьев.
— Да, Лева, надо не раз и не два побывать здесь, — соглашаюсь с ним.
Вот зал итальянского искусства минувших веков. Точно зачарованные, стоим мы возле изумительных полотен Рафаэля, Леонардо да Винчи, Тициана.
А впереди нас ждут картины испанских художников — Риберы, Веласкеса, Мурильо, бессмертные творения Рембрандта, Рубенса, Ван-Дейка. О человеке, о силе духа его, хозяина жизни, повествуют нам полотна величайших мастеров живописи.
Галерея героев Отечественной войны 1812 года. Портреты полководцев, тех, кто защищал Россию, кто руководил боями с иноземными захватчиками. Мы смотрим на этих, давно ушедших из жизни, героев исторических битв, и перед взором возникают картины Бородинского боя, сражения на Березине, дерзких атак партизан Дениса Давыдова, казаков Платова.
Лева тянется к моему уху и тихонько говорит:
— Да, были люди в наше время, Могучее, лихое племя: Богатыри...
Мы покидаем гостеприимные залы Эрмитажа возбужденными, в радостно-приподнятом настроении, приняв твердое решение побывать здесь еще, еще и еще.
Погожим летним днем съездили мы в Петродворец. Сказать, что его дворцы, парки и фонтаны восхитительны, будет мало. Строгим красавцем высится большой дворец, на фоне которого Самсон кажется еще величественнее. И ковш Самсона, и каскад «Шахматная гора», и фонтаны «Ева», «Адам», и зеленые аллеи парков — все это запечатлелось в памяти как чудесная сказка.
Надо потерять облик человека, стать вандалом, чтобы поднять руку на этот памятник мировой культуры. И тем не менее это факт: в годы минувшей войны гитлеровские разбойники разрушили дворцы и парки Петергофа, вывели из строя фонтаны, покрыв себя несмываемым позором.
Сейчас не видно следов чудовищного преступления фашизма. Шелестят на морском ветру зеленые кроны деревьев, ласкают взор каскады фонтанов, приветливо открыты двери нарядных дворцов, далеко уходят дорожки и аллеи парков. Советские люди сумели поднять из пепла и руин дворцы, вдохнуть жизнь в чудесные фонтаны. Советский человек и здесь сумел победить фашизм.
Когда бы я ни приехал в Ленинград, он каждый раз открывал мне еще одну свою интересную страницу, сверкал новой гранью. Где только мы не бывали! Музеи и парки, читальные залы и библиотеки, театры и клубы — все это не осталось вне поля нашего зрения. Сначала с товарищами, потом, когда познакомился с Тамарой, ездили с ней в этот замечательный и гостеприимный город, чтобы послушать оперу или посмотреть спектакль, а то и просто так побродить по набережной Невы, помечтать.
В первую же весну мы испытали неповторимое очарование ленинградских белых ночей. Кажется, что вечерняя заря лишь на мгновение отлучилась, не прощаясь с белесыми барашками облаков, которые она только что золотила. Так в борьбе света и тени идут часы короткой весенней ночи, в которой победителем выходит ранняя утренняя заря.
Мы стоим, облокотившись на каменный парапет набережной, смотрим, как купается в Неве ущербный серебристый серп молодого месяца, и тихонько ведем разговор. Тамара просит что-нибудь рассказать. Просьбы принято выполнять, и я завожу разговор о своем любимом поэте.
— Представь себе, что, может быть, вот так же стоял он возле Невы и думал... Ведь Пушкин так любил Неву. И может, в такую же светлую ночь он воспел красоту города. Помнишь вот это:
Люблю тебя, Петра творенье.
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла,
И, не пуская тьму ночную
На золотые небеса,
Одна заря сменить другую
Спешит, дав ночи полчаса...
Месяц скрывается за тучей, и на воду ложится косая тень. На той стороне реки в сумраке вырисовывается купол Исаакиевского собора, а ближе, почти у воды, высится силуэт Медного всадника.
Тишина. И, словно возвращая нас из мира грез, где-то там вверху, за темным облаком, закрывшим месяц, раздался легкий посвист реактивного самолета.
— Наши?— полувопросительно спрашивает Тамара.
— Соседи. Наверное, пошли на «перехват»,— высказываю предположение, и мы пристально вглядываемся в небо, пытаясь разгадать, какие самолеты поднялись в ночное небо города.
Небо Ленинграда. Как много говорят эти слова советскому летчику! Здесь впервые в мире поднялся в воздух самолет, возвестив начало века авиации.
Конечно, мы выкроили время для поездки в Красное Село, чтобы побывать на том месте, где самолет замечательного русского ученого и изобретателя А. Ф. Можайского совершил первый полет.
Перед поездкой мы познакомились с исторической литературой, связанной с этим событием.
Немало труда и усилий затратил наш великий соотечественник А. Ф. Можайский, чтобы осуществить свою идею. Сначала — расчеты, потом — опыты с летающими моделями, подтвердившие правильность проектов.
В газете «Кронштадтский вестник» за 12 января 1887 года напечатана интересная заметка о результатах полетов. Она заканчивается так: «Опыт показал, что существовавшие до сего времени препятствия к плаванию в воздухе блистательно побеждены нашим даровитым соотечественником».
В небольшой мастерской на военном поле Красного Села А. Ф. Можайский строил свой самолет. Под его руководством на Обуховском сталелитейном заводе создавались первые авиационные двигатели. 3 ноября 1881 года изобретатель получил патент на свое детище.
Летом 1882 года самолет Можайского совершил первый в мире полет. С тех пор небо славного города на Неве считается колыбелью отечественной авиации.
...Щедро раскрывал Ленинград мне и моим друзьям свои несметные богатства, одаривая познаниями из сокровищниц искусства, будоража мысль, пробуждая светлые человеческие чувства. И каждый раз, возвращаясь из очередной поездки в Ленинград, я чувствовал прилив свежил сил, как будто в знойный день напился из чистого горного источника живительной воды. Хотелось еще лучше служить, еще лучше летать, стать настоящим боевым советским летчиком, достойным защитником воздушных просторов города Ленина.
ГВАРДЕЙСКИЙ ИСТРЕБИТЕЛЬНЫЙ
Мы сидим в вагоне. За окном удаляющиеся кварталы Ленинграда, трубы заводов и фабрик, окраинные улицы.
— Вот это, братцы, воронка! — громко кричит Лева Григорьев и еще дальше высовывается из окна. — Не иначе пятисотка рванула...
Мы смотрим в окно. Широкая равнина хранит на себе следы взрывов бомб. Воронки залиты водой, они блестят на солнце, как темные масляные пятна на зеленом травяном ковре.
Мимо мелькают развалины бывшей станции. Груды кирпича, поросшие бурьяном, крапивой, а кое-где и кустарниками, — вот что осталось от станционных зданий. Потом — еще развалины, опять воронки. Мы притихли.
— Да... — нарушает тишину Лева, — тут война была всерьез. Двенадцать лет прошло, а рубцы еще живы.
За окном мелькают перелески, поселки. Наконец наша станция. С легонькими чемоданчиками шумливо вошли мы в военный городок. Быстро нашли здание штаба.
Здравствуй, полк! Здравствуй, новая жизнь военного летчика-истребителя!
Коллектив части встретил нас тепло. В первые же дни секретарь партийного бюро части офицер Николай Михайлович Пивоваров познакомил нас с боевыми традициями прославленного гвардейского полка. «Вам их нести дальше, приумножать», — несколько торжественно сказал он.
С затаенным дыханием мы, молодые летчики, слушали о подвигах однополчан — Героев Советского Союза В. Мациевича, Д. Оскаленко, Н. Щербины и многих других. Особенно запомнился нам рассказ о ночном таране Героя Советского Союза Алексея Тихоновича Севастьянова.
Это было ночью с 5-го на 6-е ноября 1941 года. Над осажденным городом сгущались сумерки. Ленинградцы первый раз встречали годовщину Великого Октября в условиях войны. Летчики-истребители сидели в землянке за ужином. Сигнал воздушной тревоги нарушил ночную тишину. Все поспешили к самолетам. Одним из первых взмыл в ночное небо, круто набирая высоту, самолет, управляемый Алексеем Севастьяновым.
Зоркие глаза летчика различили внизу едва заметные контуры огромного города. Фашистский бомбардировщик старался прорваться к нему под покровом ночи, чтобы сбросить свой смертоносный груз.
Не допустить врага к городу — к этому были устремлены все помыслы Севастьянова.
Летчик тщательно всматривался в ночную тьму, стараясь найти врага.
Вскоре Севастьянов заметил, как впереди скрестились лучи прожекторов, выхватив из темноты фашистский бомбардировщик. Советский летчик прибавил обороты мотору и на максимальной скорости рванулся вперед. Фашистский бомбардировщик бросался из стороны в сторону, стараясь вырваться из лучей прожекторов. Еще мгновение, и он может исчезнуть в облаках. Нельзя медлить ни секунды. Летчик-истребитель открыл огонь, но попасть в цель ночью трудно. Надо разить врага наверняка. И воин-патриот решается идти на таран.
Резкий удар заглушил шум моторов. Вспыхнуло пламя. Севастьянов пытался вывести самолет в горизонтальный полет, но он не слушался рулей. Мотор не тянул. Осталось одно: выброситься с парашютом. Летчик рванул кольцо и, почувствовав упругий удар, повис на стропах. Медленно спускаясь вниз, он видел, как вражеский бомбардировщик разваливался в воздухе.
Приземлился Севастьянов на территории одного из заводов. А в это время в Таврическом саду догорали обломки вражеского бомбардировщика, сраженного таранным ударом. Николай Михайлович закончил рассказ об этом подвиге, а мы, как завороженные, сидели молча, боясь шелохнуться.
— Вот так надо защищать небо Ленинграда, — заключил беседу секретарь партийного бюро. — Впрочем, вы узнаете о многих героях-авиаторах, прославивших себя и нашу авиацию в небе Балтики.
Небо Ленинграда! Здесь, охраняя завоевания Великой Октябрьской социалистической революции, совершали свои боевые вылеты летчики-красногвардейцы в далекие годы гражданской войны. Вторую жизнь начал в балтийском небе корпусной авиационный отряд, которым в свое время командовал известный русский летчик П. Нестеров. Этот отряд был преобразован в годы гражданской войны в первый истребительный дивизион, затем в Петроградскую красногвардейскую истребительную эскадрилью, а потом в Ленинградскую особую истребительную эскадрилью. В ней служил Валерий Павлович Чкалов, который не только унаследовал традиции Нестерова, но и творчески развил их.
В Ленинградской особой истребительной эскадрилье служил другой выдающийся советский летчик дважды Герой Советского Союза С. Грицевец.
Многое видело ленинградское небо. Особенно тесно было в нем в суровые годы минувшей войны. Небо города-героя стало ареной жарких воздушных схваток с фашистами. Сражаясь в тесном взаимодействии с наземными войсками, наши летчики героически прикрывали город с воздуха, уничтожали живую силу и технику врага на поле боя, выводили из строя его резервы, нарушали коммуникации.
В небе Ленинграда родилась боевая слава летчиков, первыми удостоившихся звания Героя Советского Союза в дни войны. Их имена известны всем поколениям советских летчиков, всему советскому народу. С. Здоровцев, П. Харитонов, М. Жуков 8 июля 1941 года Указом Президиума Верховного Совета СССР были награждены Золотой Звездой Героя.
Изумительны их подвиги. 27 июня комсомолец младший лейтенант Петр Харитонов атаковал в районе Острова фашистский бомбардировщик. Когда кончились боеприпасы, Харитонов винтом своего самолета отрубил хвостовое оперение «юнкерса», уничтожив врага.
Таран — оружие смелых и отважных. В этот день другой герой — комсомолец младший лейтенант Степан Здоровцев — также таранным ударом уничтожил воздушного пирата. Летчик младший лейтенант Михаил Жуков сумел загнать фашистский самолет в Псковское озеро, туда, где догнивают останки псов-рыцарей, нашедших свою гибель несколько веков назад.
В том же жарком июле сорок первого года Золотая Звезда Героя Советского Союза засияла на груди отважных авиаторов: капитана В. Матвеева, старшего лейтенанта Л. Иванова, младших лейтенантов С. Титовка и А. Лукьянова, старшины Н. Тотмина.
Старший лейтенант Павел Маркуца вел свой бомбардировщик, чтобы обрушить бомбовый удар на вражескую колонну. Восемь «мессершмиттов» неожиданно атаковали советский самолет. Маркуца смело принял бой. Искусно маневрируя, он не только оборонялся, но и нападал. Вот загорелся один «мессер». Однако фашисты сумели повредить и самолет Маркуцы. Пришлось сесть в тылу врага, взорвать разбитую машину. Летчик не растерялся в трудной обстановке. Он возглавил группу советских воинов, бывших в окружении, с боем прорвался к своим, вывел из окружения людей, спас боевое Знамя части.
Отважный защитник Ленинграда летчик-истребитель Иван Грачев только за сентябрь месяц 1941 года провел свыше 30 воздушных боев, лично сбил 9 фашистских самолетов и 4 в группе. За короткий срок 10 вражеских машин уничтожил летчик коммунист Алексей Сторожаков.
Не страшило наших летчиков превосходство врага в воздухе. Однажды семерка краснозвездных истребителей, ведомая старшим лейтенантом Беловым, вступила в бой с 23 фашистскими стервятниками. Шесть самолетов, меченных черной паучьей свастикой, пылающими кострами упали на ленинградскую землю, остальные позорно покинули район боя. Наша группа потерь не имела. Таков итог этой воздушной схватки.
А бой трех наших героев-летчиков с 18 фашистскими самолетами! Один к шести — таково было соотношение сил. Но не дрогнули советские воины, они смело и уверенно вступили в схватку с врагами. Больше часа в воздухе крутилась смертная карусель, борьба шла не на жизнь, а на смерть, Три фашистских самолета загорелись и рухнули на землю, несколько машин получили повреждения, остальные обратились в бегство. Наши летчики майоры Матвеев и Пилютов, капитан Чирков с победой и без потерь вернулись на свой аэродром. Они сели, как говорят, с «сухими баками», в которых не оставалось ни капли горючего.
Изумительны подвиги дважды Героев Советского Союза П. Покрышева, Г. Паршина, Е. Федорова. Какой яркий образец для нас, молодых!
Об этих и многих других отважных воздушных воинах, прославивших советское оружие в небе Ленинграда, узнали мы в первые же дни службы в гвардейском полку. Мы почувствовали, какая большая ответственность легла на нас, молодых летчиков, удостоившихся чести служить в гвардейской части.
И вот закончено изучение нового для нас, вчерашних курсантов, реактивного самолета. Сданы зачеты по теоретическим дисциплинам, по авиационной технике. Мы приступили к полетам. Правда, это были снова вывозные, на «спарке», но теперь мы не курсанты, а военные летчики, офицеры. Нам предоставляли больше самостоятельности, вместе с тем предъявляли и большие требования.
В первых полетах командиры изучали наши летные качества, оценивали способности. Я вместе с другими товарищами попал в эскадрилью, которой командовал Степан Илларионович Шулятников. Это был требовательный офицер, первоклассный летчик. Мы были очень рады, что попали к такому командиру.
Нашим звеном командовал капитан А. Харченко. Рассудительный офицер, он также был опытным летчиком. К нему в звено мы пришли втроем: Николай Юренков, Михаил Севастьянов и я. Все мы были друзьями. Это с первых дней понял командир звена и старался поддерживать нашу дружбу. Ведь где дружба, там дело спорится.
В летной подготовке все мы шли ровно. Одновременно нам разрешили самостоятельный вылет на новом самолете.
Для каждого летчика вылет на более совершенном самолете — большой праздник. Праздником этот день был и для нас. К нему мы много готовились. Не раз каждый из нас сидел в кабине боевого самолета, как говорится, осваивался.
Накануне полетов мы пришли на аэродром, чтобы потренироваться в кабинах самолетов. Приближаюсь к серебристой машине. Она стоит с откинутыми назад крыльями, словно подготовившись к прыжку. Завтра мне предстоит поднять ее в воздух.
И вот я сижу в кабине самолета-истребителя. Еще и еще раз повторяю «полет» по кругу: взлетаю, делаю развороты, выполняю посадку. Кажется, все прочно отработал, закрепил. Но, проверив мои действия, капитан Харченко замечает:
— Повторите еще. Не глядите на тумблеры и кнопки. Взгляд должен быть направлен туда, куда вы будете смотреть при взлете, в полете.
Снова продолжаю тренировку до тех пор, пока не добиваюсь такой четкости действий, которой требует командир звена. Впрочем, не мне одному пришлось в этот день изрядно посидеть в кабинах: почти все молодые летчики третьей эскадрильи тренировались, не жалея времени.
Наутро подхожу к самолету. Техник-лейтенант Иван Егорович Кузнецов докладывает:
— Товарищ лейтенант, самолет к полету готов! Принимаю рапорт. Без привычки как-то неловко. Хочется подойти так просто и сказать:
— Ну как, Ваня, все готово?
Но сдерживаю себя. Ведь я теперь командир экипажа, а Кузнецов мой подчиненный. Надо привыкать к новому положению. Принимаю самолет. Стараюсь делать все по инструкции. На аэродроме в это время начались полеты. Согласно плановой таблице первым должен подняться в самостоятельный полет мой друг Николай Юренков. Его самолет, слегка покачиваясь с крыла на крыло, уже порулил на старт. Наши взгляды прикованы к нему.
Машина, разметая снежную пыль, начинает разбег. Через несколько секунд она уже в воздухе. Самолет скрылся из виду.
Молодые летчики видят в полете своего товарища не так уж много, а вот опытный командир звена — инструктор замечает все. Его можно сравнить с художником, который видит тончайшие оттенки красок, недоступные нашему глазу. Мы это знали и с нетерпением ждали, что скажет инструктор о взлете Юренкова.
— Взлетел хорошо, — заключает командир звена, и мы облегченно вздыхаем: речь идет о репутации всей нашей группы.
Впереди, пожалуй, самое сложное — расчет на посадку и посадка. Мы вновь волнуемся за Николая, наверное, больше, чем он сам. И когда самолет мягко приземлился у посадочного знака, не удерживаемся от восклицания:
— Отлично!
У знамени, которое было вручено комсомольской организации нашего авиационного полка.
Командир звена и командир эскадрильи говорят Юренкову:
— Молодец, начало хорошее.
Как только Юренков вылез из кабины, мы окружаем его, поздравляем. Со всех сторон сыплются вопросы. Он охотно рассказывает о полете.
Подходит время моего вылета. Николай стоит у самолета, стараясь дать мне как можно больше советов. И когда я уже сел в кабину, он добавил:
— А вообще-то, Гера, делай все так, как учил командир звена.
— Есть, делать, как учили! — отвечаю ему, и мы от души смеемся.
Опробовав двигатель, кивнув приветливо товарищам, я порулил на старт, думая, что вот они тоже теперь стоят и переживают за меня. Видно, такая уж у нас, летчиков, профессия. Нас провожают, ждут, встречают, и все как-то волнуются. Только нам самим, когда мы в самолете, волноваться не положено, да, можно сказать, и некогда. В воздухе каждая секунда на учете, движения строго рассчитаны. Полету отдаешься полностью, как говорится, без остатка. Первый самостоятельный полет на новом для меня самолете прошел нормально. Взлет, расчет и заход на посадку были оценены хорошо.
