С. Вишенков "Александр Можайский" Издательство ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия", Москва, 1950 г. OCR Biografia.Ru
продолжение книги...
«Так как нижняя площадь перьев винта не дает полезной работы, — писал Можайский, — то, понемногу
вырезая ее, определить наивыгоднейшую величину выреза покрышки винта около вала».
Далее Александр Федорович намеревался уточнить
размеры хвостового оперения летательного аппарата.
«Это можно только сделать при испытаниях во время
полета моделей», — говорилось в программе.
Еще одну мысль решил проверить во время
опытов изобретатель. «Если на задней части
крыльев сделать маленькие площади, — писал он, —
то при своем движении они будут влиять на повороты аппарата». Каково будет это влияние, Можайский
и хотел установить.
Часовые механизмы на моделях часто ломались, и
Александр Федорович решил, что необходимо изготовить небольшую паровую машинку и установить ее
на модели. «А до того времени взамен машинок...
сделать механизм, в котором стальную пружину заменить резиновыми шнурами. Имеющаяся у меня подобная маленькая машинка оправдывает свое назначение».
После того как удастся определить наивыгоднейшую форму винта, изобретатель намечал изготовить
винт большого диаметра «и подвергнуть его пробе паровою машиною, причем выяснится, достаточна ли
крепость материала, введенная в его постройку, толщина вала и сила винта по индикатору».
Наконец изобретатель намечал изготовить летающую модель большего размера, чем прежние, для того
чтобы «определить сравнительно с малой моделькой
величину площадей крыльев и хвоста, скорость, необходимую для движения в воздухе тяжести, на одий
квадратный фут площади».
Таковы вкратце основные пункты «Программы опытов над моделями летательного аппарата»,
составленной Александром Федоровичем Можайским.
Это документ выдающегося научного значения.
История авиационной науки не знает, чтобы кто-либо
в мире до этого замечательного русского изобретателя
выступал с таким обширным и глубоко обоснованным
планом научных работ в авиации.
Опыты Можайского были повторены различными
исследователями за границей лишь спустя десятилетия.
Предложенные Можайским «маленькие площади
на задней части крыльев» представляли собой первые
в мире элероны — органы поперечной устойчивости,
без которых ныне не обходится ни один самолет. Элероны были вторично «изобретены» во Франции Фарманом лишь в 1908 году.
Опыты Можайского по исследованию воздушного
винта большого диаметра на коловратной машине были повторены французом Адером и англичанином
Максимом спустя 15—20 лет после Можайского.
Наметив программу работ, получив часть обещанной суммы на исследования, заручившись ценными
советами Менделеева, Александр Федорович приступил к осуществлению своих новых планов.
Глава Х I
Для Александра Можайского наступили дни, полные необычайного душевного подъема и радости творческого труда. Дело, о котором он столько лет мечтал
и которому посвятил так много сил, получило признание многих видных ученых, заслужило похвалу самого Менделеева. Было чем гордиться!
Программа исследований, которую изобретателю
предстояло выполнить, таила в себе много трудностей. Но это не пугало изобретателя. Наоборот, он
был несказанно рад, что ему представилась возможность осуществить исследования такого большого масштаба. Александр Федорович вдохновенно трудился.
Деление суток на день и ночь перестало для него существовать. Он жаждал как можно быстрей получить интересующие его сведения, чтобы приступить,
наконец, к постройке большого летательного аппарата.
Он ежедневно поднимался на рассвете, а ложился
далеко за полночь. Его неиссякаемая жизнерадостность и огромная
энергия передавались и мастерам, которых он привлек
для выполнения своих заказов.
Мастера постепенно становились для него близкими помощниками и друзьями. Столяры Яковлев и
Арсентьев с Балтийского завода оказались искусными
специалистами. У обоих был ясный ум и золотые руки. Они были заняты изготовлением небольших воздушных винтов. Испытывая эти винты, Можайский
терпеливо искал наиболее удачную их форму. Яковлев
и Арсентьев научились понимать Можайского с полуслова и точно выполняли все его указания.
Однажды Можайскому доложили, что его спрашивает молодой мастеровой. В комнату вошел худощавый
белокурый парень лет двадцати. Он был в синей поддевке, широких шароварах и ярко начищенных сапогах. Волнуясь, парень мял в руках картуз.
— Голубев, — сказал он. — Иван Голубев, судовой
механик. Арсентьев научил обратиться к вам насчет
работы.
Далее Голубев рассказал, что от своего друга столяра Арсентьева он узнал о летательной машине, которую строит Можайский, и очень просит взять его
в помощники. Он, дескать, сам любит изобретать и
надеется, что Александр Федорович будет им доволен.
Иван Голубев и в самом деле оказался очень способным и искусным мастером. Он придумывал остроумные механизмы и приводы для вращения винтов
моделек и, получив одобрение Можайского, собственноручно изготавливал все детали, быстро и аккуратно собирал их. Голубев часто расспрашивал Можайского о принципах устройства летательных аппаратов
и с неослабевающим вниманием подолгу мог слушать
объяснения. Молодой мастер так увлекся новой работой, выказывал такие отличные успехи, что вскоре
стал для Можайского первым помощником.
Намереваясь построить большую модель летательного аппарата, Александр Федорович создал несколько моделек разных размеров. Изучив свойства плоскости, движущейся в воздухе, и работу винтов, он
смог непосредственно приступить к постройке большой
модели. Опыты с ней помогут определить сравнительную величину крыльев и хвоста, помогут сделать выводы, пригодные уже не только для модели.
Время от времени в гости к Александру Федоровичу заходит инженер-механик Зарубин. Они знакомы
давно, с тех еще пор, когда Зарубин был инженером
на винтовой шхуне «Восток», состоявшей, как и фрегат «Диана», в эскадре вице-адмирала Путятина.
В течение многих лет Зарубин непрерывно занимался
паровыми двигателями, стал видным специалистом в
этой области и ныне занимал пост флагманского механика Балтийской эскадры.
Иногда Можайского навещают профессор Алымов
и полковник Богословский. Они живо интересуются
ходом работ, помогают советом и ободряют добрым
словом. Разговор с ними обычно затягивается допоздна.
В трудах и хлопотах незаметно летело время. Составленная Можайским программа исследований была
близка к завершению. Осталось поставить еще несколько опытов, после которых изобретатель намеревался приступить к составлению эскизного проекта
летательного аппарата.
В один из весенних дней Александр Федорович
отправился в военное министерство за деньгами. Из
ассигнованной суммы в 3 тысячи рублей он получил
пока около 2 тысяч. В последний раз ему выдали
450 рублей и пообещали выписать остальные несколько позже.
Ведавший ассигнованиями чиновник военного
ведомства встретил Можайского непривычно холодно.
— Велено воздержаться от дальнейшей выдачи денег, — сказал он. — Таково распоряжение помощника
военного министра. Удивленный Можайский забросал чиновника вопросами о причинах такого решения. Чиновник только
развел руками: «Не могу знать-с».
Изобретатель направился к помощнику министра,
но тот, как оказалось, выехал из Петербурга. Разговаривать было не с кем.
Изобретатель вернулся домой в недоумении. Он
никак не мог понять, почему ему отказали выдать
ассигнованные средства. Но как бы то ни было, впредь
до выяснения этих причин нельзя было приостанавливать работу, и Можайский продолжал ее.
Он сначала тратил свои небольшие личные средства. Из них выплачивал жалование мастерам, покупал нужные для опытов материалы и механизмы. Но сбережения таяли очень быстро, положение становилось все более затруднительным.
В конце концов Можайский вынужден был обратиться со специальной докладной запиской в военное
министерство.
«Состоящий на службе на коммерческих судах в
Русском обществе пароходства и торговли и Одесской
железной дороги капитан 1-го ранга А. Можайский,
желая проверить опытами на модельках свой проект
воздухоплавания, взял отпуск из общества и поселился в Петербурге с сентября месяца прошлого,
1876, года.
Стремясь достигнуть разрешения вопроса воздухоплавания, Можайский, не получая содержания
от общества и имея от казны, как состоящий на коммерческих судах, всего 25% по чину, то-есть около
14 1/2 рублей в месяц, затратил на модельки, опыты
и проживание в Петербурге в течение шести месяцев
свои собственные деньги.
По рассмотрению проекта Можайского особою комиссией специалистов и ученых, собранною по распоряжению г. военного министра, и одобрению комиссией) проекта Можайского, ему ассигновано Военным
министерством 3 000 рублей для опытов над модельками и частями аппарата воздухоплавания, каковые
деньги будут им. Можайским, расходоваться собственно для этой цели, а для существования его и для потребностей жизни у него уже нет более собственных
денег, почему он, Можайский, имеет честь покорнейше просить Ваше высокопревосходительство о прикомандировании его к Военному министерству с назначением ему жизненного содержания от казны».
Докладная записка начала длительное путешествие
по бюрократическим инстанциям царского военного ведомства. Чтобы не прекращать работы, Можайский
продавал личные вещи. Наконец по распоряжению
военного министра ему было выдано небольшое единовременное пособие.
Изобретатель затратил большую часть и этих денег на постройку новой большой летающей модели.
Он возлагал на нее немалые надежды. Модель должна была показать, насколько достоверны его последние расчеты и исследования, можно ли было приступить к созданию самолета.
Наконец модель готова. Можайский несколько раз
запускает ее, но оказывается, что в гостиной ее риско-
ванно испытывать при полном заводе пружин: она может разбиться, натолкнувшись на стену. Надо поискать другое помещение, попросторней.
Пока Александр Федорович хлопотал, добиваясь
разрешения проводить испытания модели в Петербургском манеже, Иван Голубев производил окончательную регулировку аппарата.
И вот разрешение пользоваться манежем получено.
Испытания переносятся туда. В начале июня
Александр Федорович пригласил Алымова, Богословского и Зарубина посмотреть его новый аппарат.
Модель ставят на стол, и после разбега она с быстротой около 17 футов в секунду преодолевает почти
все пространство манежа.
— Модель может теперь нести не только самое
себя, но и полезный груз, — с гордостью говорит
Можайский.
С этими словами он отстегивает кортик, прикрепляет его к корпусу модели, доотказа заводит пружины
и сообщает аппаратику небольшой толчок. Под сводами манежа гулко звучат аплодисменты немногочисленных наблюдателей; аппарат быстро переносит
кортик по воздуху из одного конца манежа в другой.
— Это полный успех, — поздравляет Алымов изобретателя. — Примененный вами принцип целиком верен. Практическое осуществление полетов говорит само за себя. Все это превосходно. Я считаю, что все
виденное нами — бесспорное доказательство справедливости принятых вами идей.
Лицо Можайского приняло озабоченное выражение.
— Работы над моделями дали мне много, очень
много, — ответил он. — Но получить таким способом
параллельные и верные выводы, годные для постройки
большого воздухолетагельного снаряда, полностью невозможно. И это все потому, что нет возможности управлять силой машины, увеличивать или уменьшать
ее, изменять направление полета. Для того чтобы получить подробный ответ на все эти вопросы, надо
создать такой аппарат, которым мог бы управлять
человек. Это неизбежно. Будь результаты опытов над
моделями во сто крат лучшие, чем мне удалось получить теперь, все равно вопрос нельзя считать разрешенным. Обязательно требуется подтвердить выводы
опытами над большим аппаратом.
— Это совершенно справедливо, — задумчиво произнес Зарубин,—вам теперь надо хлопотать о средствах на постройку большого аппарата.
— К сожалению, получить деньги на дальнейшие
опыты не так-то легко, — со вздохом проговорил Можайский. — Из обещанной суммы я получил лишь две
трети. Выдать остальную часть мне отказали. А причины отказа до сих пор не могу понять.
— Надо хлопотать, — сказал Алымов. — Нельзя
дать погибнуть такому делу. Я уверен, что найдется
немало русских людей, готовых помочь вам...
— Надо снова напомнить широкой публике о ваших трудах, — поддержал Зарубин. — Это принесет
несомненную пользу.
Вскоре в «Петербургских ведомостях» появилась
статья Зарубина. Он писал: «...С результатами исследований одного нашего
специалиста, давно уже работающего над проектированием совершенно своеобразного летательного аппарата, мы имели случай на-днях познакомиться. Мы
говорим об аппарате, изобретенном нашим моряком
г. Можайским.
...В нашем присутствии опыт был произведен... над
маленькой моделькой, которая бегала и летала совершенно свободно и опускалась очень плавно; полет
происходил и тогда, когда на модель клали кортик, что
сравнительно представляет груз весьма значительного
размера.
Изобретение г. Можайского было уже на испытании нескольких известных специалистов и заслужило
их одобрение; тем не менее изобретатель продолжает
упорно работать над усовершенствованием своего аппарата, прообраз которого был им придуман еще в
1873 году...
К тому немногому, что мы имели право сказать
об аппарате г. Можайского, мы можем прибавить, что
стоимость изготовления летательной машины, сравнительно небольшая... Быстрота полета может быть доведена до размеров чрезвычайных».
Александр Федорович всеми силами стремился
оправдать надежды тех передовых русских людей,
которые в него верили и помогали ему. День и ночь он
сидел над проектом и чертежами большого летательного аппарата, которым бы мог управлять человек.
Многие месяцы ушли на расчеты, эксперименты, исследования, составление чертежей. Он все многократно проверял, зная, что ему предстоит выдержать
серьезную битву за признание своего детища, и эту
битву он хотел встретить во всеоружии. А оружием
его были опыт и наука.
Можайский довольно точно (насколько ему позволяло оборудование) подсчитал величину подъемной силы крыльев своего будущего аппарата.
Разбирая условия, необходимые для того, чтобы
обеспечить взлет аппарата, Можайский совершенно
справедливо отмечал, что нужно «ускорить разбег аппарата, который, отделившись от земли, явит из себя
плоскость, наклонно движущуюся в воздухе». Угол
установки этой плоскости к горизонту изобретатель
выбрал в 3°.
Много времени заняла разработка окончательного проекта воздухолетательного снаряда. Груды
чертежей громоздились на рабочем столе изобретателя.
По мере того как расчеты и эксперименты дополняли сведения, которыми располагал Можайский, по
мере того как нарождающаяся русская авиационная
наука совершала новые открытия, изобретатель вносил дополнения и поправки в проект своего самолета.
И в марте 1878 года Александр Федорович Можайский передал проект аппарата, все чертежи и
объяснительную записку в Главное инженерное управление.
Глава XII
Разработанный Можайским проект самолета был
выдающимся твореньем русской научной мысли, опередившим на несколько десятилетий подобные же работы зарубежных исследователей.
«Проектированный мною воздухоплавательный аппарат, — писал Можайский, — как это видно на чертеже, состоит: из лодки, служащей для помещения машины и людей; из двух неподвижных крыльев; из
хвоста, который может подниматься и опускаться и
служить для изменения направления полета вверх и
вниз, равно через движущуюся на нем вертикальную
площадь вправо и влево получать направление аппарата в стороны; из винта большого переднего; двух
винтов малых на задней части аппарата, служащих к уменьшению размеров переднего винта и для поворотов вправо и влево; из тележки на колесах под лодкой, которая служит отвесом всего аппарата и для
того, чтобы аппарат, поставленный площадью своих
крыльев и хвоста наклонно... к горизонту передней частью вверх, мог сперва разбежаться по земле против
воздуха и получить ту скорость, которая необходима
для парения его...»
«Что же касается силы машины, — говорилось далее в описании самолета, — то она должна быть наивозможно большая, так как только при быстром вращении винта может получиться быстрота движения
аппарата, необходимая для разбега его по земле и
для получения парения и, главное, для отделения
аппарата от земли».
Подробная смета, приложенная Можайским к описанию аппарата, показывала, что на его постройку
потребуется 18895 рублей.
Теперь, когда история авиации достаточно хорошо
известна, можно даже по этому краткому описанию
летательного аппарата оценить по достоинству прозорливость русского изобретателя.
Разработанная им в 1878 году конструкция имела все пять основных элементов, которые присущи и
самолетам нашего времени. Это был самолет-моноплан с фюзеляжем, крылом, шасси, силовой установкой, горизонтальным и вертикальным хвостовым оперением.
Самолет Можайского был намного совершенней
летательных аппаратов, созданных даже много позднее западноевропейскими и американскими конструкторами, хотя они благодаря достижениям науки располагали к тому времени гораздо большими возможностями, чем русский изобретатель.
В 1894 году известный английский изобретатель
Хайрам Максим построил аэроплан. Это сложнейшее
и необычайно громоздкое инженерное сооружение в
очень малой степени напоминало современные самолеты. Для испытания своего аэроплана Максиму пришлось построить специальный путь длиною в 600 метров, состоящий из двух пар рельсов, расположенных
одна над другой на высоте 2 футов. Аппарат Максима, на который были истрачены огромные средства, из-за несовершенства конструкции (отсутствие
рулей управления) при первом же испытании потерпел такую тяжелую аварию, что изобретатель, несмотря на свои почти неограниченные финансовые
возможности, отказался от дальнейших опытов.
В те же примерно годы французский инженер
Клеман Адер построил аэроплан, названный «Авион».
Эта своеобразная машина, внешним видом напоминавшая летучую мышь, оказалась неудачной. Из-за
отсутствия средств Адер в конце концов прекратил
дальнейшую работу над своим аэропланом.
Аппарат братьев Райт, построенный ими в 1903 году, по своей конструктивной разработке вовсе не
выдерживает сравнения с самолетом Можайского.
Аэроплан американцев, представлявший собой биплан, имел всего две основные части современного самолета: крыло и силовую установку. Фюзеляж отсутствовал. Райты при испытаниях ложились на крыло. Вместо шасси под крыльями были прикреплены
два деревянных полоза. Коробчатое хвостовое оперение помещалось впереди летчика. Взлет производился
с помощью чрезвычайно сложного сооружения, отдаленно напоминающего катапульту. В целом самолет
братьев Райт явился шагом назад в сравнении с машиной русского конструктора, оказавшейся, как это
сейчас видно, прообразом современных нам самолетов.
Проект А. Ф. Можайского был передан для рассмотрения специальной комиссии. Ее председателем
был назначен генерал-лейтенант Герман Паукер.
Влиятельными членами этой комиссии также
были немцы на русской службе: «знатоки» воздухоплавания генерал-майор Оттомар Герн и полковник
Вальберг.
Генерал Герман Паукер происходил из прибалтийских немцев. Человек с холодным сердцем и надменным лицом, он поступил на русскую военную службу
с единственной целью: сделать карьеру. И он на протяжении всех лег службы старательно «делал карьеру», продвигаясь по иерархической лестнице главным
образом благодаря своей угодливости перед сильными
мира сего и жестокости к людям нижестоящим. Преподаватель математики инженерного училища, он сумел, используя свои связи, попасть в члены строительной конторы при министерстве императорского
двора. Пробыв на этой должности свыше пятнадцати
лет, Паукер «отличился» перестройкой внутренних покоев Царскосельского дворца и особенно переделкой
берейторских конюшен. Верноподданный и исправный
служака, Герман Паукер достиг больших чинов, вошел
в доверие высокого начальства и стал влиятельным
человеком.
Получив проект Можайского и бегло ознакомив-шись с его содержанием, Герман Паукер, будучи человеком весьма недружелюбно настроенным к русским
ученым и изобретателям, сразу же решил, что проект
не заслуживает внимания. Тем не менее Паукер поспешил в тот же вечер подробно рассказать об этом
изобретении своим многочисленным гостям.
— Это тот самый моряк, о котором писали в ваших газетах, что он строит воздушную миноноску? —
спросил военный атташе одного из иностранных государств.
— Тот самый,—отвечал Паукер.— Он собирается поддерживать эту миноноску над землей и двигать
вперед с помощью гребных винтов, предварительно
загрузив воздушный корабль солидным запасом бомб.
— Это была б ужасная вещь, господин генерал, — сказал атташе — если б какая-нибудь нецивилизованная нация, обладала бы таким оружием, как воздушные миноноски.
— Этого можно не бояться, — ответил Паукер. — Если какой-нибудь стране удастся когда-либо успешно решить проблему воздухоплавания, то это прежде всего произойдет на Западе, но отнюдь
не в России.
— В этом можно не сомневаться, — подхватил
тайный советник Гадд.
Между тем проект Можайского путешествовал от
одного члена) комиссии к другому. От Паукера — к Герну, от Герна — к Вальбергу. Всем им замечательный проект русского изобретателя был мало понятен.
Кроме того, они были совершенно не заинтересованы
в его осуществлении. Они собирались похоронить его
так же, как они это делали и с многими другими проектами русских изобретателей. Но это было не так-то
легко сделать, тем более, что заседавшая год назад
весьма авторитетная комиссия дала высокую оценку
проекту Можайского. Волей-неволей генералу Паукеру
пришлось назначить заседание комиссии и пригласить туда изобретателя.
И вот Александр Федорович снова поднимается
по лестнице Инженерного замка. Снова, как в
первый раз, — нет, сильнее, — колотится от волнения сердце. Он открывает дверь и входит в зал.
Ощущение какого-то холода сразу пронизывает его.
Генерал-лейтенант Паукер, прищурившись, неприязненно рассматривает его. В другом кресле, точно проглотив аршин, сидит, вытянувшись, генерал Оттомар
Герн. Всем своим видом он сразу же дает понять Можайскому, что ему, Герну, здесь невыразимо скучно
и он считает всю эту затею никчемной. Подстать первым двум членам комиссии и третий — полковник
Вальберг.
Александр Можайский начинает свое сообщение с
теоретического обоснования принципов полета аппаратов тяжелее воздуха. Постепенно он забывает про
оказанный ему прием и все больше увлекается рассказом. Как всегда, когда он говорит о своем детище,
лицо Можайского становится еще более вдохновенным. Его взволнованный голос ясно звучит под массивными сводами. Но вдруг монотонный надтреснутый голос генерала Герна перебивает его:
— Мне непонятна ваша уверенность в том, что
воздушные винты, вращаясь, дадут необходимую работу для передвижения летательного снаряда, — насмешливо говорит он. — В моей голове совершенно не
укладывается, что летательный снаряд сможет передвигаться в воздухе с помощью винтов.
— Я совершенно убежден в том, что предложенные мною винты произведут нужную работу, — горячо отвечает Можайский. — Я тщательно определил их размеры по отношению к силе машины. Правильность этих расчетов подтверждается не только теоретическими расчетами, но и результатами моих опытов
с моделями. Разумеется, мною сделано еще далеко не
все. Но я убежден, что дальнейшие опыты над воздушными винтами дадут возможность увеличить их
коэфициент полезного действия.
— Ну, что это за опыты с модельками, — недовольным тоном перебивает генерал Паукер. — Это
все игрушки. Вы вот много говорите о том, что изучали полет птиц. Они летают благодаря тому, что
машут крыльями. А ваш-то аппарат, батенька, имеет
неподвижные крылья?!
Можайский был настолько удивлен этим рассужде»
нием, что сразу не нашелся с ответом. Ведь многим
теперь уже было ясно, что неподвижно распластанные крылья птицы как раз и представляют собой
плоскость, наклонную к воздушному потоку, который
и создает подъемную силу. Александр Федорович
пытается объяснить это положение, но генерал Паукер раздраженным тоном останавливает его:
— Во всех цивилизованных странах при сооружении летательных приборов стараются подражать природе и именно устройству птичьих крыльев и мышц.
Вот, например, еще недавно в иностранной печати сообщалось об интересных опытах итальянца Капретти,
построившего летательный снаряд с машущими
крыльями. А вы, господин Можайский, пытаетесь
итти наперекор общепринятым научным идеям.
Мне непонятно, откуда у вас такая уверенность
в успехе.
— Я думаю, что выражу общее мнение господ членов комиссии, — продолжал Паукер, — если потребую
от вас более убедительных расчетов, доказывающих
возможность парения летательного аппарата тяжелее
воздуха с помощью винтов.
На этом заседание комиссии от 12 апреля 1878 года закончилось.
Можайский вновь принимается за расчеты, чтобы
сделать их более убедительными и понятными для.
членов комиссии. Все свои предположения и теории
он стремится подтвердить математическим путем. Он
несколько раз посещает знаменитого математика Чебышева, советуется с ним, как добиться наибольшей точности в своих расчетах, и успокаивается лишь тогда,
когда достигает цели.
Этот выдающийся человек ясно представлял себе,
что такая сложная наука, как наука о воздухоплавании, требует особенно тесного взаимодействия теории
с практикой. Он в этом постоянно убеждался. Опыты, которые он производил, часто вносили поправки в его же теоретические вычисления.
«Я допускаю, — писал Можайский в своей новой
объяснительной записке, — что опыт, быть может, и
укажет в расчетах на некоторые изменения к лучшему».
Поэтому он был совершенно прав, настаивая на
том, чтобы перейти к опытам над самолетом таких
размеров, которым мог бы управлять человек, — над самолетом, специально устроенным для экспериментальных целей.
Можайский передал свою новую докладную
записку в комиссию инженерного управления и стал
ожидать ответа.
Время шло. Проект Можайского недвижимо лежал
у секретаря комиссии. Изобретатель беспокоился,
предчувствуя недоброе.
Но удар был сильнее, чем Александр Федорович
мог ожидать. Когда он пробежал первые же строки
окончательного решения комиссии, у него потемнело в
глазах. Он с трудом заставил себя до конца прочитать это невежественное решение. В нем значилось,
что комиссия «не находит ручательства в том, чтобы
опыты над снарядом г. Можайского, даже и после
различных возможных в нем изменений, могли привести к полезным практическим результатам, если не
будет устроен им снаряд на совершенно иных основаниях: с подвижными крыльями, могущими изменять не только свое положение относительно гондолы,
но и свою форму во время полета».
Ввиду этого комиссия категорически отказалась
«присоветовать ассигнования на опыты».
Это был страшный удар. Комиссия пыталась опорочить и свести на-нет результаты всех его многолетних трудов, результаты, одобренные многими
крупными специалистами. Она толкала Можайского
на путь слепого подражания природе, на путь создания аппарата с машущими крыльями, путь, который
не привел еще ни одного изобретателя к успеху.
...Он тихо спускался по широкой лестнице Инженерного замка, ничего не видя перед собой. Ноги подкашивались, как после тяжелой болезни. Вышел, направился к Невскому проспекту. Весеннее солнце слепило глаза. По Невскому прогуливались разряженные,
улыбающиеся женщины. Сновали экипажи.
Можайский стоял на углу Садовой, раздумывая,
куда итти. Он хотел было броситься к Дмитрию
Ивановичу Менделееву, не раз оказывавшему ему
помощь, но вспомнил, что Менделеев в длительной заграничной командировке. Богословского также не было в Петербурге. А те из знакомых, кто был в столице, бессильны были помочь ему.
«Военный министр не утвердит это решение», —
подумал Можайский и безуспешно попытался попасть
к нему на прием. Но спустя некоторое время военный министр генерал-адъютант Ванновский скрепил
это решение комиссии своей подписью.
Выйдя из приемной министра, Александр Федорович еле добрался домой. Живший последнее время у
отца младший сын Николай отшатнулся, когда Александр Федорович вошел. На нем не было лица. Оа
тяжело рухнул в кресло. Николай побежал за
водой.
Долго в эту ночь не ложились спать в семье Можайского. Из-за закрытой двери кабинета доносились
тяжелые шаги Александра Федоровича. Потом шаги
стихли. Когда Николай чуть приоткрыл дверь, он
увидел, что отец сидит, низко склонившись над
столом...
Можайский торопливо писал. Это было письмо начальнику Главного инженерного управления. Всю
горечь и обиду последних дней вкладывал Александр
Федорович в эти строки: «Комиссия с самого начала сделала все, чтобы убить во мне уверенность в возможности осуществления моего проекта... — писал
он. — Таким вовсе непредвиденным для меня способом комиссия, обсуждая и ведя дело канцелярским и
келейным путем, отняла у меня возможность представить ей мои окончательные выводы о размерах
частей аппарата, силе его машины и других условий».
Он задумался, потом продолжал писать: «...Вообще я не ожидал того безучастия, которое комиссия
выказала моему труду, результат которого, по мнению протокола 1-й комиссии, мог принести государству громадную пользу в военном значении... Я
желал быть полезным своему отечеству и заняться разработкой моего проекта, для чего оставил место своего служения... Отказался от другого, тоже выгодного по содержанию и карьере... Сначала я проживал и
расходовал небольшие наличные средства, затем делал долги... Я трудился не для своего личного интереса, а для пользы государства и действовал при этом
не по своему личному усмотрению, а по указанию комиссии, назначенной правительством...»
Он отодвинул в сторону письмо, поднялся, несколько раз прошелся по кабинету, то и дело останавливаясь в задумчивости. Потом снова склонился
над столом.
Ночное небо стало бледнеть. Николаю показалось, что отец уснул в кресле. Он бесшумно открыл
дверь, на цыпочках приблизился к столу и заглянул
через плечо отца. Перед ним лежала тетрадка с математическими формулами. Александр Федорович не
спал. Он работал. Николай едва уговорил отца лечь.
Утром пришли мастера. Они удивились, увидев
вечно жизнерадостного Александра Федоровича
мрачным и угрюмым.
— Братцы! — произнес Можайский тоном, каким
он бывало разговаривал на корабле с матросами в
трудную минуту. — Начальство отказало мне в средствах, так что жалование платить вам нечем... Хоть
тяжело мне, но, видимо, придется расстаться. Может
быть, лишь на время... И он развел руками. Рабочие молча переглянулись.
— Александр Федорович, — взволнованным голосом проговорил Голубев. — Такому делу нельзя дать
погибнуть. Русские люди помогут вам. А мы пока
что обойдемся без жалования. Будем работать по-прежнему. Когда сможете, тогда и рассчитаетесь с
нами. Яковлев и Арсентьев кивали головами в знак согласия с Голубевым.
У Александра Федоровича сжалось сердце. В горячем порыве он крепко пожал руки своим друзьям-мастеровым, благодаря их за поддержку.
Глава ХIII
Невежественное и явно враждебное решение комиссии генерала Паукера по поводу проекта Можайского вызвало возмущение многих русских ученых. Их
настроения и протест выразил профессор Алымов в
своей статье «К вопросу о воздухоплавании, опубликованной в "Кронштадтском вестнике" вскоре после
того, как комиссия вынесла свое заключение.
Профессор Алымов писал: «...Аппарат г. Можайского, по крайней мере в своем принципе, составляет, по нашему мнению, громадный и, может быть, даже окончательный шаг к разрешению великого вопроса плавания человека в воздухе по желаемому направлению и с желаемой в известных пределах скоростью. До 1870—1872 годов
воздухоплавание оставалось и доселе на практике
остается почти в зародыщном состоянии... Практикуемые аэростаты, носясь в воздухе по воле всякого, даже весьма слабого течения, встречаемого ими в слоях атмосферы, способны только подниматься и опускаться... Должно было заменить подъемную силу
аэростата какою-либо другой подъемной же силой,
не столь невыгодною. А. Ф. Можайскому, по нашему мнению, принадлежит великая заслуга если не вполне решить эту задачу на практике, то, по крайней мере, чрезвычайно приблизиться к этому решению, а следовательно, и к решению всего вопроса о воздухоплавании».
«...Мысль Можайского создать подъемную силу, — писал далее Алымов, — производя горизонтальное
движение змея и вообще наклонной плоскости действием гребного винта, способна, мы уверены, привести к наиболее рациональному и наиболее практическому решению великого вопроса...
Основанный на законах механики теоретический анализ явления, а главное все то, что мы видели и что
лично сообщено нам А. Ф. Можайским, заставляет нас с большой вероятностью заключать о великой
будущности сделанного им применения означенного
принципа.
...Мы не можем не высказать нашего твердого
убеждения, что многолетнее изыскание г. Можайского заслуживает самого серьезного внимания.
Независимо от рациональности основного принципа,
состоящего в том, чтобы поступательным с помощью
гребного винта движением аппарата вызывать подъемную силу на наклонно и неизменно укрепленную к
нему поверхность змея, проект А. Ф. Можайского
весьма характерен также по практичности его выполнения, в нем нет, например, никаких крыльев с попеременным, как у птиц, движением, представляющим собою весьма несовершенный способ действия, хотя
и выработанный самой природой; в нем нет и никаких других подвижных частей, кроме гребного винта,
постоянно вращающегося в одну сторону, и руля.
Другая характерная сторона выражается в чрезвычайно искусном расположении его связей, обеспечивающих ему при большой легкости полную неизменность взаимного расположения его частей, в
чем явно выразился опытный в этом деле глаз моряка...
