Александр Можайский (продолжение)

перейти в начало книги...

С. Вишенков "Александр Можайский"
Издательство ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия", Москва, 1950 г.
OCR Biografia.Ru

продолжение книги...

...Узнав из рассказа А. Ф., какие жертвы были уже им принесены в продолжение 10-летнего упорного преследования цели его проекта, мы не могли не проникнуться стремлением (впрочем, только ради спасения проекта, наиболее рационального, полагаем, из всех того же рода, какие нам случалось встречать) вызвать к этим трудам сочувствие общества.
Неужели в самом деле изобретатель должен всегда быть жертвою своего изобретения, хотя бы его проект был совершенно правилен в своих основах и уже развит до степени, весьма близко удовлетворяюшей требованиям практики, возможным на первое время?
Неужели, не губя окончательно здоровья, сил и средств изобретателя, нет никакой возможности убедиться в основательности его плана, служащего к удовлетворению одного из важнейших интересов общества и имеющего притом особенно важное значение для многих специальных органов оного?
...При таком быстром ходе усовершенствований, весьма, впрочем, понятном, едва ли было бы рационально относиться упорно скептически к проекту, который в худшем для него случае требует только весьма небольшого уменьшения в весе имеющихся машин, препятствие, которое, может быть, даже и не существует для проекта Можайского, в особенности если дальнейшие исследования, требующие, однако, сил, времени, труда и средств, дадут его аппарату наилучшую форму и наивыгоднейшие отношения частей.
Одним словом, в высшей степени желательно, чтобы по отношению к проекту г. Можайского были предприняты исследования означенного рода в размерах, более обширных, чем какие возможны для частного лица».
Призыв, которым заканчивалась эта статья, не был услышан представителями так называемой официальной науки. «Их светлости» и «сиятельства», являвшиеся попечителями различных научных учреждений, не раз отказывали отечественным изобретателям в поддержке, одновременно привлекая в Россию за большие деньги различных иностранных авантюристов от науки.
Честные же русские ученые, которые горячо желали помочь Можайскому, не имели средств для этой цели. Собрать сумму почти в 20 тысяч рублей, нужных для постройки самолета, было нелегко.
Но как ему ни было тяжело, он продолжал работать с прежней энергией. Он хорошо сознавал огромное значение своих трудов и свои долг довести начатое дело до конца.
Голубев также тяжело переживал горе, обрушившееся на его учителя. Молодой механик настолько уже втянулся во все дела, связанные с постройкой самолета, так сроднился с ними, что совершенно не мог представить себе, что все это будет прекращено.
Голубев имел много знакомых среди рабочих Балтийского завода и рассказывал о происшедшем, как о большом личном горе.
— А ты, Иван Никифорович, передай капитану Можайскому, пусть обратится к нам, — часто отвечал Голубеву тот или другой его знакомый, слесарь или механик. — Мы ему поможем, в чем нужно. Любую деталь задаром сделаем. Ведь не для себя старается человек.
И Голубев тут же спешил порадовать Можайского известием, что самые искусные механики Балтийского завода готовы бесплатно изготовить для него любую часть летательного аппарата, если только заводское начальство не помешает.
О чем особенно в эти месяцы беспокоился Можайский — так это о двигателе для своего будущего аппарата. Двигатель нужен был легкий, мощный и экономичный. Сколько Можайский ни листал каталоги, ни одна из рекламируемых машин не удовлетворяла его. Все они были либо слишком тяжелы, либо маломощны, либо же потребляли много топлива.
— Придется нам самим придумывать и строить двигатель, совершенно отличный от всех ныне существующих и специально предназначенный для воздухолётательных снарядов, — говорил Можайский Голубеву. — Наилегчайшим двигателем будет несомненно газовый, в котором топливо сгорало бы непосредственно в цилиндре, а не в отдельной, имеющей большой вес, топке, как в паровых машинах.
Идея применить на самолете газовый двигатель, являющийся прототипом более позднего бензинового мотора, была новым выдающимся открытием русского изобретателя.
Подготовив все чертежи и расчеты, Можайский все это передал на рассмотрение в морское министерство.
Тем временем обстоятельства сложились так, что Александру Федоровичу пришлось основательно задуматься об устройстве своих служебных дел. Возвращаться на юг, в Русское общество пароходства и торговли он не собирался. Довести дело до конца со своим изобретением можно было, лишь находясь в Петербурге. Связь с передовыми русскими учеными, помощь научной общественности, поддержка со стороны мастеров, которые теперь не менее самого Можайского желали увидеть воздухолетательный снаряд в полете, — все это давало надежду на конечный успех задуманного дела.
После хлопот Александр Федорович в мае 1879 года вновь поступил на военную службу преподавателем морской практики в морское училище.
Как увлекательно новый педагог проводил занятия! Необычайно ярко умел он иллюстрировать каждое положение предмета примерами из личного опыта, из многочисленных плаваний и путешествий. Словно свежий океанский ветер врывался в аудиторию, буд-то пахло здесь солью морских волн. Перед взорами гардемаринов, как живые, возникали мужественные русские моряки, смело вступавшие в единоборство со стихией и побеждавшие ее.
Но еще более увлекательными были рассказы Александра Федоровича о будущем воздухоплавания. Он с таким увлечением повествовал о путешествиях в воздушном океане, словно сам не раз бывал их участником.
Возвращаясь с лекций домой, Александр Федоро- вич погружался в аэродинамические исследования. Он стремился теперь как можно точнее определить величину подъемной силы своего аппарата, знать законы ее изменения. Домашний кабинет Можайского напоминал лабораторию. Он был заполнен приборами, чертежами, деталями механизмов.
Как много времени отнимают все эти эксперименты, какое нужно терпение, чтобы повторять их до тех пор, пока не получится нужный ответ на неясный вопрос!
За работой незаметно летит время. Иногда Можайский невольно отвлекался от дела, погружаясь в горестное раздумье: все сильнее давал себя чувствовать недостаток средств. А их требовалось немало на продолжение опытов. Он отдавал большую часть своего жалования, урезывал свои расходы, вошел в долги, лишь бы дать жизнь своему детищу, лишь бы в русском небе впервые в мире поднялась машина, о которой мечтали многие поколения. Но как он ни экономил, как ни вывертывался из трудных положений, ход работы сильно тормозился.
Он чисто по-дружески рассказал о своих заботах зашедшему навестить его инженеру Богословскому.
И тот подал вдруг неожиданный совет: — А что бы вам, Александр Федорович, обратиться к адмиралу Лесовскому? Он теперь управляющий морским министерством, а тамошней канцелярией ведает контр-адмирал Пещуров. Оба вас, наверняка, помнят по «Диане». Чем чорт не шутит, может быть адмиралы помогут?
И вот несколько дней спустя контр-адмирал Пещуров вводит Можайского в кабинет к Лесовскому. Адмирал тепло встретил изобретателя. Можайский рассказал о своих работах, о том, как комиссия Паукера, пытаясь направить его на ложный путь, задержать исследования, и поныне продолжает чинить препятствия его делу.
— Я начал строить аппарат на свои средства,— рассказывал Можайский. — Его можно изготавливать по частям, с течением времени. Я надеюсь это осилить. Но вот двигатели для аппарата частями в разных местах не построишь. Их надо заказать на заводе, да на хорошем, и это обойдется не менее чем в пять тысяч рублей.
— Слышал, слышал про ваши труды, — сказал Лесовский. — И в газетах читал. Очень рад вашим успехам и очень рад буду помочь вам. Однако я очень удивлен вашему намерению применить в своем аппарате газовый двигатель. Это ведь совершенно новое и непроверенное дело. Стоит ли в вашем положении итти на излишний риск? Я бы вам настоятельно советовал использовать всем хорошо известную паровую машину. — Но расчеты показывают, что в этом деле именно газовые двигатели имеют наибольшие перспективы, — осторожно возразил Можайский.
— В этом вряд ли вам сейчас удастся убедить наше высшее начальство, — ответил Лесовский. Он подошел к окну и задумчиво побарабанил по стеклу.
— Насколько мне известно, военное ведомство скептически настроено ко всей вашей идее в целом. Тем более, что к неизвестному, нигде еще не существовавшему аппарату вы собираетесь применить такой же никому не известный двигатель. Так что вряд ли военное ведомство согласится отпустить средства на постройку аппарата...
— Но все же, может быть, стоит попытаться в морском министерстве, — осторожно вставил Пещуров.
— Безусловно, стоит, — согласился Лесовский, — хотя мои сомнения относительно средств остаются в силе.
Адмирал Лесовский оказался, к сожалению, прав. На его просьбу, направленную в конце июня 1879 года в министерство финансов, ассигновать Можайскому 5 тысяч рублей последовал вежливый, но категорический отказ.
Еще один тяжелый удар! Можайский нервно расхаживает по кабинету.
— Нет, и эта неудача меня не остановит, — решительно произносит он вслух. — Доведу дело до конца. Тем более, что я теперь не одинок в своих исканиях. Многие работают сейчас в данной области.
Если Мы объединимся и будем помогать друг другу, то можно будет преодолеть многие преграды.
И эта его мысль в скором времени в известной мере подтвердилась. В декабре 1879 года в Петербурге произошло выдающееся научное событие: собрался 6-й Всероссийский съезд врачей и естествоиспытателей.
Русские воздухоплаватели возлагали немалые надежды на этот съезд. Они справедливо считали, что съезд сможет дать известный толчок решению назревших проблем, усилит к ним интерес общественности.
Незадолго до открытия съезда в некоторых петербурских газетах были опубликованы статьи, призывавшие научных деятелей уделять больше внимания вопросам постройки летательных аппаратов.
В одной из таких статей содержались серьезные упреки официальным руководителям науки. «Вместо того чтобы стать во главе фаланги изобретателей, стремящихся к завоеванию атмосферы,— говорилось в статье, — наука до последнего времени, как бы опасаясь скомпрометировать себя погоней за утопией, избегала исследований условий полета... Во всяком случае, вопрос этот должен быть решен путем основательных практических опытов, которые могли бы послужить солидной основой для математического исследования. Мы убеждены, что задача устройства летательной машины... может быть удовлетворительно решена в самом ближайшем будущем... Было бы весьма желательно, если бы наша Академия наук, технологический институт или другие решились произвести эти опыты...»
Открытие съезда состоялось в университете. Актовый зал переполнен. Собрался цвет русской науки: Менделеев и Чебышев, Бутлеров и Докучаев, Вышнеградский и Яблочков, Лодыгин и Софья Ковалевская, Маиевский и Столетов, Жуковский и Тимирязев, Чиколев и Карпинский, Рыкачев и Сеченов и многие другие. Немало присутствовало и гостей. Среди них были Можайский, Алымов, Спицын, Клиндер.
Когда выбрали должностных лиц съезда, из-за стола поднялся ректор университета.
— Милостивые государи, — сказал он, — сейчас нам будет показано в действии замечательное изобретение инженера Павла Николаевича Яблочкова. Это изобретение, называемое во всем мире «русским светом», представляет собой еще один пример быстрого прогресса науки и техники, который мы все наблюдаем...
Ректор кивнул стоявшему за кулисами механику. Под потолком ярко вспыхнули матовые шары, в которых помещались свечи Яблочкова. Стало светло, как днем. Раздались дружные рукоплескания.
— Сколько горя пришлось хлебнуть нашему Яблочкову...—с горечью прошептал Можайский си- девшему рядом Алымову. — Неужели нужно было, чтобы изобретение русского человека, прежде чем найти применение на родине, обошло весь свет, от Лондона и Парижа до Тегерана и Индокитая?
— К сожалению, такова судьба многих русских изобретателей, — вздохнул Алымов.
«Я приложу все силы, чтобы меня не постигла такая судьба», — подумал Можайский.
Когда аплодисменты смолкли, председатель сообщил дальнейший порядок работы съезда, и первое заседание закрылось. Как только начали свою работу секции, обнаружилось, что программа физической секции носит сильно выраженный авиационный уклон.
24 декабря В. П. Верховский сделал доклад «О гребном винте», Л. Бертенсон — «О механике полета», а Н. Слугинов сообщил о выведенном им законе теплоемкости газов.
Большим днем съезда явился четверг 27 декабря. Молодой, малоизвестный московский ученый Н. Е. Жуковский выступил с докладом «О прочности движений». Ясная логика, четкость изложения, своеобразность мышления — все это покорило слушателей. Можайский, Спицын и другие горячо рукоплескали оратору. Потом с интересным сообщением о центробежных регуляторах с шарами и с крыльями выступил академик Пафнутий Львович Чебышев.
Вечером открылось ежегодное заседание физико-химического общества. Наступил час, которого так ждали все участники заседания. На кафедре, горячо встреченный аплодисментами, появился Дмитрий Иванович Менделеев. Его доклад был целиком посвящен вопросам воздухоплавания. Весь зал замер в напряженном внимании. Великий русский ученый говорил об огромном значении воздухоплавания для России, о задачах передовых русских ученых в решении этой важной проблемы.
—...Россия владеет обширнейшим против всех других образованных стран берегом еще свободного воздушного океана, — говорил Менделеев. — Русским поэтому и сподручнее овладеть сим последним. Создание доступного для всех и уютного двигательного снаряда составит эпоху, с которой начнется новейшая история образованности...
Но в каждом научном завоевании успех возможен только при надлежащей подготовке, соединенной с твердой уверенностью в необходимости, пользе и благе от предпринимаемой борьбы с природными силами. Главную подготовку для овладения воздушным океаном, первое орудие борьбы составляет знание сопротивления среды, или изучение той силы, против которой придется бороться. Вот почему, вникнув в существо задачи воздухоплавания, я обратился преж- де всего к вопросам сопротивления среды, тем более, что инерционная теория, данная Ньютоном, и разные ее видоизменения, выполненные другими иностранными учеными, оказались несогласными с действительностью...
Менделеев рассказывает о достигнутых им результатах, приводит доказательства, иллюстрирует свои мысли опытами над различными моделями, приборами, образчиками материалов.
Великий ученый изложил содержание своего опубликованного несколько месяцев спустя знаменитого труда «О сопротивлении жидкостей и воздухоплавании», — труда, который в течение многих лет являлся основным руководством для всех, кто серьезно занимался кораблестроением, воздухоплаванием и баллистикой.
Едва профессор Менделеев окончил свою речь, как его окружили со всех сторон, и лейтенанту Спицыну стоило немалого труда протиснуться вперед.
— Дорогой Дмитрий Иванович, — говорит Спицын, — от имени энтузиастов русского воздухоплавания приглашаю вас на наше совещание. Мы очень нуждаемся в вашей помощи.
Менделеев охотно соглашается. Все отправляются на квартиру к Спицыну. Небольшая гостиная едва вмещает всех желающих здесь присутствовать. Помимо штатских людей, пришло несколько офицеров сухопутного и морского ведомств.
На квартире у Спицына как бы возобновляется заседание физической секции съезда естествоиспытателей. Но здесь говорили только об авиации. Каждый стремился рассказать о своих трудах. Лейтенант Спицын объяснил устройство своих моделей, которыми за девять лет занятий вопросами воздухоплавания обставил почти всю свою квартиру.
Затем Можайский рассказал о построенном им приборе для определения величины подъемной силы, начертил его схему.
Беседа все более оживлялась. Каждый пытался привлечь к себе внимание Менделеева. Глаза и лица участников этого необычного собрания сияли огнем радостного возбуждения. Ученые и изобретатели были счастливы тем, что у каждого нашлось так много единомышленников.
Но вот из-за стола поднимается Менделеев, и в гостиной воцаряется тишина.
— Господа, — произносит Дмитрий Иванович. — Я пользуюсь случаем выразить свое удовлетворение верностью того пути, которым следует наш уважаемый Александр Федорович. Мы всегда обязаны помнить, что в столь малоизведанной области настоятельно нужен и будет решать дела разумный и твердый опыт. С первых же дней своих многолетних трудов господин Можайский встал на путь твердых и разумных опытов, потому и добился таких серьезных результатов. Они тем более важны, что аппараты тяжелее воздуха обещают наибольшую будущность...
Дмитрий Иванович сделал паузу и продолжал: — Интерес к воздухоплаванию и аэронавтике возрастает в России с каждым годом и среди разных слоев населения. В разных городах нашей страны появляются все новые и новые изобретатели. Недавно мне довелось читать в одной газете про Михаила Тихоновича Лаврентьева. Этот простой крестьянин самолично выстроил воздушный шар и, несмотря на все помехи, сделал много удачных полетов, обучил им поручика Бессонова. Теперь пишут в газетах, что неустрашимость и ловкость Михаила Тихоновича в управлении шаром замечательны.
— Надо, чтобы о таких людях,— продолжает Менделеев, — знали все патриоты. Тогда с каждым годом будет увеличиваться число подражателей, появятся новые проекты, развитие летания пойдет с большим успехом. Потому-то и следует нам подумать об издании специального журнала, который сообщал бы о новых изобретениях по воздухоплаванию, об опытах и предложениях разных лиц, рассказывал бы о наиболее замечательных воздушных полетах, о культурном и военном значении воздухоплавания, помогал бы изобретателям осуществлять идеи, этого заслуживающие.
Раздаются дружные аплодисменты. Все согласны, что журнал, о котором говорил Менделеев, необходим. Воздухоплаватель инженер-полковник Клиндер тут же соглашается взять на себя редактирование и издание журнала. Сразу же объявились охотники сотрудничать в нем.
— Мало одного журнала, — заявил вице-адмирал Николай Михайлович Соковнин. — Мне кажется, что нам следует создать добровольное общество для содействия русскому воздухоплаванию.
И Соковнин начинает разъяснять, какую большую пользу могло бы принести такое общество: — Главная его задача — помогать русским изобретателям, содействовать осуществлению их проектов.
— Правильно! — раздаются со всех сторон возгласы одобрения. — Составьте проект устава общества.
Страсти снова разгораются. Почти каждый пытается внести предложение.
— Господа! — восклицает известный воздухоплаватель, адъюнкт Главной физической обсерватории Барановский. — Я предлагаю учредить специальный флаг русских воздухоплавателей. Он должен быть белым с широкими голубыми краями, на которых по четыре золотые звездочки. Белый фон будет означать цвет облаков, синие края — цвет неба, а восемь звездочек — четыре главных и четыре смежных румба.
— А я предлагаю установить особый день — ежегодный праздник русских воздухоплавателей, — говорит Спицын. Можайский радостно смотрел на присутствующих. «Нет, не погибнет мое детище, — взволнованно думал он, — оно будет жить. Я в этом ответственен перед отчизной!
Разошлись далеко за полночь...
Александр Федорович Можайский чувствовал себя помолодевшим, полным сил, готовым к дальнейшей борьбе. Он был теперь более чем когда-либо уверен, что в недалеком времени все его мечты станут реальностью.

Глава XIV

Встреча, состоявшаяся на квартире у Спицына, оказалась своего рода организационным совещанием зачинателей русского воздухоплавания. Это совещание сыграло известную роль в развитии отечественной авиационной науки и техники.
С января 1880 года в Петербурге стал выходить журнал «Воздухоплаватель» — один из первых в мире журналов, посвященных вопросам авиации. Журнал сразу же начал помогать русским изобретателям и в том числе Можайскому.
«До сих пор газ или нагретый воздух считались единственными средствами плавать по воздуху, — говорилось в первом же номере журнала, — но в настоящее время сильно работают над механическими способами плавания без газа (как птицы). И в Петербурге капитан 1-го ранга А. Ф. Можайский изобрел воздухоплавательное судно, которое должно плавать также без газа. Мы видели чертежи судна г. Можайского, которые составлены просто, ясно и отчетливо».
Журнал подробно описывал первое в мире совершенное с научной целью воздушное путешествие русского академика Захарова в 1804 году, успешные полеты крестьянина Лаврентьева и его учеников. Систематически сообщалось о трудах Менделеева, посвященных воздухоплаванию. В журнале печатались статьи К. И. Константинова, лейтенанта Спицына о спроектированном им орнитоптере, о военном значении воздухоплавания.
В короткое время «Воздухоплаватель» стал широко известен в научных кругах. В Германии и Франции стали переводить все статьи из этого журнала. Но самое ценное было то, что вокруг журнала объединились люди, заинтересованные в развитии отечественного воздухоплавания. В редакции или на квартире у того или иного автора происходили совещания, научные собеседования.
— Почему бы вам не возобновить ходатайства об отпуске средств на продолжение работ? — часто спрашивали Можайского участники этих собеседований. — Дмитрий Иванович Менделеев снова подтвердил важность и ценность ваших работ. А с его мнением в министерстве все-таки считаются. Может случиться, что там, наконец, прислушаются к голосу здравого смысла и помогут вам.
— Я об этом не перестаю думать, — ответил Можайский.
Он хорошо понимал, что вынужден будет снова обратиться в министерство за деньгами. Но к этому следовало тщательно подготовиться. Рабочий проект самолета был вчерне закончен. Серьезные трудности возникали теперь в связи с подбором двигателей. Замечанием адмирала Лесовского о том, что выбор нового и оригинального газового двигателя может усилить недоверие ко всему проекту, было очень существенным. С таким замечанием нельзя было не считаться. Изобретатель решил обратиться к паровым машинам.
С тех пор как русский механик Иван Ползунов изобрел в 1763 году первую в мире паровую машину, они совершенствовались из года в год, их удельный вес снижался, они были весьма надежны в работе, просты в обслуживании.
Но паровые двигатели, которые изобретатель решил установить на своем самолете, должны были обладать совершенно особенными свойствами. Можайский пересмотрел каталоги различных фирм, но таких машин, какие ему требовались, нигде не производили. Нужны были совершенно оригинальные двигатели с необычайно высокими техническими данными. Пришлось самому взяться за разработку их основных технических данных и проектов.
Жестоко урезывая себя в расходах, Александр Федорович к весне 1880 года, накопив некоторую сумму денег и закончив к этому времени свои проекты, решил обратиться в морское министерство за помощью. Изобретатель хлопотал теперь об отпуске ни пяти, а двух с половиной тысяч рублей.
И вот Александр Федорович снова у адмирала Лесовского. Тот рассматривает чертежи, внимательно выслушивает пояснения к ним, остается всем этим очень доволен и на другой же день направляет в министерство финансов новое письмо.
«...Ввиду действительно важных в военном отношении результатов, которые можно ожидать от успешного разрешения вопроса о воздухоплавании, — писал Лесовский, — я снова обращаюсь к Вашему высокопревосходительству с просьбой не отказать в испрошении капитану 1-го ранга Можайскому 2 500 рублей из сумм Государственного казначейства».
И опять с волнением Александр Федорович ждал решения министра. На этот раз ответ получился довольно быстро. 11 апреля Можайского вызвали в морское министерство.
— Мне очень приятно вас порадовать, Александр Федорович, — сказал Лесовский. — Министерство финансов согласилось отпустить вам две с половиной тысячи для заказа двигателей к вашему аппарату.
Поблагодарив адмирала, Александр Федорович направился в редакцию журнала «Воздухоплаватель» поделиться новостью. Там он застал Алымова и Соковнина.
Оба горячо поздравили Александра Федоровича с получением средств.
— Вам бы следовало взять привилегию на свое изобретение, — посоветовал Соковнин. — За границей внимательно читают и переводят все наши труды.
Может найтись такой человек, который, мягко выражаясь, позаимствует ваше изобретение и потом России же продаст. Из статей в наших газетах можно было извлечь много полезных сведений об устройстве вашего аппарата, и с этим надо считаться.
— Признаться, я над этим не задумывался,— ответил Александр Федорович. — Не до этого было. Но случаи, о которых вы сейчас говорили, действительно бывали не раз. Мне в самом деле следует с этим поспешить.
Изобретатель подготовил подробное описание своего летательного аппарата, чертежи его, — все это было необходимо для получения привилегии, — и в начале лета 1880 года подал заявку в департамент торговли и мануфактур.
Для капитана первого ранга Мржайского наступила горячая пора. Надо было торопиться с составлением окончательных чертежей, по которым можно было бы приступить к изготовлению частей летательного аппарата. Далее следовало позаботиться о быстрой постройке двигателей.
— Я могу вам сообщить небезынтересную новость, — сказал как-то при встрече Алымов. — Многие иностранные изобретатели начинают разочаровываться в своих планах построить летательный аппарат с машущими крыльями. Послушайте, что, например, заявил на последнем заседании французского общества воздухоплавателей небезызвестный Виктор Татен.
Профессор Алымов достал французский журнал и прочел вслух: «Вследствие неуспеха, происшедшего от нехорошего расположения крыльев у моих птиц, я должен оставить тот путь, по которому следовал до снх пор. Я не сожалею об этом, так как построенная мною новая модель с неподвижными крыльями дает гораздо лучшие результаты».
— Видите, они теперь повторяют то, что делали вы, Александр Федорович, еще несколько лет назад. Причем их опыты удивительно напоминают ваши. Но, разумеется, ссылок на какие-либо источники вы у Татена не найдете. И нам не надо будет особенно удивляться, если наше военное ведомство пригласит работать в Россию Татена и щедро снабдит его всевозможными средствами. И о нем у нас будут трещать во всех газетах. Так что вы очень хорошо сделали, что во-время подали заявку на привилегию.
Конечно, ни Можайский, ни Соковнин, ни Алымов не могли знать о том, что подробные сведения о конструкции аппарата Можайского уже проникли за границу.
Именно тогда, когда за границей появились донесения, присланные тайными агентами из России, многие зарубежные конструкторы поняли свои ошибки и начали подражать Можайскому. Несмотря на это явное присвоение чужой идеи, осенью 1880 года французские газеты, как и предвидел Соковнин, начали сообщать об «успехах» Татена.
Кое-кто из высших царских чиновников в России стал перепевать французские рекламные статьи, но в это время журнал «Воздухоплаватель» выступил с гневным разоблачением.
«В сентябрьской книжке французского журнала «Аэронавт», — сообщал русский журнал, — помещено описание аппарата Виктора Татена с рисунками. Аппарат Татена очень похож на аэроплан г. Можайского».
В следующем номере «Воздухоплаватель» поместил новое сообщение: «Департамент торговли и мануфактур объявляет, что 4 июня сего года поступило в оный прошение капитана 1-го ранга Можайского о выдаче ему на пятилетие привилегии на воздухоплавательный аппарат».
Узнав о том, что Можайскому удалось получить деньги на постройку двигателя, генералы Паукер и Герн были чрезвычайно обеспокоены. Они хорошо понимали, что если Можайскому удастся достигнуть успеха, то их «научный» престиж окажется сильно поколебленным. Паукер и Герн стали распускать слухи о том, что министерство финансов незаконно отпустило деньги Можайскому, подстрекали к тому, чтобы по этому поводу произвели строгое расследование.
Как раз в это время в Петербурге происходили выборы новых академиков. На вакантное место был выдвинут гениальный русский ученый Менделеев. Во всех странах мира знали и восхищались научными открытиями Менделеева. Его избрание казалось совершенно бесспорным. И вот здесь произошла неожиданность: Менделеева забаллотировали. Иностранцы-академики, тайно сговорившись, совершили подлейший поступок по отношению к крупнейшему деятелю русской и мировой науки и большинством в один голос протащили в члены Академии наук бездарного профессора немца Бельштейна.
Передовая русская общественность гневно протестовала против неслыханной дискредитации крупнейшего деятеля русской и мировой науки. Газеты были заполнены резолюциями различных университетов и научных обществ.
«Для людей, следивших за действиями учреждения, которое по своему уставу должно быть «первенствующим ученым сословием» России, такое известие не было вполне неожиданным, — писали московские ученые. — История многих академических выборов с очевидностью показала, что в среде этого учреждения голос людей науки подавляется противодействием темных сил, которые ревниво закрывают двери Академии перед русскими талантами. Но пора сказать прямое слово, пора назвать недостойное недостойным. Во имя науки, во имя народного чувства, во имя справедливости мы считаем долгом выразить наше осуждение действию, несовместимому с достоинством ученой корпорации и оскорбительному для русского общества».
«Давай бог всякому заслуженному и авторитетному ученому так «проваливаться», как в конце концов «провалился» Менделеев, — писали газеты. — Единогласно принят он в Академию всею Россиею».
«Душевно благодарю вас и совет Киевского университета, — отвечал Менделеев на письмо киевлян. — Понимаю, что дело идет об имени русском, а не обо мне. Посеянное на поле научном взойдет на пользу народную».
И Менделеев с еще большей энергией трудился на благо народное. В борьбе с происками в науке иностранных агентов приняли участие и русские воздухоплаватели.
Когда осенью 1880 года царские чиновники попытались похоронить созданный в России талантливый проект первого в мире дирижабля, против этой попытки решительно выступили со специальным воззванием патриоты отечественного воздухоплавания.
«Первое русское общество воздухоплавателей, — говорилось в воззвании, — занявшись ввиду этого предварительным исследованием и объединением всех научных и практических вопросов этого изобретения, находит, что это воздухоплавательное судно в ряду изобретений на почве аэронавтики занимает первое место. Постройка такого судна имела бы большое значение... для сообщения с окраинами нашего обширного отечества и для нашей храброй армии».
Составленное обществом воззвание, под которым первым подписался Соковнин, гласило, что оно «...не допустит, чтобы при указанных условиях нашими трудами пользовалась другая нация».
Объединившись в борьбе против общего врага, патриоты отечественного воздухоплавания еще с большей энергией делали свое дело.
В декабре 1880 года, по инициативе Менделеева и Рыкачева, при Русском техническом обществе был создан специальный VII воздухоплавательный отдел, в который вошли крупнейшие русские ученые.
— Это все к добру, — говорил Спицыну Александр Федорович по поводу последних нововведений. — Теперь у каждого русского изобретателя будет больше надежды, что его труды примут по достоинству.
В 1881 году заказанные Можайским два двигателя были готовы. Можайский и механик Иван Голубев немедленно занялись осмотром обеих машин, их проверкой.
Это были двухцилиндровые машины. Больший из двигателей при 300 оборотах в минуту развивал мощность в 20 лошадиных сил. Вес равнялся 47,6 килограмма. Меньшая машина при 450 оборотах в минуту развивала мощность в 10 лошадиных сил. Весила эта машина 28,8 килограмма.
Такой небольшой вес машин был достигнут благодаря коренным усовершенствованиям, придуманным Можайским. Штоки поршней и коленчатые валы были выполнены пустотелыми. Это в значительной мере понижало вес двигателей. Обе машины снабжались паром из одного оригинального котла небольших размеров и веса. Для конденсации пара Можайский построил своеобразный трубчатый холодильник, обдувающийся потоком воздуха. Топливом для двигателей служил керосин.
После внешнего осмотра Можайский решил опробовать машины в работе. Однако нужно было найти место для испытаний, да и вообще уже подошло время для того, чтобы обосноваться и определить место, где бы можно было производить сборку воздухолетательного снаряда.
Летом Александр Федорович обыкновенно жил на небольшой дачке в Дудергофе, в двух верстах от Красного Села, в котором находилось кавалерийское училище. Там нередко пустуют обширные бараки, и если добиться разрешения, то в нем можно бы неплохо разместиться и вести сборку самолета.
Эту мысль Александру Федоровичу удастся осуществить. В один из бараков перевозят двигатели. Механик Голубев возится там целыми днями и, наконец, запускает машины. Тогда Можайский приступает к испытаниям. Оказывается, что на одну лошадиную силу приходится 4,7 килограмма веса котла и машины.
«Это хоть и хороший результат, — думает Можайский, проверяя цифры, — но все же для моего летательного снаряда несколько многовато. Однако придется примириться с этим».
Весной 1881 года началась сборка первого в мире самолета.

Глава XV

Сборка самолета продвигалась с большими трудностями. Постоянно давал себя чувствовать недостаток средств, мешавший во-время приобретать нужные материалы, перевозить их в Красное Село.
В ходе сборки нередко возникают непредвиденные трудности, приходится на ходу изменять конструкции отдельных деталей, на месте давать рабочим пояснения, как поступить в том или ином случае. И Можайский выполняет эту хлопотливую и тяжелую работу с такой энергией, что ему бы позавидовал не один юноша.
Из сложных положений часто выручал Иван Голубев. Слава об его умении и мастерстве давно вышла за пределы Красного Села. Механика Голубева часто приглашали налаживать машины то на одну, то на другую фабрику. И там между делом талантливый мастер ухитрялся изготовлять многие детали для самолета.
Лето 1881 года проходит в поисках средств, в беспрерывных хлопотах по размещению заказов на изготовление частей самолета.
Большую часть заказов удается оазместить на Балтийском судостроительном заводе. Директор этого завода, известный инженер, сочувствуя Можайскому, согласился выполнить все работы по удешевленной стоимости. Что же касается рабочих, то они, особенно приятели Голубева, работали с большой радостью. Каждому из них хотелось сделать что-нибудь полезное изобретателю.
Осень принесла Можайскому приятную новость.
3 ноября департамент торговли и мануфактур выдал Александру Федоровичу Можайскому патент на его изобретение. Взволнованный Можайский несколько раз подряд прочитал этот исторический документ.
В нем говорилось: «Привилегия, выданная из Департамента торговли и мануфактур в 1881 году капитану первого ранга Александру Можайскому на воздухолетательный снаряд.
В описании изъяснено: нижеописанный и изображенный на чертеже воздухолетательный снаряд состоит из следующих частей: крыльев, помещенной между ними лодки, хвоста, тележки с колесами, на которую поставлен весь снаряд, машин для вращения винтов и мачт для укрепления крыльев. Крылья снаряда делаются неподвижными. Хвост состоит из плоскостей: горизонтальной и вертикальной; первая может подниматься и опускаться и предназначается для направления снаряда вверх и вниз, а вторая движется вправо и влево и заставляет снаряд поворачиваться в стороны. Лодка служит для помещения машин, материалов для них, груза и людей. Тележка с колесами, на которую поставлен весь снаряд и прочно прикреплен, служит для разбега летательного снаряда по земле перед его подъемом; в воздухе же тележка действует, как балансир или отвес. При поступательном движении в воздухе винты летательного снаряда, вращаемые машиной, вследствие сопротивления воздуха приводят снаряд в движение».
Далее в привилегии приводилось подробное описание конструкций, пояснялись чертежи. В заключении говорилось: «...на сие изобретение прежде сего никому в России привилегии выдано не было...»
Это был не только первый в России, но и первый в мире патент на реально строящийся самолет.
Опубликованное год спустя в русской открытой печати описание самолета Можайского и чертежи общего вида стали известны всему миру. Многие изобретатели разных стран неоднократно обращались к схеме самолета, предложенной русским изобретателем Можайским. И именно эта схема благодаря своей наибольшей конструктивной целесообразности победила, стала общепринятой.
Ободренный признанием своих трудов, Можайский решил напрячь все силы, использовать все возможности, чтобы к лету 1882 года закончить все работы по сборке самолета и испытать его.
В барак кавалерийского училища свозились основные части самолета. Доставили корпус. Он был изготовлен в виде лодки, чтобы можно было совершать посадку и на воду. Шпангоуты лодки были деревянные, обтянуты желтой шелковой материей, пропитанной водонепроницаемым составом. Привезли крылья. Это были большие прямоугольные плоскости, обтянутые той же шелковой материей, что и лодка.
Взлетно-посадочное устройство представляло собой четырехколесную тележку с рессорной амортизацией. На тележку поставили лодку, наглухо прикрепили ее стальными болтами. Затем в передней части лодки начали монтировать двигатели.
Наступила весна 1882 года. День увеличивался, можно было уделять больше времени сборочным работам. Едва светало, Александр Федорович поднимался и, наскоро позавтракав, отправлялся в Красное Село.
В бараке изобретатель уже заставал своего механика Ивана Голубева. Приходили столяры Яковлев и Арсентьев, слесари братья Федоровы и Михаил Лебедев, приглашенные с Балтийского судостроительного завода на время сборки аппарата.
Самолет принимал формы, запроектированные изобретателем. Закончив установку двигателей, к лодке прикрепили крылья. Они находились примерно в сажени от земли.
На лодке поставили две стойки, и крылья дополнительно подтянули тонкими стальными тросиками. На валы надели четырехлопастные винты. Они были деревянные, пустотелые, покрыты серым лаком. Один винт размещался перед носовой частью лодки, два других — в специальных прорезях задней части крыльев.

продолжение книги ...

При использовании материалов сайта гиперссылка на ресурс www.biografia.ru обязательна