С. Вишенков "Александр Можайский" Издательство ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия", Москва, 1950 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
Полковник Лобко разглядывал окружающую местность то в бинокль, то невооруженным глазом и сообщал обо всем виденном телеграфисту. Взволнованный телеграфист с необычайной быстротой выстукивал на ключе слова. Лента сообщала, что с этой высоты можно на расстоянии 4 верст в простой бинокль легко отличить пешего от конного. Потом поднялись выше, до 100 сажен. Оттуда простым глазом довольно хорошо просматривалась местность на 30 верст вокруг. Ясно были видны Сергиевская пустынь,
Стрельна, Петергоф, Кронштадт, Северные батареи и Лисий Нос. При этом с помощью компаса и карты вполне возможно было ориентироваться. — Смотрите, какой прекрасный обзор и какие важные результаты можно получить при наблюдении
с воздуха! — восхищенно говорил полковник Лобко поручику Церпицкому. — И это все даже при условии, что шар привязной и высота его подъема ограничена. — Наконец-то наше военное ведомство взялось за это дело, — ответил поручик. — В нашем полку объявилось столько желающих заниматься воздухоплаванием, что я до сих пор просто не верю, что мне посчастливилось попасть в команду. Занятый наблюдениями, полковник Лобко промолчал. Спустя некоторое время пилоты сообщили, что
все наблюдения успешно выполнены. Снова заработала лебедка, наматывая трос на барабан. Шар начал снижаться.
Успех этого подъема настолько окрылил воздухоплавателей, что они с исключительным энтузиазмом взялись за развитие нового, увлекательного и чрезвычайно важного дела. Полковник Лобко, поручик Церпицкий и телеграфист сделали еще несколько подъемов. Опыты показали, что оболочка шара настолько непроницаема, что даже по истечении трех суток можно было совершать
подъемы без дополнительной заправки водородом. Решено было испытать шар в походных условиях. Аэростат в наполненном виде перебросили с плаца 1-го военного Павловского училища в отстоявший за 40 верст Усть-Ижорский военный лагерь. Времени
на эту переброску ушло немного. Становилось ясным то большое значение, которое могут иметь воздушные
шары для целей разведки. Русские изобретатели продолжали совершенствовать воздухоплавательную технику. Испытывали различные образцы тканей, подыскивая наиболее подходящие для оболочек. Полковник профессор Н. П. Федоров разработал новые методы добывания водорода, успешно испытал их. Заменили ручную лебедку паровой. Время, требующееся на подъем и спуск
шара, заметно сократилось. После этого на внутреннюю сторону оболочки шара навели еще один слой каучука. Шар наполнили светильным газом, чтобы испытать его газонепроницаемость. Местом испытаний избрали плац Семеновского
полка. Туда и стали перевозить наполненный шар. В пути разыгрался ветер. Его порывами аэростат несколько раз ударило о телеграфные столбы и провода. Сетка местами получила повреждения. Свернуть в сторону на узкой набережной Обводного какала, по которой в это время везли шар, было нельзя. Пришлось остановиться, и команда бросилась укреплять шар. Его прикрепили к якорю, привязали тремя канатами к повозке, на которой находился ворот, спешно вбили в землю дза кола, обмотали вокруг них канаты. Так простояли на месте с полчаса. Однако ветер все крепчал. Вдруг сильным порывом опрокинуло повозку, вырвало якори и вбитые в землю колья. Сто пятьдесят человек, сопровождавшие шар, схватившись за канаты, едва удерживали аэростат. Оказалось, что сетка получила такие повреждения, что дальше буксировать оболочку представлялось опасным. Пришлось выпустить газ. Оболочку
уложили на телеги и в таком виде доставили к месту назначения. Перед новым заполнением тщательно осмотрели оболочку. Несмотря на сильнейший ветер и полученные удары, прорезиненная ткань нигде не имела повреждений. Неожиданное испытание показало, что оболочка, сделанная на отечественных заводах и из отечественных материалов, обладает исключительной прочностью.
Через семь дней опять приступили к зарядке шара, пользуясь новым методом добывания водорода. Зарядка проходила гораздо быстрее, чем прежде; резко уменьшилось и количество потребных материалов. Кроме всего прочего, это еще означало, что транспортировка воздухоплавательного имущества намного упрощается. Наполненный шар простоял 52 часа и мог простоять гораздо дольше. Главное требование Военно-ученого комитета было выполнено. «Опыты, произведенные в 1870, 1871 и 1872 годах, — говорилось в докладной записке испытательной комиссии, — позволяют вывести положительные данные как относительно постройки военно-обсервационного воздушного шара со всеми его принадлежностями, так и способов его наполнения водородным
газом, равно и обращения с ним, а также сбережения и наполнения его». Изобретатели продолжали совершенствовать аэростаты. Со временем им уже удавалось наполнять шар за пять часов. Они разработали новый способ подвески корзины на специальном поворотном крюке, и теперь в полете корзина не вращалась вместе с шаром. Достижения в этой области становились все более очевидными, дальнейшие работы, несомненно, привели бы к новым успехам. Но в это время чья-то злая воля стала тормозить ход работ. Среди высокопоставленных чиновников царского двора начали распространяться слухи о никчемности всей этой возни
с аэростатами. Распространителем этих слухов, ярым противником научно-исследовательских работ в области воздухоплавания оказался немец на русской службе, состоящий в «свите его императорского величества», генерал-майор Оттомар Герн.
Генерал-майор Герн считал себя крупным военным специалистом. Ловкий служака и авантюрист, он сумел внушить такое же мнение ближайшему окружению царя. Когда началась франко-прусская война 1870—1871 годов, генерал Герн стал хлопотать о прикомандирования его к немецкому генеральному штабу под предлогом изучения современных фортификационных
устройств. Он добился своего; всю войну подвизался среди прусских штабных офицеров, заимел там множество друзей и в знак настоящих и главное будущих заслуг был ими авансом награжден орденом Белого Орла. Вернувшись в Россию, генерал Герн вдруг объявил себя специалистом по воздухоплаванию, стал энергично вмешиваться в дела воздухоплавательной комиссии, всячески тормозить ее работу. — От аэростатов, наполняемых водородным газом, — убеждал всех Герн, — нельзя ожидать никакой пользы. Они громоздки в перевозке, требуют большого времени для наполнения. И генерал Герн стал настаивать, чтобы военные
воздухоплаватели переключились на испытания воздушных шаров, так называемых монгольфьеров, — с оболочкой, заполняемой дымом или нагретым воздухом. Воздушные шары, наполняемые дымом или теплым воздухом, появившиеся на заре воздухоплавания, были первым и несовершенным воздухоплавательным средством. По целому ряду технических причин эти шары не нашли широкого применения, и от них повсеместно отказывались. Каждому мало-мальски грамотному человеку было ясно, что тратить
средства на постройку и испытание монгольфьеров означало сорить деньгами на ветер в буквальном смысле этого слова.
Но генерал Герн был влиятельный человек, обладавший обширными связями. Он сумел настоять на своем, и «Комиссия в заседании своем 17 февраля сего 1873 года, ознакомившись в записке свиты его императорского величества генерал-майора Герна со
сведениями о воздушных шарах... признала необходимым, кроме предполагавшихся опытов над водородными шарами, произвести еше в течение лета 1873 года опыты над монгольфьерами (шарами, наполненными гретым воздухом)».
Так, усилиями придворного «знатока воздухоплавания» генерала Герна опыты с воздушными шарами были временно направлены на ложный путь. В результате больших затрат времени, трудов и средств был построен монгольфьер объемом в 5 500 кубических футов. В нижней части шара имелось отверстие диаметром около 6,5 фута. Под отверстием висела железная сетка с жаровней, на которой сжигалась сырая солома. Дым от нее должен был наполнять оболочку. Однако малейший ветерок отгонял дым в сторону, и наполнение шара надолго откладывалось. В случае же похолодания быстро остывавший шар лишался подъемной силы. Шар удавалось наполнить лишь в результате тяжелых трудов. Как и следовало ожидать, опыты над монгольфьерами показали полную негодность их к употреблению в военном деле. После испытаний комиссия вынуждена была записать, что «монгольфьер имеет... то
неудобство, что возможность применения его к делу представляется только в безветреную и сухую погоду».
Комиссия намеревалась руководить дальнейшими работами по усовершенствованию воздушных шаров, наполняемых водородом, однако генерал Герн настаивал на своем. Снова значительная часть отпущенных средств была выброшена на испытания монгольфьеров. Снова
комиссия отмечает, что «опыт наполнения пробного монгольфьера хотя и удался, но наблюдения над ним не могли быть произведены, ибо малейший ветер лишал его подъемной силы... Весьма сомнительно, чтобы монгольфьер, будучи привязан к земле, мог вообще
быть употребленным с пользой для военной цели, так как самый незначительный ветер весьма скоро уничтожает его подъемную силу». В то же время было доказано, что аэростат, наполненный водородом, может быть ценным средством
не только при обороне крепостей, но и в полевых условиях. Для этого следовало лишь далее продолжать исследовательскую работу, главным образом по усовершенствованию газодобывательной аппаратуры. Но как раз эта работа все более тормозилась. Из года в
год уменьшались ассигнования на воздухоплавание. В 1874 году на эти цели было отпущено 13 500 рублей, а в 1875 и 1876 годах — всего по 6 тысяч. Когда неудачи с монгольфьерами стали для всех очевидны, генерал Герн стал поговаривать о том, что
имеет смысл вернуться к раздвижным лестницам, своеобразным сторожевым вышкам, применявшимся в армиях некоторых европейских стран. Многие военные чиновники также стали склоняться к этой мысли. Работа воздухоплавательной комиссии замирала.
Изобретатели, работавшие в области воздухоплавания, стали встречать новые затруднения. Однако эти затруднения не могли заставить передовых русских ученых свернуть со своего пути. Они постоянно помнили об интересах родины и трудились
на ее благо.
Глава IX
Пока военное ведомство проводило опыты с воздушными шарами, Можайский, живя то в небольшом городке, стоящем на обрывистом зеленом берегу Южного Буга, то в одной из ближайших деревень, в свободное от службы время продолжал свои исследования. Еще в годы, когда он так настойчиво изучал птиц и принципы их полета, Александр Федорович задумывался над тем, как должен выглядеть летательный аппарат будущего. Можайский вовсе не собирался слепо подражать природе и строить аппарат с машущими крыльями, как это, даже гораздо позже, делали многие зарубежные исследователи.
«Основой будущего летательного аппарата, — рассуждал исследователь, — должно быть неподвижное крыло, наклоненное под некоторым углом к горизонту и получающее тягу от специальных винтов, напоминающих винты пароходов». Страницы альбома Можайского были заполнены эскизами, в разных вариантах изображавшими этот аппарат. Но эти эскизы лишь иллюстрировали идею,
до осуществления которой было еще далеко. Александр Федорович ясно представлял себе, что все, достигнутое им до сих пор, — лишь первые шаги на пути к цели. А путь представлялся ему долгим и трудным. Этот талантливый русский человек шел впереди
своего времени. Изобретательская мысль была еще весьма далека от создания самолета. Лишь одинокие энтузиасты брались за решение этой задачи, но наталкивались на такие трудности, что невольно опускали руки. Нужно было обладать выдающимся талантом; безграничной верой в успех, исключительной стойкостью перед неудачами и железным упорством, чтобы успешно и до конца решить эту задачу. Именно этими качествами обладал Александр Федорович Можайский. Он знал, что сведения, которыми располагала наука о законах сопротивления воздуха, весьма скудны; что за осуществление своей идеи ему придется вести очень упорную и часто неравную борьбу с противниками, которых наверняка будет немало. Но все это его не останавливало. Без тени
сомнений и колебаний продолжал он двигаться по избранному пути. «Как определить величину площади крыла, угол
его наклона и скорость движения, при которых можно было бы поднять в воздух человека? — напряженно размышлял Можайский. — Дети, играя, привязывают бумажный змей к длинной и прочной бечевке и, держа ее в руках, пускаются бежать. От набегающего
навстречу воздушного потока змей поднимается все выше и выше. Что, если построить большой змей и сообщить ему достаточную скорость движения? Вполне вероятно, что такой простейший летательный аппарат сможет поднять человека в воздух».
«Это очень рискованный эксперимент, — возражал он самому себе, — но я пока не вижу иного способа узнать важные исходные данные, необходимые для проектирования летательного снаряда». Так он приступил к своим знаменитым опытам с
воздушными змеями. Мысль о постройке гигантского воздушного змея захватила Можайского. Он погрузился в расчеты и
вычисления. Он настолько увлечен, что сердится, когда его пытаются даже на время отвлечь теми или иными житейскими делами.
«Имение, состоящее под Вашим опекунством, приходит в упадок, — писали ему из Вологды. — Некоторые постройки пришли в негодность, сад и двор не обнесены забором, арендатор больше не соглашается платить по пятьсот рублей в год. Нужны
срочные меры, чтобы навести в хозяйстве должный порядок. Желателен Ваш приезд». «Я сейчас очень занят и не имею возможности ходатайствовать по делам, касающимся имения», — отвечал Можайский, продолжая заниматься своими
вычислениями. Хотя ему приходится надеяться главным образом на самого себя, он в то же время пристально следит за работами других русских ученых, радуется их успехам, особенно, если они двигают вперед интересующее его дело. Он восторженно встречает результаты изысканий М. А. Рыкачева, опубликованные в «Морском сборнике». Михаил Александрович Рыкачев построил прибор
для измерения подъемной силы крыльев. На одной чашке специальных весов был укреплен в горизонтальной плоскости четырехлопастный винт. Его лопасти поворачивались во втулке и могли изменять угол наклона. На другой чашке помещался груз, уравновешивавший винт. Падавшая гиря через систему зубчатых колес вращала винт. Вращаясь, он развивал подъемную силу, которую легко было измерить с помощью весов. В течение нескольких месяцев Михаил Александрович производил свои опыты, пытаясь установить законы сопротивления воздушной среды движущимся в ней телам. Рыкачев время от времени изменял угол наклона
лопастей винта и опускал поднятый вверх грузик. Лопасти начинали вращаться, постепенно убыстряя ход. Стрелка на циферблате весов перемещалась вправо. Чем быстрей вращались винты, тем большую подъемную силу отмечала стрелка.
Исследователь аккуратно заносил результаты измерений на разграфленные листы бумаги и, произведя несколько тысяч опытов, обнаружил немало ошибок, допущенных иностранными учеными, подсчитывавшими величину подъемной силы пластинок.
Русский ученый блестяще подтвердил закон, согласно которому сопротивление воздуха пропорционально квадрату скорости, и предложил весьма близкую к действительному значению формулу, определяющую величину этого сопротивления. Результаты, полученные М. А. Рыкачевым, были очень важными, а разработанный им метод — наиболее точным в мировой науке. Однако Рыкачев не совсем был удовлетворен результатами своих трудов. «Хотя эти опыты, — писал он, — произведены в малых размерах и результаты их должно считать первыми приближениями, однако они, как мне кажется, показывают возможность осуществления вышеизложенной мысли, и, так как они в первый раз дают возможность непосредственно измерять подъемную силу крыльев, движущихся в воздухе, я решился опубликовать их в надежде пополнить со временем более обширными опытами... Что касается до некоторых недостатков моей машины, то они легко могут быть устранены при дальнейших исследованиях. Я не хотел до того времени откладывать сообщение результатов моих первых опытов, так как не знаю, когда обстоятельства мне позволят продолжать
их». «Это очень важные результаты, — обрадовался Александр Федорович, изучив труды Рыкачева. — Теперь у каждого из нас будет гораздо больше уверенности в том, что воздухолетательный снаряд может быть осуществлен, что мы стоим на верном пути. А раз так, то следует ускорить наше движение вперед». Он спроектировал несколько вариантов воздушных змеев, построил один из них и испытал на буксире за тройкой лошадей. Кони понеслись вперед, змей рванулся вверх, поднял Можайского, колыхнулся на бок и, описав дугу, так ударился о землю, что изобретателю пришлось две недели провести в постели. В спальне хлопочет Иван Кузьмин Данилов, отставной матрос, невысокий коренастый человек с загорелым морщинистым лицом и небольшой бородкой.
Он уже несколько лет служит у Можайского и является непременным участником его опытов. Ворочаясь с боку на бок, Можайский не перестает думать о постигшей его неудаче. — Что же мы с тобой не додумали, Кузьмич? — медленно произносит он, — Опять все придется начинать заново... — Александр Федорович, — умоляющим тоном говорит Данилов, — богом прошу вас, одумайтесь.
Опасное затеяли вы дело... — Все будет хорошо, старина. Ни одно большое дело сразу не удавалось. И на моем пути эта неудача, надо думать, не последняя. Едва выздоровев, он снова садится за свои проекты, наконец решает строить змей иной формы, который может развить большую подъемную силу и будет обладать лучшей устойчивостью. И вот наступает это памятное утро. За деревней, на высоком и пустынном холме, около огромного, похожего на коробку аппарата возятся два человека. Кузьмич помогает Можайскому привязать змей длинной веревкой к задку рядом стоящих дрожек. Потом он взбирается на сиденье, перебирает в руках вожжи. Еще раз внимательно осмотрев свое сооружение, Можайский крепко берется за специальные, устроенные на змее, поручни и подает Кузьмичу знак. Тот трогает лошадей. Они резво берут с места, натягивая веревку, увлекают змей. Держась за поручни, Можайский бежит изо всех сил, чувствуя, как его начинает тянуть вверх. Кони мчатся под гору все быстрее. Возница нахлестывает их кнутом. Внезапно змей отрывается от земли, увлекая за собой человека. Плавно колыхаясь
в воздухе, аппарат летит за дрожками. Но вот уклон становится меньше, кони бегут тише, аппарат медленно снижается, и человек соскакивает на землю. Крестьяне, увидев это зрелище, терли глаза: не чудится ли им? Нет. Несколько минут спустя дрожки
снова несутся с вершины склона, и у них на буксире опять летит змей, на котором находится человек. На этот раз он пролетел гораздо большее расстояние, чем прежде, и, спустившись на землю, бежит к своему вознице, крепко обнимает его и трижды, по русскому обычаю, целует. Это был выдающийся успех русского исследователя, осуществившего полет на аппарате, явившемся, по
существу, прототипом более позднего планера. «Я вполне убедился в верности избранных мною принципов, — справедливо рассуждал Можайский, — теперь следует вместо тяги, создаваемой тройкой лошадей, применить тягу специальных гребных винтов. И вообще уже пришла пора приступить к созданию действующих моделей воздухоплавательного снаряда». Александр Федорович уже давно пришел к выводу, что его будущий «воздухолетательный снаряд»,— так называл он самолет, — должен состоять из следующих основных частей: корпуса, в котором размещались бы экипаж и машины, неподвижного крыла, трех гребных воздушных винтов, тележки, на которой бы покоился корпус и которая бы служила для разбега перед взлетом, горизонтальных и вертикальных рулей, с помощью которых можно будет изменить направление полета. Самым верным средством, которое бы позволило изобретателю проверить реальность своих планов, было создание миниатюрного «воздухолетательного снаряда», иначе говоря, летающей модели самолета.
Так он приступил к новому, важному и необычайно трудному этапу своих исследований. Результаты, достигнутые Можайским в одной только лишь этой области, сделали бы честь любому ученому. Почти все здесь было неизвестно: размеры крылышка модели и угол его установки; величина и форма хвоста; количество воздушных винтов и число оборотов; тип механизма для вращения винтов и его
мощность. Короче говоря, надо было получить ответ на сотни, нет, на тысячи вопросов. После сложных расчетов Александр Федорович приступил к постройке своей первой модели. Это была трудоемкая работа. Он собственноручно
выстругивал топкие сосновые планочки для крылышка модели и осторожно склеивал их. Испортил не один десяток мягких липовых брусочков, пока из них не получились миниатюрные воздушные винты. Перепробовал множество часовых пружин, подыскивая такую,
которая обеспечила бы нужную быстроту вращения винтов. Он опасался кому-либо поручить даже часть этой
работы и сам изготавливал все детали будущей модели. Приехавшие погостить сыновья Александра Федоровича Саша и Коля с любопытством и нескрываемой завистью следили за тем, как их отец мастерит занятную игрушку, которая должна летать, словно птица. Как бы им самим хотелось также пилить лобзиком, орудовать напильником, возиться с клеем, постукивать маленьким молоточком! Но отец строго-настрого запретил в его отсутствие кому-либо прикасаться к своим инструментам. Правда, иногда он усаживает сыновей на колени и рассказывает очень много увлекательного о той игрушке, которую делает. В такие часы экономке очень трудно вытащить их к обеду. С большой неохотой они покидают кабинет и идут к столу. ...Немало времени уходит на сооружение первой модели. И вот она готова. К небольшой лодочке, установленной на четырех колесиках, прикреплено
прямоугольное крылышко. Оно дополнительно поддерживается двумя мачтами, от которых идут растяжки. В носовой части лодочки установлен воздушный винт. Два других винта помещаются в специальных прорезях задней части крыла. Винты приводятся в движение часовой пружиной, находящейся в лодочке. В хвосте модели установлены горизонтальные и вертикальные рули. Итак, наступает день, которого с таким нетерпением ожидал Александр Федорович Можайский. Он внимательно со всех сторон осматривает модель, ставит ее на полированную поверхность длинного стола. Придерживая аппарат левой рукой, правой большим ключом заводит пружины и быстро отдергивает левую руку. Стрекочет пружина, вращаясь, шелестят винты, модель трогается с места, катится несколько
вершков и... замирает. Раз десять подряд повторяет изобретатель свои попытки запустить модель, но результаты те же.
Александр Федорович берет модель, подходит к окну. Он внимательно рассматривает ее, будто видит в первый раз.
— Смешно было бы надеяться, чтобы она с первого же раза полетела, — вслух произносит он. — Настоящие поиски только еще начинаются. Надо облегчить модель и в то же время увеличить силу пружины. И вот он подбирает для новой модели наиболее
легкие материалы. Подсчитывает, сколько будет весить модель, насколько легче она будет старой. Результат получается хороший, но нельзя ли его еще улучшить? Изобретатель перебирает многие известные тогда материалы, по-разному комбинирует их,
подсчитывает вес различных вариантов модели, наконец останавливается на одном из них. Проходит несколько месяцев, и на краю того же длинного стола появляется новая модель. Она не дергается, как первая, чтобы преодолеть всего лишь несколько вершков. Она быстро пробегает всю поверхность стола и чуть не падает на пол. Хорошо, что Александру Федоровичу удается во-время схватить ее, иначе она бы неминуемо разбилась. Несколько раз подряд Александр Федорович запускает модель. Она хоть быстро мчится по столу, но все же не отрывается от него. Однако Саша и Коля прыгают вокруг стола вне себя от радости. Они никогда не видели еще такой занятной игрушки и настойчиво просят отца снова и снова запустить модельку. Да и сам Александр Федорович непрочь это сделать. Это ведь успех. Правда, пока еще небольшой, но все же успех. «Надо увеличить скорость движения,— думает изобретатель. — Но каким способом этого добиться?» Он снова перебирает десятки часовых пружин, чтобы подобрать наиболее сильную; приспосабливает к модели резиновые шнуры, закручивает их, и они увеличивают быстроту вращения винтов. Он терпеливо проверяет и уточняет свои расчеты, придумывает более совершенную форму воздушных винтов, стараясь получить большую тягу. Одновременно изыскивает способы уменьшения веса модели. Но здесь, в провинция, очень трудно достать нужные механизмы и материалы. Чтобы изготовить самую несложную деталь, уходит очень много времени. И летом 1876 года Можайский решает взять отпуск и отправиться в Петербург, чтобы там, как он говорил, «дальнейшими опытами над моделями проверить свой проект воздухоплавания».
Глава Х
В Петербурге Александру Федоровичу удалось довольно быстро построить новую летающую модель, достать нужные наиболее совершенные механизмы для вращения винтов модели, привлечь для ее
постройки искусных мастеров. Закончив предварительное опробование модели, Можайский решил прежде всего познакомить с результатами своих исследований сотрудников Морского технического комитета. Тем более, что средства для продолжения своих работ Можайский рассчитывал получить в морском министерстве. Одним из членов технического комитета был известный в морских научных кругах инженер-кораблестроитель полковник Павел Алексеевич Богословский. Еще тридцать лет назад мичман Можайский, крейсировавший на шхуне «Радуга» в Белом море, впервые встретился с прапорщиком Богословским, начинавшим тогда свою инженерную деятельность на постройке 74-пушечного корабля «Нарва». Позднее служба не раз сводила этих людей. Павел Алексеевич Богословский построил на своем веку немало разных кораблей, отлично знал конструирование судов и технологию их постройки и по справедливости считался одним из крупнейших авторитетов в области судостроения. Его-то Можайский и решил первым посвятить в свои исследования. Осведомленность Богословского в разных министерских делах, его мнение и советы были
очень важны для изобретателя. Человек передовой, живо увлекавшийся всеми новостями науки и техники, Богословский заинтересовался работами Можайского. Он выразил желание немедленно отправиться и посмотреть действующую модель необыкновенного воздухоплавательного снаряда. В неменьшей степени оказался увлеченным сообщениями Можайского и профессор Морской академии полковник Илья Павлович Алымов. Известный теоретик в области судостроения и паровых двигателей
знаток механики и математики, Алымов сразу же обнаружил в объяснениях Можайского стройное изложение теории летательных снарядов тяжелее воздуха и выразил желание осмотреть изготовленную изобретателем модель. И вот они в гостях у Можайского, в просторной гостиной. Богословский осторожно берет со стола модель и вместе с Алымовым рассматривает ее.
Между тем Александр Федорович подробно поясняет принципы, на которых основана его модель, рассказывает об ее устройстве.
— Если мы найдем возможность действовать против воздуха с такою же быстротою, — говорит он, — с какою он обрушивается на нас во время бури, то мы получим тот же отпор или ту же силу сопротивления, какую он выказал во время бури. Это подтверждается хотя бы теми опытами, которые я проводил с воздушным змеем, о котором я уже вам рассказывал. Но если применить к наклонной площади быстро вращающиеся винты, то они, врезываясь в воздух, найдут в нем опору и пойдут вперед, как по твердой
нарезке, выполняя работу, подобную работе винта в воде. И вот как это происходит.... Он придвигает длинный стол к стене так, чтобы впереди было как можно больше свободного пространства, заводит доотказа пружины и, оглядев присутствующих, слегка подталкивает модель. Наступившую было тишину нарушил стрекот. Завертелись винты, моделька дернулась с места и с
нарастающей скоростью побежала по поверхности стола. Вот она достигла края стола и дальше — полковник Богословский протирает глаза от удивления — продолжает свой путь по воздуху. Но вот ослабевает завод пружин, модель плавно
снижается и мягко садится на паркетный пол. — Это же чудо! — восклицает Богословский, бросаясь к модели с такой живостью, будто ему было не под шестьдесят, а каких-нибудь семнадцать лет. Он бережно поднимает с пола модель и рассматривает ее так пристально, словно раздумывает, не колдовство ли все это. — Это в самом деле замечательно, — многократно
повторяет за Богословским профессор Алымов, пожимая изобретателю руку и заставляя его несколько раз подряд отправлять модель в полет. — Что же вы молчали до сих пор? Надо об этом немедленно сообщить публике. — Вот с этим пока, пожалуй, и не стоит торопиться, — мягко возразил Можайский.— Если учесть военное значение такого воздухолетательного снаряда, то найдется немало охотников узнать секрет его устройства. Кроме того, впереди еще много неясного. Стоит ли преждевременно сообщать о моих работах, когда они еще так далеки от завершения, и неизвестно, согласится ли начальство оказать моему делу
должную поддержку. — Стоит, обязательно надо, — горячо отозвался Богословский. — Лично напишу в газеты. Разумеется,
без разглашения ваших секретов, но так, чтобы все знали о том, что главные затруднения в завоевании воздушной стихии побеждены, побеждены русским человеком. Что касается дальнейшего, то я сделаю все от меня зависящее, чтобы дать ход этому
делу... Попрощавшись, Богословский и Алымов ушли, оставив Можайского в необыкновенном смущении. Он никак не ожидал, что его опыты произведут такое впечатление на этих серьезных и пожилых людей, которых, казалось, трудно было удивить чем-либо новым в науке и технике. Полковник Богословский выполнил свое обещание. 12 января 1877 года в газете «Кронштадтский
вестник» появилась его статья: «На-днях нам довелось быть при опытах над летательным аппаратом, придуманным нашим моряком
г. Можайским. Изобретатель весьма верно решил давно стоявший на очереди вопрос воздухоплавания. Аппарат при помощи своих двигательных снарядов не только летает, бегает по земле, но может и плавать. Быстрота полета аппарата изумительная, он не боится ни тяжести, ни ветра и способен летать в любом направлении. Так как фигура и двигатели аппарата составляют секрет
изобретателя, то мы и не вправе описывать их подробно. Скажем только, что г. Можайский еще в 1873 году пытался проверить свою мысль на практике, но по обстоятельствам мог исполнить это лишь летом прошлого года: в наскоро сделанном им аппарате он два
раза поднимался в воздух. Замечательно, что хотя теперешний опыт с моделькой по причине ее незначительной величины...
имел за собой все невыгоды для осуществления замечательной идеи изобретателя, но, несмотря на это, моделька выполнила свое дело прекрасно. Опыт доказал, что существовавшие до сего времени препятствия к плаванию в воздухе блистательно побеждены нашим даровитым соотечественником... Нужно ли говорить о неисчислимых последствиях этого изобретения? В этих видах мы не можем не приветствовать горячо изобретение г. Можайского и желаем полнейшего успеха в доведении дела до конца».
Статья Богословского наделала мяого шума. В Петербурге к тому времени уже составилась значительная группа исследователей, занимавшихся проблемами полета. Они восхищались изобретением Можайскйго, желали ему новых успехов. Но тут же обнаружились
и недоброжелатели, которые безапелляционно заявляли, что нее, изложенное в статье, — сплошной вымысел, имеющий целью ввести в заблуждение общественное мнение. Один из придворных «знатоков» воздухоплавания генерал Оттомар Герн убеждал всех интересующихся, что создание летательного аппарата тяжелее воздуха — сущая утопия. «Я недавно посетил почти все европейские страны, — говорил Герн, — но даже там нет таких аппаратов. Как же могли они появиться в России ?» Между тем в редакцию «Кронштадтского вестника» стали заходить подозрительные субъекты, пытающиеся раздобыть сведения об устройстве летающих
моделей Можайского. Эти молодцы, направлявшиеся иностранными миссиями, вели себя так нагло, что редактор приказал швейцару выпроваживать их без всяких церемоний. Сам же Можайский, отклонив множество приглашений выступить с публичным сообщением о своих работах, приводил в порядок свои вычисления и расчеты, надеясь в ближайшем времени показать их Менделееву.
В скором времени Можайский отправился к Менделееву. Дмитрий Иванович Менделеев, занятый решением многочисленных научных проблем и преподавательской работой, уделял много времени и вопросам воздухоплавания. Изучая свойства газов, Дмитрий Иванович Менделеев заинтересовался строением верхних слоев атмосферы. «Я теперь настолько увлечен желанием постичь закон наслоения воздуха при нормальном состоянии атмосферы, — писал Дмитрий Иванович, — что временно оставил все другие занятия и стал изучать аэростатику». Менделеев всегда на первое место ставил опыт, практику. Великий ученый разработал проект аэростата, допускающего возможность безопасно находиться на больших высотах. «Считаю желательным и возможным, — докладывал Менделеев в 1875 году на заседании химического и физического общества при Петербургском университете, — прикреплять к аэростату герметически закрытый оплетённый упругий прибор для помещения наблюдателя, который тогда будет обеспечен сжатым
воздухом и может безопасно для себя делать определения и управлять шаром...»
«С помощью таких аэростатов, — говорил он
позднее, — можно будет изучать условия верхних
слоев атмосферы, где надобно искать зародыш
всех погодных изменений, в атмосфере, совершающихся».
Это был первый в мире проект стратостата с герметической кабиной. Но Менделеев на нем не остановился и спроектировал управляемый аэростат. Денег на его постройку достать было негде, и этот
замечательный ученый и патриот предпринял в 1876 году издание под своей редакцией книги «Учение о погоде», чтобы, как он писал, «приобрести через продажу и распространение ее средства, необходимые для устройства аэростата, назначаемого для восхождения в верхние слои атмосферы».
Менделеев тепло встретил Можайского. Они проговорили весь вечер. Дмитрий Иванович чрезвычайно заинтересовался работами морского офицера, расспрашивал об его опытах, расчетах. Менделеев
остался весьма доволен всем, что Можайский, ему поведал, и посоветовал изобретателю немедленно обратиться в военное ведомство с просьбой отпустить средства на продолжение исследований.
— Я сделаю все, что смогу, чтобы помочь вам,— сказал на прощание Менделеев, горячо пожимая руку
Можайскому. Несколько дней спустя Александр Федорович обратился с рапортом в военное министерство. Подробно изложив историю своих исследований, изобретатель просил предоставить ему техническую помощь и средства, которые необходимы «для дальнейшего производства изысканий и опытов как над движением проектированного... снаряда, так и для определения различных данных, необходимых для рационального и
правильного устройства всех составных частей такого
снаряда». Все дни, пока рапорт путешествует по инстанции военного министерства, Александр Федорович проводит в томительном ожидании. Наконец становится известным, что для рассмотрения проекта
создана специальная комиссия. Можайский получает извещение о том, что 20 января 1877 года назначается заседание и ему, капитану первого ранга Александру Федоровичу Можайскому, надлежит в сей
день прибыть в Инженерный замок для защиты проекта. И вот наступает это знаменательное собы-
тие. Сдерживая волнение. Можайский поднимается по
широким ступеням Инженерного замка. Сзади следует
отставной матрос Иван Кузьмин с черным кожаным
чемоданом, содержащим чертежи и модель летательного аппарата.
Александр Федорович открывает дверь и входит
в зал. Он видит на председательском месте человека
с высоким лбом и серыми глазами, строго глядящими на него сквозь очки в серебряной оправе. Это
член инженерного комитета Главного инженерного
управления генерал-лейтенант Зверев.
Александр Федорович переводит взор и встречается с ободряющим взглядом человека, имя которого известно всему миру: Дмитрий Иванович Менделеев
приглашает Можайского подойти поближе. Напротив
Менделеева — человек с умным лицом ученого, добрыми глазами и седой лопатообразной бородой. Это
заслуженный профессор Морской академии Николай
Павлович Петров, крупный русский ученый, автор
научных трудов по важнейшим вопросам инженерного
дела. Александр Федорович не на шутку взволнован: не
простое дело защищать проект перед такими учеными! Но какое-то шутливое замечание, сделанное членом комиссии Павлом Алексеевичем Богословским,
ободряет изобретателя. Через несколько минут Александр Федорович, развесив чертежи, начинает свой доклад.
Еще немного спустя волнение исчезает, и он говорит со все большим воодушевлением. Он рассказывает о своей многолетней исследовательской работе, о
наблюдениях за полетом птиц, о полученных выводах.
Рассказывает о своих полетах на змее, о летающих
моделях, подтвердивших его первоначальные расчеты. Иллюстрирует свои слова таблицами, чертежами,
расчетами.
Члены комиссии слушают изобретателя с неослабевающим вниманием. Для большинства из них все
ново и интересно. Они удовлетворены убедительностью доводов Можайского, стройностью изложения.
Они задают ему десятки вопросов, но автор располагает таким обширным экспериментальным материалом,
что комиссии не удается в одно заседание с ним ознакомиться.
Пять дней спустя комиссия собирается вторично.
Снова сыплются вопросы, возникшие у членов комиссии во время пятидневного перерыва между заседаниями.
— Летательный аппарат будущего, — говорит в заключение Можайский, — вероятней всего будет походить на птицу с неподвижно распростертыми крыльями. Он будет приводиться в движение быстро вращающимися винтами, которые, врезываясь в воздух,
пойдут вперед, как болт по твердой нарезке, увлекая
за собой аппарат. В известной степени мне это удалось доказать с помощью моделей. Но впереди еще
много неясного, очень много работы, потребуется немало средств. Я убедительно прошу высокочтимую комиссию помочь мне исхлопотать средства для продолжения исследований. Председательствующий генерал Зверев попросил желающих высказать свое мнение.
Выступил Богословский. Он поддержал просьбу
Можайского об отпуске средств. Петров присоединился
к мнению Богословского. Потом поднялся Менделеев. — Милостивые государи, — сказал он. — Воздухоплавание бывает и будет двух родов: одно в аэростатах, другое в аэродинамах. Первые легче воздуха
и всплывают в нем. Вторые тяжелее его и тонут.
Но этот род воздухоплавания обещает наибольшую будущность, дешевизну (в аэростатах дорогие оболочки и газ) и, так сказать, указывается самой природой, потому что птица тяжелее воздуха и
есть аэродинам... В течение последних лет, — продолжал Менделеев, — я внимательно следил за тем, что
происходит в аэростатике. Должен заметить, что сведения, коими ныне располагает наука о законах сопротивления воздуха движущимся в нем телам, весьма
неполны и скудны. Опыты господина Можайского, несомненно, приведут к обогащению этих сведений, принесут немалую пользу отечественной науке, ибо изобретатель в основание своего проекта принял
положения, признаваемые ныне за наиболее верные
и способные повести к благоприятным конечным результатам. Я целиком присоединяюсь к предложению господина Богословского.
— И я также, — заявил председательствующий
генерал Зверев. — Однако следует обязать изобретателя все изготовленные им на ассигнованные средства
приборы и модели, по миновании надобности, сдать
Главному инженерному управлению. Там они смогут
принести пользу и другим исследователям.
Комиссия одобрила доклад Можайского и решила
ходатайствовать о выдаче изобретателю 3 тысяч рублей для продолжения опытов.
Это был успех. Крупнейшие русские ученые высоко оценили сделанные им исследования. Радостно
взволнованный, Можайский вышел на улицу. Был пасмурный петербургский день. Падал снег. Но Можайскому казалось, что ярко светит солнце. Он вышел
к Казанскому собору, на Невский. По мостовой катились экипажи. По тротуарам сновали прохожие. Многие из них удивленно оглядывались на высокого чернобородого моряка, капитана первого ранга, с лица
которого не сходила счастливая улыбка.
Можайский спешил домой. Ему не терпелось поделиться новостью с сыновьями. За ним еле поспевал Иван Кузьмич.
Ходатайство комиссии пошло на утверждение к
военному министру. Министр потребовал, чтобы изобретатель предварительно представил программу намечаемых исследований, на которые просит ассигновать средства.
Программа дальнейших работ была уже давным-давно обдумана Александром Федоровичем. Теперь
предстояло заново пересмотреть ее, чтобы представить в наиболее полном и убедительном виде перечень всех работ, теоретических расчетов и опытов,
которые надо выполнить. Прежде всего изобретатель намечал исследовать в
определить наилучшую форму воздушного винта, наивыгоднейшее число лопастей и угол их установки.
